Алая ночь

Дочь – мастер спорта по художественной гимнастике. Она – энергичная и весёлая девушка. Вернее, молодая женщина. Беременность у неё прошла без осложнений. После родов она восстановилась очень быстро. Хотела вернуться в университет, чтобы не терять год. Но погибли Зида с Рудольфом, и пришлось сидеть с малышкой.

Без предвестников таких смертей не бывает. Болезнь не приходит ниоткуда. Вот гибель – другое дело. Она не ощущается даже за секунду. Хенталов прекрасно помнил лицо дочери – в малейших деталях. У неё были ясные, прозрачные глаза здорового человека. Ярко-синие глаза, голубые белки – и нигде ни малейшей желтизны или мути. Кроме того, не было и намёка на отёки.

– Выражаю вам свои самые искренние соболезнования, – сказала Елена Семёновна.

Но Хенталов её не слушал. Это всё второстепенно. Она такие соболезнования выражает в сто десятый, а, может, и в тысячу первый раз. Надо говорить о другом. О главном. Кажется, яркая мысль промелькнула несколькими секундами раньше. Столь тяжкой болезни у Сабины быть не могло. Двадцать два года ей исполнилось восемь дней назад. Человек, износивший под завязку три самых важных органа, не может так долго и искромётно танцевать.

Тут обязательны: одышка, плохой аппетит, слабость, увядшая кожа, бледные или лиловые губы. Он бы заметил обязательно. Сабина не могла всё это скрывать. Она отмечала день рождения, но не пила всякую дрянь – только хороший алкоголь. Отец постарался приучить её к качественным, благородным блюдам и напиткам.

Да и что она могла выпить, чтобы выключились эти органы, причём необратимо? Если только яд… Яд?! Очень похоже. Приходилось вести такие дела. Яды бывают, конечно, разные. Могут поразить любой орган по отдельности, и все вместе. Но откуда взялся яд?…

– Энвер Хасанович, чуть не забыла! – спохватилась Елена Семёновна. – Вы бывали когда-нибудь в Казахстане?

– Я там родился, в Акмоле.

– А Сабина?

– Она родилась в Москве. А в чём дело?

Хенталову эти вопросы показались странными. Значит, и Елена Семёновна заподозрила неладное.

– Я думаю насчёт Семипалатинского полигона… Вы не могли там каким-нибудь образом подвергнуться облучению?

– До сих пор ничего не замечал. Извините, почему вы об этом спрашиваете?

– Я знаю от Саши Мера, что вы – адвокат. К атомным подводным лодкам отношения не имели. На АЭС не работали, на полигоне – тоже. А в армии вы служили?

– Я в армии был радистом. И местность была неподходящая для таких дел – Закавказский военный округ. Елена Семёновна, ещё раз спрашиваю – почему вас это интересует?

Хенталов уже знал, что будет делать дальше. Нужно немедленно, пусть даже ночью, встретиться с врачом. Узнать его адрес и ехать – благо, машина стоит под окнами.

– Да как вам сказать-то? Я хотела сейчас касаться этого, но, похоже, придётся. Когда мы виделись с вами, я надеялась, что Сабину можно спасти. Теперь же недоговорки неуместны. Саша Мер лучше всех расскажет вам о течении её болезни. Он хоть молодой доктор, но толковый, знающий, сообразительный. Приехал из Петербурга, где работал в Военно-медицинской академии. Я к чему всё это… Поверьте, раз так случилось, значит, положение было действительно безнадёжным. Никакие усилия врачей не могли переломить ситуацию. При поступлении вашей дочери был сделан клинический анализ крови. Выяснилось, что у неё очень высокий лейкоцитоз. Причём он увеличивался с каждым днём. Норма – около шести тысяч в одном кубическом миллиметре крови. У неё же было сто пятьдесят-двести тысяч. Сабина лежала на нашем отделении. К нам её доставили с подозрением на острую уремию. Уремия у неё была действительно. И, кроме того, оказалась ещё масса заболеваний. Мы подключили лучших специалистов Москвы. Лично я сбилась с ног. Саша даже ездил к некоторым светилам на дом, привозил их в клинику. Никто ничего не мог понять. Рвота, апатия, кома, огромный лейкоцитоз, пониженный протромбин, повышение остаточного уровня азота. Это – симптомы и острой атрофии печени, и острой почечной недостаточности. Но такие цифры говорят уже о самостоятельном заболевании. Это – лейкоз.

– Елена Семёновна, будьте добры дать мне телефон лечащего врача и его адрес? Он – хороший специалист, у него прекрасные рекомендации. Очень вас прошу! Хотя бы номер телефона. Адрес он назовёт сам, если захочет.

– Я же сказала, Энвер Хасанович, что вы встретитесь завтра! Я сделаю всё, чтобы вашему свиданию никто не помешал, сколько бы оно ни продолжалось.

Елена Семёновна говорила уже раздражённо. Запас дежурной скорби быстро иссяк. Видимо, ей очень хотелось домой. Что ж, не её дочь скончалась. Хенталов всё понимал. Но хотел, чтобы поняли и его.

– Если ваши соболезнования не были чистой формальностью, вы дадите мне номер телефона доктора Мера. Сейчас же!

Тон Хенталова стал казённым, как в зале суда.

– Это приказ, извините? – оторопела заведующая отделением.

– Нет. Я надеюсь на ваш гуманизм, понимание и поддержку. Большего мне не нужно. Слишком много болезней для одного молодого человека, и я не хочу терять время. Впрочем, дело ваше.

– Надеюсь, нас вы ни в чём не подозреваете?

Елена Семёновна, видимо, уже жалела, что согласилась позвонить Хенталову.

– Нет. Зачем вам это? Да я и сам не представляю, в чём и кого тут надо подозревать.

– Хорошо, записывайте.

Елену Семёновну смутила настойчивость адвоката. Ей и самой, похоже, эта история казалась тёмной. Не хватало ещё, чтобы отец Сабины принял отказ дать телефон Мера за попытку скрыть преступление!

Номер пришлось запоминать – бумаги и карандаша под рукой не было. Судя по всему, доктор живёт в Орехово-Борисово. Далековато, конечно, но выбирать не приходится.

Сабина умерла. В это никак не поверить. К этому не привыкнуть. Наверное, надо увидеть её мертвой, чтобы смириться с утратой. А если её убили? Кто? За что? У дочери не было криминальных друзей и даже знакомых. Особенно теперь, когда практически всё свободное время Сабины было занято малышкой.

Да, они жили врозь, и теперь Хенталов пожалел об этом. Могли появиться новые знакомые, конечно. Они и появились – молодые мамаши с колясками на Варшавке. Такая смерть по определению не может быть естественной. Оказывается, не три, а четыре болезни. И какие! К первым трём добился лейкоз. Нигде Сабина не облучалась. И сколько же это надо хватить рентген, чтобы разложиться заживо в течение короткого времени?

Впрочем, яд может быть всякий. Но как дочь его приняла? Подсыпали в пищу, в питьё? Она не того пошиба, чтобы тащить в дом кого попало или выпивать не улице. Впрочем, если кто-то замыслил преступление, то своего он добьётся. Значит, вопрос не в том, как именно была убита Сабина. Главное – выяснить, чей интерес привёл к трагедии.

Кто это мог быть? Да кто угодно! Сабина с малюткой прописаны на Варшавке вдвоём. Жильё находится в частной собственности. Надо убрать мать. От ребёнка избавиться ещё легче. И – вперёд! Но, в таком случае, дочка должна была оформить у нотариуса завещание или дарственную. Не может быть, чтобы она скрыла от отца такие свои действия. Может быть, её шантажировали? Запугивали? Поставили перед трагическим выбором: жизнь Ирены или сделка?

Теперь не спросишь, и надо разбираться самому. И всё же странная гибель. Хотя, если вспомнить бизнесмена Кивелиди*, всё может быть. Могут натереть ядом телефонную трубку, дверную ручку – да что угодно. Но квартирные бандиты вряд ли станут действовать так изощрённо. Они убивают достаточно примитивно, особенно если жертва – молодая, совершенно беззащитная женщина. Сабина ходила без охраны, и справиться с ней было просто.

Но она погибла от яда – сомнений уже почти нет. Способ оригинальный и дорогостоящий. Кроме того, слишком бросающийся в глаза. Будь Сабина богатой и влиятельной личностью, вроде того же Белугина, за которую могли всерьёз отомстить, тогда понятно. Но дочка не могла так высоко котироваться, поскольку не имела никаких покровителей, кроме собственного отца. Она ни у кого не отнимала большие деньги.

Только одно – квартира. Но этот яд не гармонирует с таким банальным преступлением. Может, она стала нежелательным свидетелем чего-либо? Если случайным, на улице, то выбрали бы не яд. А других вариантов и быть не могло. Сабина всю жизнь сторонилась сомнительных личностей. И после того, как стала матерью, прекратила всяческие тусовки в своём доме.

Исключение сделала только для дня рождения. Её отравили тогда, во время застолья? Кто и зачем? Гости – проверенные люди. В основном, друзья – начиная ещё со школы. Заинтересованные лица подкупили кого-то из них? Вероятно. Деньги сейчас могут всё. Но к чему теперь раскапывать эту вонючую яму? Сабины-то нет. И не будет больше, пусть даже завтра всех найдут…

Нет, она не умерла! Хенталов усмехнулся, сжимая кулаки и глядя на себя в трельяж, стоящий в спальне. Косметику Зиды он отсюда убрал, чтобы не ранить душу. Оставил только свою – бальзам для волос и для бритья, лосьоны, абразивосодержащие препараты по уходу за кожей. Две кисточки из барсучьего волоса, станок «Wilkinson» с двойным лезвием – для идеально чистого бритья. Быть в форме Хенталову приходилось постоянно. Того требовали не только многочисленные судебные процессы, но и статус члена престижного клуба «Скорпио».

В Кунцево Энвер теперь ездил часто. Он проводил там закрытые встречи с некоторыми клиентами, а также с членами их семей и друзьями. Он пользовался сауной, массажным кабинетом, тренажёрным залом. И там же в прошлом году справил свой 45-летний юбилей.

При содействии одного из приятелей, чьи интересы Хенталов представлял уже на нескольких процессах, он стал полноправным членом «Скорпио». Имел право приезжать туда в любое время суток, без предварительного звонка и без записи. Собирался расслабиться там и в ближайшие выходные. Теперь, понятно, ничего не получится.

Энвер вспоминал, как годовалая дочка ползала по односпальной койке Дома студентов МГУ, где тогда жила их семья. На дворе зима конца семьдесят четвёртого года. Он – на пятом курсе юридического факультета, готовится к сессии. Зида – студентка третьего курса филологического факультета. Тогда, помнится, жена примчалась с двумя билетами. В Москву приехал с гастролями Ленинградский балет на льду. Зиде не удалось самой достать билеты, но её подружка свалилась с гриппом. Разумеется, друг заболевшей тоже никуда не пошёл. Таким образом, билеты оказались у Хенталовых.

Сабину оставили у такой же молодой пары, в соседней комнате. Кажется, их фамилия была Сенотовы. Внезапно пропал единственный галстук Энвера. Потом выяснилось, что Сабина привязала его к шее своего плюшевого мишки. Пришлось занимать стильную широкую «лопату» у Витьки Ледантю, который жил в другом конце коридора. А белую рубашку – у его соседа, Вальки Ермолаева. Зида, помнится, была в короткой модной шубке и юбке выше колена. Очень гордилась, что может надеть сапоги-чулки. Она готова была стоически мёрзнуть ради того, чтобы выглядеть модной и уверенной в себе.

Теперь Энвер взял коляску с Иреной и повёз её к двери.

– Ма-ма! – отчётливо выговорила девочка, села в коляске и потянулась куда-то в сторону.

– Мама в больнице, – дрогнувшим голосом сказал Энвер. – А мы сейчас пойдём к бабе Наде. Она тебя на ночь приютит. Мне ехать нужно, би-би. По делам, понимаешь?

Энвер не сдержался и нежно поцеловал внучку в бархатную щёку.

– Ыба! – указывая на аквариум, сказала Ирена.

– Нет, рыбки тут останутся. Их никак нельзя взять с собой.

Одиннадцатый час. Значит, соседи ещё не легли. Они всегда засиживаются перед телевизором за полночь. Лишь бы не шёл сейчас очередной сериал – итальянский или бразильский. Какой там сейчас хит? «Тропиканка», что ли? Впрочем, за деньги соседка пожертвует сериалом. Семья у неё большая. Дочь одна растит Киру, муж – пенсионер Сын тоже много не приносит. Короче, получается не милость, а трудовой договор.