Демоны брельского двора

Придворные немедленно сбросили с себя состояние полудремы и оживленно зашептались. Танна Эртега медленно прошла к трону и присела в глубоком реверансе перед их Величествами. Эрнотон задумчиво молчал, устремив на девушку внимательный взгляд. Амато, прекрасно помнивший свое ощущение от монаршего взгляда – а ощущение это было таково, что король прямо сейчас изучает содержимое твоего черепа и рассматривает твои легкие или селезенку – в очередной раз посочувствовал бедняжке. Воцарившуюся тишину, казалось, можно было разрезать ножом.

– Рады лицезреть вас при нашем дворе, танна Эртега, – наконец, произнес король. – Как здоровье вашей дорогой тетушки, танны Киреннии?

– Она прекрасно себя чувствует, насколько это возможно в ее возрасте, благодарю вас за заботу, Ваше Величество, – девушка снова сделала реверанс.

– Она все так же поносит и проклинает нас?

Размякшие в духоте придворные подобрались. Было общеизвестно, что полубезумная старуха Эртега вместо благодарности за оставленную жизнь, свободу (три года заключения в Пратте не в счет) и даже часть имущества, затаила на короля обиду, и теперь рассказывает всем, кто согласен ее слушать (в основном, прислуге, поскольку больше с ней никто не желает знаться), что после смерти демоны размотают его требуху по всему аду за убийство законного короля Лорна Базаса.

– Уже гораздо реже, чем раньше, всего-то пару раз в неделю, и без прежнего вдохновения, Ваше Величество. Вероятно, ей уже наскучило это занятие.

Придворные вострепетали. Они в изумлении переглядывались, словно пытаясь найти на лицах ближних своих подтверждение, что им все это не послышалось, затем вперили встревоженный взор в короля. Эрнотон любил острых на язык людей, в особенности, если это были хорошенькие девицы, однако не терпел и намека на непочтительность по отношению к своей персоне. Танна Эртега слишком близко подошла к границе, отделявшей остроумие от дерзости, можно сказать, остановилась прямо на ней. Тем не менее, король, по всей видимости, счел ее ответ забавным, поскольку добродушно усмехнулся:

– Скажите лучше, что своим избавлением я обязан вам, ведь наверняка теперь она поносит вас и вашу покойную матушку?

– Такое тоже случается, – уклончиво ответила девушка. – у танны Кирении суровый нрав.

– Могу себе представить, – фыркнул заметно повеселевший король. – Видимо, именно вам я обязан излечением от язвы. Если верить народной молве, что язва появляется у жертв злословия, то моя – явно заслуга вашей тетушки.

– Буду счастлива считать это началом службы вашему величеству.

– Я вижу, что вы достойная представительница рода Эртега, танна Далия. В вас присутствует бесстрашие и прямота ваших предков, и даже совершенно несвойственная им учтивость. Да, насколько я помню, даже ваш отец не видел совершенно никакой необходимости в том, чтобы подбирать выражения, – задумчиво протянул король. – Однако, как ни прискорбно, стоит отметить, что в отличие от вашей тетушки, верностью своим убеждениям он не отличался, иначе бы не оставил сана жреца.

Взгляды присутствовавших жадно прилипли к фигурке в темном платье. Даже не подумав смутиться, она ответила холодно и даже немного надменно, но по-прежнему невозмутимо, что ее достойный отец неоднократно доказывал верность своим убеждениям в самых разных случаях; относительно же его отречения от сана она не берется выносить никаких суждений, полагая, что это дело Главного храма. Король не стал настаивать, и примирительно ограничился старой поговоркой, что раз в году мол тень луны заходит на солнце, а тень безрассудства – на умы мудрецов.

– Раз в году и храмовники ходят в бордель, – оглушительно громким шепотом произнес ничтожный виршеплет Кловис Дамиани, будто бы на ухо танне Монтеро, но явно рассчитывая, что в безмолвии зала его услышат все присутствующие. Так и случилось. Послышались смешки. Затем зрители этого захватывающего, как уже становилось понятно, спектакля, замерли в ожидании реакции короля и Далии Эртега.

Король недовольно поморщился, но ничего не сказал, с интересом глядя на танну Далию. Та неторопливо повернулась к придворному остряку.

– Вы совершенно правы, тан Дамиани, – легко согласилась она, – раз в году может случиться всякое. Говорят, даже бездарные поэты порой пишут неплохие стихи. Но к вам это не относится, разумеется.

– Вы прекрасно осведомлены для дебютантки при дворе, танна, – сквозь зубы процедил побагровевший альд, когда зал, взорвавшийся хохотом, наконец, утих.

– Простите мою смелость, альд, ваша слава поэта гремит еще сильней, чем молва о вашей воинской доблести, – тут Дамиани, который никогда не был на войне, из багрового сделался мертвенно бледным, и Амато на какое-то мгновенье стало его жаль, однако представители рода Эртега славились беспощадностью к врагам. Танна Далия безмятежно продолжила: – Даже экономка в тетушкином доме является большой поклонницей ваших сонетов. В особенности «Прекрасной звезды».

Нельзя было не признать, что удар был нанесен мастерски. «Прекрасная звезда» в свое время была единогласно признана не просто худшим из написанного Дамиани, а самым худшим сонетом за всю историю поэзии. Даже король не смог удержаться от смеха.

– Ну что ж, танна Эртега, – подытожил король, отсмеявшись, – добро пожаловать ко двору. Мне кажется, вам у нас понравится, по крайней мере, мы все для этого сделаем – он медленно обвел взглядом придворных, которые с воодушевлением принялись кивать и улыбаться. – Надеемся увидеть вас на фейерверке в честь проводов зимы сегодня вечером.

Церемония закончилась, король и королева в сопровождении свиты и министров покинули зал. Амато собрался подойти к танне Эртега, но она уже была окружена толпой оживленно болтающих придворных. Он видел, как в свете сотни свечей торжествующе поблескивают ее продолговатые глаза цвета потемневшего золота – точь-в-точь, как у гадалки на ярмарке.

***

В гостиной семейного особняка Эртега, словно часовой на вахте, у окна стояла высокая, прямая и худая танна Киренния и смотрела в ту сторону, где возвышался над Морени, Брелой и всем миром королевский дворец.

За спиной у нее хлопотала старая служанка, накрывая на стол.

– Как там наша бедная славная девочка в этом змеином гнезде, прости Создатель. Что там только не творится, люди такое порасскажут, что ажно кровь стынет. Чем все это кончится…

– Ничем хорошим, – заверила ее танна Кирения. – Однако они это заслужили, нечестивые предатели.

– О чем это вы толкуете? – удивленно спросила служанка.

– Да уж, пустили лисицу в курятник, – продолжала танна Эртега, словно не слыша ее, – полетят теперь перья…

Служанка всплеснула руками и осуждающе покачала головой.

– Опять вы за свое, возводите напраслину на бедное дитя! Она вам за три года слова худого не сказала, а вы все никак не уйметесь!

Старая танна вспомнила полыхающие дьявольским огнем змеиные глаза племянницы и пережитый ею ужас, и подумала, что худые слова были бы, несомненно, предпочтительнее. Она торопливо осенила себя священным знаком.

В небо взвилась огненная ракета фейерверка и распалась на множество языков пламени, заливших ночное небо.

– Трианский дьявол начал свой путь, – прошептала танна Кирения.

2

Династия Базасов правила в Бреле достаточно долго – больше трехсот лет. Первым принадлежащим к ней правителем был Тель Первый Завоеватель, который, как понятно из его прозвища, был славен тем, что значительно расширил территорию страны за счет честно отвоеванных у соседей пограничных земель. В частности, южных провинций Лигории, юго-западных Рамалы, восточных – Мирита, а также Корво и Сирокко, которые до встречи с брельской армией почитали себя свободными республиками. Много лет лет не меркла слава Брелы как великой державы, способной показать демонью матерь всем гнусным недругам.

Увы, слава земная преходяща, в чем имел случай убедиться последний Базас – король Лорн VII. Впрочем, земная слава не интересовала короля совершенно – в гораздо большей степени он был озабочен спасением душ – как собственной, так и своих подданных, дабы в промежутке между смертью и последующим рождением не варились они в смрадных водах адового Ущелья, подпихиваемые в спину вилами демонов, а при жизни улучшали как личную дхарву[6 - Основой кентонийской религии служит вера в перерождение душ. Дхарва – причинно-следственный закон, определеющий судьбу человека в текущей и последующей жизнях.], так и дхарву королевства. В целом, учитывая, что нравственное здоровье нации и хорошая дхарва является основой для процветания страны, нельзя не признать, что король мыслил масштабно и весьма дальновидно. К несчастью, возвышенные устремления и чрезмерная занятость молитвами, паломничествами, строительством храмов и монастырей не позволили ему уделять внимание более низменным сферам деятельности, из которых, увы, состоит повседневная жизнь королевства. Фактическую власть держали в руках бездарные и алчные фавориты и временщики, что не преминуло сказаться на состоянии страны самым пагубным образом. Величие Брелы померкло и потускнело. И вот, пользуясь слабостью королевской власти, коварные соседи, объединившись, пошли войной на Брелу, вслед за ними вероломно восстали Корво и Сирокко. Бывшую когда-то лигорийской провинцию Миреллу король Лорн, женившийся на дочери королевы Гизеллы, отдал добровольно, что вызывало особое общественное возмущение. Так за двадцать лет страна растеряла все свои завоевания. Разворованная казна закономерно опустела, из-за неумелого управления и непомерных пошлин торговля, земледелие и ремесла хирели, провинции разорялись и приходили в упадок. Недовольство Лорном росло, и в конце концов принц Адгемар Фейне, кузен короля и представитель младшей ветви династии Базасов, возглавил заговор, целью которой был захват власти. В заговоре участвовал и Кесарио Альменар, альв Леридский, принадлежащий другого ответвления королевского рода. Лорн был объявлен безумным и неспособным к правлению и лишь благодаря сообразительности своей супруги, королевы Доры, дочери королевы Лигории, остался жив. Королевской чете удалось бежать в Лигорию, где супруги принялись собирать армию.

Через полгода многотысячная лигорийская армия вторглась в Брелу. Так началась первая Базасская война. Армия быстро дошла до столицы, где состоялось масштабное сражение. Попавший в плен альв Леридский был публично казнен как изменник. Силы заговорщиков были отброшены к западной границе страны. Сыну казненного альва, Эрнотону Альменару удалось заручиться поддержкой короля Мирита и получив подкрепление, вновь двинуться на захват столицы. В решающем сражении при Мерло войско Базасов было разбито, король Лорн погиб, королева с остатками войска бежала в Лигорию. Принц Фейне погиб незадолго до этого от случайной стрелы при обстреле лагеря со стороны противника.

Эрнотон Альменар стал королем Эрнотоном I.

Королева Дора, оставшаяся вдовой с двумя дочерями, в отличие от покойного супруга, о благополучии своей души не думала совсем, и потому затворяться в монастыре, прощать врагов и удерживаться от кровопролития была не намерена. Спустя почти десять лет ей удалось подбить мать на новое вторжение, и в 4525 году новой эпохи объединенные войска Лигории и Ипатии, ее традиционного союзника, вошли в Брелу. Война, получившая название Второй Базасской, продлилась почти три года. В результате, благодаря полководческому гению молодого принца Фейне, сына Адгемара, лигорийцы с ипатийцами были изгнаны из страны, провинция Мирелла со славой возвращена обратно, а плененная королева Дора наконец-то казнена, к вящему удовлетворению жителей Брелы. Увы, при взятии Арласа погиб старший сын короля Эрнотона, наследник престола принц Лоран.

У Доры и Лорна Базасов было две дочери: Этель и Этери, родившиеся с разницей в пару лет. Девицы воспитывались в Лигории, под крылом королевы Гизеллы, вызывая приступы паники у брельского двора, с тревогой ожидавшего замужества принцесс и появления у них детей мужского пола, которые впоследствии могли претендовать на престол, занимаемый их предками. И это уже не говоря о том, что супруг Этель, старшей, окажись он королем сильной державы, вполне мог объявить о своих правах на корону Брелы. К счастью, Гизелла предпочла выдать Этель за племянника своего супруга, альва Манау. В целом, все сложилось достаточно благополучно: альв Манау через несколько лет супружества умер, оставив после себя лишь дочь и кучу долгов, а младшая принцесса Базас не так давно погибла, выпав из окна незадолго до свадьбы с королем Ипатии. Неожиданная эта смерть вызвала массу толков: одни говорили, что несчастная девица свела счеты с жизнью, не желая выходить замуж за старого, колченогого и жестокого короля, другие – что не обошлось без вмешательства короля Эрнотона, что, несомненно, являлось гнусной клеветой.

В Бреле же мирная жизнь текла своим чередом. Послевоенные семь лет были непримечательны ничем, кроме женитьбы короля Эрнотона на юной принцессе Сорине, дочери короля Мирита, давнего союзника Брелы, да напряженного ожидания Трианского дьявола, которого никак не удавалось изобличить.

Сложность состояла в том, что, согласно пророчеству, демоница поначалу явит себя юной, прекрасной и кроткой, точно селестин, ангел небесный, а уж потом, после того как доберется до трона, покажет свой истинный облик.

Народ заволновался еще до войны, когда умерла от чахотки королева Аньела, первая жена короля, однако вскоре случилось вторжение лигорийцев, и о демоне благополучно позабыли на какое-то время. После победы взоры подданных обратились к придворным дамам и королевским фавориткам. Действительно, среди дам и девиц, пользовавшихся монаршим расположением, не было недостатка в юных, прекрасных и кротких, по крайней мере, при поверхностном рассмотрении, а также тех, в чьих отцах запросто можно было заподозрить дьявола. Фавориткам пришлось несладко, однако же менялись они едва ли не каждый месяц, и на втором десятке измотанный непрестанной бдительностью народ возопил: доколе, мол, это издевательство будет продолжаться, пусть его величество уже остановится на какой-нибудь одной бабе, в смысле, благородной даме, чтобы можно было испытать ее с помощью каленого железа и, либо сжечь, либо забыть об этом кошмаре и жить спокойно.

Просвещенные умы в светских салонах также твердили, что пора положить конец сему мракобесию и сжечь какое-нибудь падшее создание помоложе и помиловиднее, объявив ее Трианским демоном (разумеется, перед казнью человеколюбиво ее удавив). Король, однако, предпочел снова жениться, хотя советники и предостерегали его от этого опрометчивого шага. И поскольку королева, хоть и являлась дочерью ревнителя веры добродетельнейшего короля Мирита Корсо Второго, все же была юной, прекрасной и кроткой, к тому же имела неосторожность заняться благотворительностью и просвещением, котел снова закипел. Перед свадьбой начались волнения, едва не вспыхнуло несколько мятежей.

Однако время шло, ночной небосклон кровью не обагрялся, урожай был необыкновенно богат два года подряд, подати были уменьшены, благодаря новым контрактам с Миритом торговля процветала, страна начинала почти что благоденствовать, и все эти факторы вкупе с повешением особо рьяных подстрекателей обратили общественное мнение в пользу молодой королевы, которая к началу описываемых событий пребывала на брельском троне уже шесть лет и подарила королю и стране еще одного принца. Самые стойкие умы вспомнили о существовании принца Арно, наследника престола, и резонно предположили, что злокозненный демон может попытаться соблазнить его с тем, чтобы после смерти короля взойти на трон, однако же их постигло жестокое разочарование, поскольку принц любил всех женщин и никакой особой избранницы у него не было.

Кто-то заикнулся о том, что не обязательно демон должен быть женой короля или принца, он, то есть она вполне могла оказаться его сестрой или дочерью, той же принцессой Мелиной, однако эта идея была встречена безо всякого одобрения. Наконец, какой-то остряк объявил, что по описанию Трианский демон очень уж похож на многих девиц до и после свадьбы, а поскольку дьявол на старобрельском мог быть и мужского, и женского рода, то речь вполне может идти о дочери дьяволицы, стало быть, данный демон является архетипом любой жены и ее матери. Шутка пришлась по нраву всем мужчинам, в особенности, женатым, и теперь трианскими демонами стали называть сварливых жен.

Не обошлось и без неудач. Первым провалом стало исчезновение Мевенского флота. Дело в том, что несколько лет назад некий Фатрас, корсар, заблудился на обратном пути с Ялаванского моря, потерпел кораблекрушение, и его корабль отнесло течением далеко на юг, после чего выбросило на остров, где обитало лишь племя дикарей. Корсару и остаткам его команды удалось починить корабль и через несколько месяцев скитаний и злоключений добраться до Брелы, где он добился аудиенции у короля. Фатрас рассказал, что в недрах острова – довольно большого, по примерным оценкам равного Бреле – таится несметное количество золота, серебра и драгоценных камней и даже предъявил в качестве доказательства несколько изумрудов, которые удалось одолжить у туземцев (не слишком гостеприимных и миролюбивых, к слову сказать). Тут же было снаряжено с десяток кораблей, на которые загрузили срочно выписанных из Ульрихта горняков и горожан из бедноты, исполненных авантюристского духа – им предстояло разрабатывать копи. Мевенский флот, названный так по имени архипелага Мевен, за которым предположительно находился чудесный остров, под звуки фанфар и фейерверки торжественно покинул гавань Морени и исчез. Во всяком случае, уже почти два года от него не было никаких вестей. Корабли, посланные на его розыски, также не возвращались. Скорее всего, их пустили на дно корсары Гизеллы, в последнее время кишмя кишащие во всех окрестных морях.

В тот же злосчастный 4533 год состоялось сватовство принца Арно к ферштенбреттской принцессе, закончившееся полным крахом. Виной всему был своеобразный дикий обычай этой северной страны, согласно которому жених обязан был собственнолично просить руки девицы у ее отца. Исключение не делалось даже для коронованных особ. Люди дальновидные и проницательные немедленно усомнились в успехе этого мероприятия, поскольку, по судя по портретам, Фредегонда лицом и фигурой неуловимо напоминала национальный символ Ферштенбретта – северного марала – и была несколько не во вкусе привыкшего к знойным моренским красоткам принца.

Здесь стоит отметить, что, когда, по окончанию войны, начались первые разговоры о выборе подходящей невесты для нового наследника престола, тот заявил, что женится лишь на Этель Базас. Увиденная им в детстве Этель, едва ли не со слезами на глазах уверял Арно, зародила в его душе чистое и глубокое чувство. Учитывая, что в момент встречи принцу могло быть не более пяти лет, а принцессе и того меньше, многие отнеслись к этому утверждению скептически. Впрочем, выбор этот был вполне понятен: обе девицы Базас славились редкой красотой, во всяком случае, редкой для принцесс королевских домов. Естественно, что и король Эрнотон, и принцесса, которой он писал пламенные письма, и тем более королева Гизелла, эти письма читавшая, отнеслись к этой идее весьма прохладно, если не сказать больше. Принц, однако, упорствовал даже и тогда, когда его любовь вышла замуж, и выражал намерение похитить невесту и просить у Верховного Храма разрешения на развод, а в случае отказа убить мужа-разлучника в честном поединке. В крайнем случае, добавлял он с мученическим видом, он согласен и на Этери – дабы обеспечить будущее спокойствие страны, а заодно и положить конец кровавой вражде между династиями.

Итак, когда на горизонте появился призрак очередной невесты – то есть Фредегонды – принц завел свою вечную песню об Этель (тем более, что она только что овдовела). Тут терпение короля лопнуло, и он во всеуслышание заявил, если принцесса Базас ступит на землю Брелы, он незамедлительно повесит ее на ближайшем к границе дереве, после чего исторг у отпрыска клятвенное обещание блюсти государственные интересы и не позорить страну.