Мёртвая вода

– Если мне не повезёт, найдите Руслана. И скажите, что я очень его любил.

* * *

Здесь, на пятом этаже, ничего не было известно о пожаре, пожиравшем здание сверху. Дворец превратился в гигантский факел, а Андрей Озирский не мог понять, почему перламутрово-голубое небо то и дело заволакивает чёрным дымом, словно траурной вуалью.

Снаряды разрывались пока где-то наверху. Но постепенно грохот становился невыносимым для человеческих ушей. Андрей, закуривая сигарету из пачки «Мальборо», подумал, что она, возможно, станет последней. Отсюда вряд ли удастся уйти живым и свободным, а на другое Озирский не согласен.

Уже понятно, что они проиграли. Теперь надо думать, как уйти отсюда, сохранив лицо и здоровье. Сдаваться нельзя ни в коем случае – скорее всего, не довезут даже до тюрьмы, а прикончат где-нибудь за углом. Сейчас надо собрать у ребят оружие, патроны, и отправить их вон из здания – скорее всего, по подземным коммуникациям. А самому, наверное, следует подняться в «стакан» и дорого продать там свою жизнь. Может быть, составит компанию Ромка Брагин, кто-то ещё.

Да, почти у всех дети, жёны. У самого Андрея их, маленьких, пятеро. У Романа – трое. Кажется, холостых в группе вообще нет. Кроме того, есть ведь матери, отцы, другие родственники. Они – не детдомовцы, по которым некому плакать, и тем тяжелее жертва.

Лучшего конца для себя Озирский не желал. Хорошо, что дожил до этого дня. Он умрёт на последнем рубеже, как мечтал когда-то, в сотый раз прибежав в кино на фильм про войну. Тогда и во сне не могло присниться, что подобное ещё будет возможно. В катастрофе, от пули или ножа, от старых ран или от инфаркта; в своей или в больничной постели… Но не так! Цыганка Ливия в Приднестровье предсказала судьбу иначе. Но даже самые одарённые гадалки в одном случае из ста ошибаются…

Надо решить вопрос о дальнейших действиях – исключительно коллегиально. Более того, пусть выскажутся все, кто хочет. Андрей не боялся ответственности. Он просто считал, что выбирать между жизнью и смертью каждый член его группы должен лично.

Роман Брагин подошёл неслышно. Вокруг грохотало, как в аду, и потому даже прикурить он попросил жестом.

Наклонившись со своей «Беломориной» к зажигалке Андрея, он просипел:

– Таманцы, блин, бьют прямой наводкой по «стакану», и кантемировцы[10 - КАНТЕМИРОВЦЫ, ТАМАНЦЫ – военнослужащие Кантемировской и Таманской дивизий. Принимали участие в октябрьских событиях 1993 года на стороне Б. Н. Ельцина.] тоже. Скоро, чую, на штурм пойдут. Нам не удержаться. – Брагин присел на корточки посреди ковровой дорожки. Он сорвал голос, когда командовал их группой, и теперь чувствовал себя неловко. Чтобы не тратить время зря, Брагин вытащил пистолет, патроны, и стал набивать обойму.

– По «тонне» баксов танкистам за каждый выстрел платят, – продолжал он. – И квартиры московские обещают.

– Я знаю. – Озирский внимательно осмотрел свой отряд.

Все ребята носили одинаковую камуфляжную форму и чёрные береты с нашивками. За эти дни группа успела уже не один раз отличиться, и считалась здесь самой результативной, боеспособной. Потому им и доверили охранять пятый, самый важный этаж. Тут размещалось так называемое «председательское крыло».

– Ромыч, слушок прошёл, что не болванками, а вакуумными стреляют…

– Да какими болванками! – Брагин вставил выразительную, но нецензурную фразу. – Горит вовсю, как факел. А дом-то каменный, да ещё промороженный насквозь, электричество отключено. Чтобы поджечь, сильно постараться надо, – сощурив стальные глаза, шёпотом говорил Брагин. – От болванки, блин, и изба не загорится.

– Ромыч, вызывай ребят, – распорядился Андрей. – Совет держать будем.

– Есть!

Брагин, с прилипшим к губе окурком, щёлкнул в темноте кнопками. Услышав его сорванный голос, ребята бросились со всех этажей, понимая, что командир зря отвлекать их не станет.

Пока ребята собирались на «летучку», Роман шарил в эфире; он ежеминутно старался узнать какие-либо новости.

– Восемьсот восьмой, я восемьсот первый! – донеслось сквозь помехи и выстрелы. – К вам идёт помощь. Держитесь. Не давайте пройти на этажи…

– Ромыч, выключи. Никакой помощи нет. Радиоигры, – махнул рукой Андрей. – Нам надо сейчас решить, что будем делать после капитуляции…

– Капитулировать решил?… – не поверил своим ушам «дельфин», приднестровец Кондрат Мунтяну. – Вот уж не ожидал именно от тебя!.. Чтобы Озирский поддался панике…

– Да какая паника? – устало перебил Андрей. – Может, я, конечно, не гений, но и не идиот. Факт, что Дом падёт – не сейчас, так к вечеру. Армия выступила на стороне отрешённого от власти Президента. Поскольку министра обороны отстранили тоже, он сейчас пошёл ва-банк, бок о бок со своим Главнокомандующим. А, значит, наше дело с этой минуты проиграно. В противном случае мы могли бы на что-то надеяться. Именно от позиции Вооружённых Сил, в конечном счёте, зависит победа или поражение любого восстания. Нам с вами выпала горькая доля, ребята…

– И что ты предлагаешь? – Мунтяну немного сбавил тон.

– Предлагаю всем вам уходить отсюда – любыми доступными путями. Надо, конечно, получить разрешение нашего командования. Всё же мы – не банда, а подразделение в составе вооружённых сил Верховного Совета.

– Какого именно командования? – допытывался Кондрат.

– Руцкого[11 - РУЦКОЙ – Руцкой Александр Владимирович (1947). Военный лётчик, «афганец». Герой Советского Союза, генерал-майор. Избран вице-президентом России в тандеме с Б. Н. Ельциным (июнь 1991 года). С 1992 года перешёл в оппозицию, не поддержав политику «шоковой терапии» Гайдара. В сентябре 1993 года, после отрешения Ельцина от власти Съездом народных депутатов вступил в должность Президента. После падения Дома Советов арестован. Амнистирован на стадии следствия постановление Государственной думы РФ в феврале 1994 года.] или хотя бы Ачалова[12 - АЧАЛОВ – Ачалов Владислав Андреевич (1945), генерал-полковник, министр обороны в правительстве Руцкого. Арестован после подавления восстания в Москве. Амнистирован постановлением Государственной Думы вместе с остальными участниками событий 23 февраля 1994 года.], – чётко ответил Озирский. – Тогда мы свободны.

– А ты? – Леонид Ерохин, как и Брагин, бывший рижский омоновец, снял берет и вытер им лицо. В коридоре было очень жарко – огонь с верхних этажей спускался вниз.

– А я ещё подумаю, – прищурился Андрей. – Остаться здесь – стопроцентная смерть или арест с неясными последствиями. Побег с поля боя – трусость. В то же время, бессмысленная кончина меня тоже не прельщает. Мы ведь уйдём не для того, чтобы отсиживаться по углам. Глядишь, и какое-нибудь дело найдётся. Не так здесь много по-настоящему боеспособных ребят, чтобы глупо жертвовать ими… – Озирский, уже по своей инициативе, опять включил рацию.

«Я сам – офицер! – донеслось оттуда. – Мы все давали присягу на верность Родине и Конституции. Кого вы защищаете?…»

– Там же по тыще гринов[13 - ГРИНЫ – доллары (жарг.)] за выстрел! – с болью сказал Ерохин. – Какая им присяга? Зачем воздух сотрясать? Об одном жалею – нельзя пристрелить хоть одного такого иуду! – Он сидел на полу, обхватив руками колени. Потом поднял голову: – Андрей, это не трусость… Надо уходить. Мы ещё на воле повоюем. Что здесь без толку пропадать? Вдруг где-то живыми пригодимся? Ну, отступим, допустим. Так не всё время же наступать!

– Да мы третий год отступаем! – Озирский с силой выдохнул дым. – Пора бы уже в контратаку переходить, да всё не получается. И ясно, почему. Мало нас, мужики, хотя народу в брюках много. В том числе и в форменных. Да и большинство народа нас бандитами считает, а не тех, кто закон нарушил. Им так по телевизору сказали…

«Офицеры, не стреляйте против собственного народа. Нам не дают вынести раненых, спасти женщин и детей, которые погибают. Я прошу вас прекратить огонь…»

– Это уже не офицеры, а паханы, – просипел Брагин. – Да и с теми, скорее всего, можно договориться…

– Итак, ребята, мне нужна полная свобода действий, – продолжал Озирский. – Те, кто не входит в нашу группу, пусть распоряжаются своей судьбой сами. Впрочем, гнать их мы тоже не будем, но в таком случае потребуем безоговорочного подчинения. Кстати, Лёня, ты прав, – Озирский взглянул на Ерохина. – Такие, как мы, на улице не валяются. И жизнь сегодняшним днём не кончается – надо думать о будущем.

– Слушай, Андрей, Ксюху надо найти! – вспомнил Брагин. – И Октябрину Михайловну тоже. Я их в столовой видел, на двенадцатом этаже…

– Когда? – нахмурился Андрей, который начисто забыл о буфетчице и её дочке-горничной.

– Час назад примерно. Они там хлеб резали. Ребятам подносят, которые на позициях. Если будем уходить, надо и их забрать обязательно. Детишки ведь дома ждут, одни! – на глазах всегда брутального Романа выступили слёзы.

– Тогда идёмте к Палате национальностей – там сейчас всё руководство. Может быть, с ними вместе решим, как поступить. Надеюсь, нам поверят, что мы не бежим, а уходим – чтобы вернуться. Лёня, я, конечно, пень. А ты умный, за что и хвалю. Никаких эффектных жертв! Этим мы никому и ничего не докажем.

Озирский перекинул через плечо ремень АКСУ[14 - АКСУ – автомат Калашникова (укороченный)] и быстро пошёл по узкому тёмному коридору. На грохот взрывов он уже не обращал внимания и не видел людей, забивших этот, сравнительно безопасный, коридор.

– Надрывать глотки по рациям – пустое дело, – продолжал Андрей, оглядываясь на своих подчинённых. Их измученные лица плавали в едком, уже густом, дыму. – Мы для этих, простите, офицеров – враги, которых нужно уничтожить за щедрую награду. Или даже волки, окружённые флажками. Государство в лице Президента сняло с них ответственность за любые злодеяния. Они знают, что будут в почёте, если сейчас помогут путчистам. А мы имеем дело именно с путчистами. Ни Президент, ни силовые министры таковыми уже не являются. Они потеряли власть по решению Конституционного Суда, в полном соответствии с законом. И теперь хотят захватить её снова. Но для народа бандиты и мятежники – мы с вами. Обывателю удобнее думать именно так. Он всегда на стороне сильного. Но что спрашивать со штатских, если даже ни одна военная часть не выступила в защиту Конституции?

– Значит, уходим? – обрадовался Ерохин. – Поверь, я не трус, но умирать пока не хочу. И ладно бы – с толком, а так…

– У меня есть знакомый спелеолог, – сообщил Озирский. – А план коммуникации вчера принесла Оксана Бабенко. Где добыла его, не говорит. Но это и не важно. Так что давайте по-быстрому готовиться. Ещё неизвестно, кого мы в тех туннелях встретим…

– Бросим своих? – Ещё один юноша, Серёжа Макаркин, с которым Андрей познакомился уже здесь, оторопел. – Я не думал, командир, что вы на такое решитесь! Я так верил вам, гордился вами! А вы предлагаете просто смазать пятки… Как будто мы испугались всех этих козлов с бэтээров и из танков, разных бандитов в кожаных куртках! Разве можно будет жить после такого позора? Как будто мы не русские, а…

– Баркашовских листовок[15 - БАРКАШОВСКИЕ ЛИСТОВКИ – Баркашов Александр Петрович (1953), глава праворадикальной организации «Русское национальное единство» (РНЕ). Принимал участие в описываемых событиях на стороне Верховного Совета. Арестован в декабре 1993 года, амнистирован в 1994 г.] начитался?

Скулы Андрея свело от гнева, и он сам удивился. Губы его сами собой раздвинулись, обнажив стиснутые зубы. Этот страшный оскал испугал даже видавших виды ребят.

– Или ты эту дрянь из мозгов выброси, или выходи из-под моего командования. Ты же прекрасно знаешь, что я не русский. И что? Сильно проигрываю? Ах, да, бессмысленно погибать не желаю!

– Командир, я о другом! – испугался Макаркин. – Я о чести. Мы бросаем тех, кто нам поверил. Мы покидаем Дом Советов, даже не пытаясь хоть что-то предпринять для его защиты!

– И нечего сделать пытаться! Пусть лучше Ельцин с Грачёвым[16 - ЕЛЬЦИН С ГРАЧЁВЫМ – Ельцин (см. выше). Грачёв Павел Сергеевич (1948–2012) – генерал армии, «афганец», десантник. В 1993 году – министр обороны в правительстве Ельцина. После некоторых колебаний исполнил преступный приказ о расстреле «Белого Дома». Принял самое активное участие в подавлении выступлений против разгона Парламента.] вспомнят, что они русские, и не уничтожают своих! Из-за границы ушли, как побитые собаки, а здесь – вот какие молодцы! Кроме того, нам нужно спасти наших руководителей, – продолжал Андрей. – Им угрожает реальная опасность. Очень может быть, что их после взятия здания просто прикончит разъярённая толпа. Конечно, ею будут дирижировать куда более высокие чины. Надо предупредить их, и предложить уйти с нами. Мы можем организовать охрану в пути, а потом спрятать их на конспиративных квартирах. Так что, Серёга, – повернулся Озирский к Макаркин, – чтобы я больше этой черносотенщины не слышал! Этим ты оскорбляешь остальных, кто находится сейчас в Доме и жертвует собой за Россию!