Мёртвая вода

– Он не может этого сделать. – Франсуаза взглянула в сторону горящего Дома. Даже сквозь дым сияло чистое осеннее небо.

– Позвольте узнать, почему? Ради такой супруги можно бросить дела, – совершенно искренне сказал Олег.

– Он уже две недели там. – Франсуаза выразительно посмотрела на Величко. – В Парламенте.

– Тоже журналист?

Для Олега эта новость оказалась неожиданной. Впрочем, почему бы и нет? Работа есть работа, и оттуда так просто не выскочишь.

Франсуаза несколько метров прошла молча. Потом всё- таки ответила – шёпотом, хотя рядом никого не было:

– Нет, он конституционалист…

– Кто? – не сразу понял Олег. Ему даже стало стыдно за свою серость.

– То есть защитник, – совершенно спокойно призналась Франсуаза.

Один из «афганцев», оставшихся в доме Бориса Добина, поднялся на чердак. Он с грохотом захлопнул люк и выбрался на деревянный настил. Сейчас здесь было тихо, солнечно и пыльно. Около мутного полукруглого окошка сидел, сжав в руке попискивающую рацию, пухлый молодой человек, тоже в чёрной короткой кожанке. Его снайперская винтовка с оптическим прицелом была зажата под локтём, и рядом валялся чехол. Другую руку стрелок протянул вновь прибывшему соратнику.

– Изяслав, есть приказ, – торопливо сказал вновь пришедший. – Я не доверился рации, решил передать лично. Что-то ребята притихли. Устали, наверное. Получается не штурм, а детский сад. Так мы и за неделю не управимся.

– Выдохлись? – понимающе спросил Изяслав. Он взял винтовку и пристроился у окна. – Понимаю – по своим стрелять трудно.

– Видимо, хотят вступить с «БиДе» в переговоры. Этого допускать нельзя, иначе нам трудно будет потом туда войти. «Альфа»[8 - «АЛЬФА» – антитеррористическое спецподразделения КГБ СССР, впоследствии Министерства безопасности России. Сыграло важную роль в разрешении кризиса 1993 года, первым войдя в Дом Советов и предотвратив расправу с депутатами и многими рядовыми защитниками Конституции.] очень ненадёжна, пререкается с самим Президентом.

– Ничего, мы их простимулируем, – успокоил Изяслав, вздымая пятерней курчавый светлый чуб. Он отполз с винтовкой к противоположному слуховому окну, проверил прицел. – Что, запишем себе ещё двоих на счёт? Жаль, командир запретил зарубки на винтовке делать…

– А вдруг возьмут тебя с этой винтовкой? – хмуро сказал брюнет. – На месте растерзают. Давай, сейчас выбери две цели, на своё усмотрение. Как, приглядел уже?

– Есть один подходящий. – Изяслав прикрыл правый глаз. – Возьми «скрипку» в углу. Это нужно делать одновременно.

Брюнет открыл футляр, вытащил такую же винтовку, как у Изяслава. Он немного подумал, выискивая цель для себя. И тут увидел пожилого мужчину в макинтоше и шляпе. Тот торопливо перебегал через дорогу. Линзы его очков отражали последний в жизни солнечный луч.

– Сними-ка вон ту кандидатуру! – пошутил Изяслав, который подполз к брюнету и заглянул ему через плечо. – А я «погоны» пощекочу.

– Ты давай, свой сектор обрабатывай, – недовольно сказал брюнет. – А я уж сам как-нибудь.

Изяслав поймал в прицел шею щуплого солдатика, сидевшего на броне БМП. Его командир, высунувшись люка, что-то быстро говорил по рации.

– Народ и армия должны быть едины, – назидательным тоном сказал брюнет Аркадий.

Через секунду рядом с его шнурованным ботинком упала горячая гильза и покатилась в угол. Тот же самый звук, вроде бы, привычный, издала винтовка Изяслава. Правда, обоим стрелкам показалось, что хлопки получились слишком громкими.

На улице же прохожие забегали, как муравьи, вновь стараясь забиться в любую щель. Они уже начали потихоньку выходить из подъездов и перебежками, оглядываясь, пробираться к своим домам. И, поскольку вокруг было тихо, светило тёплое солнце, шуршал обильный листопад, никто не ожидал этих выстрелов. Как всегда, обыватели надеялись, что скоро самое страшное кончится, а остальное тоже как-нибудь разрешится. Точно так же, надеясь на «авось», хотел вернуться на свою Мантулинскую улицу и бедолага в очках.

Наверху щёлкнуло. Пуля, словно живая, буквально вползла в затылок мужчины, прямо под шляпу. Идущая следом мамаша истошно закричала и упала на асфальт, прикрывая собой ребёнка. Завизжали и остальные дамы, увидев, что произошло с пожилым мужчиной. Шляпа свалилась с него, разбились упавшие очки. Из правого уха фонтаном брызнула кровь, череп треснул, а он виска отскочила кость.

Мужчина сел на корточки, а потом медленно вытянулся посередине гористой улочки. Рыжеватыми от крови его мозгами окатило плащ молодой матери и ботинки мальчишки-школьника. Тот, ещё ничего не понимая, хотел помощь дяде подняться. Аркадий подумал, не прикончить ли и парня, но потом решил, что это лишнее.

– Готов, – спокойно сказал он. – А как у тебя дела?

– И у меня порядок. – Изяслав передумал стрелять в шею и спустил перекрестье на левое плечо. Девятнадцатилетний призывник взмахнул руками и полетел с брони на газон. Там он ударился головой о бордюр и замер. Другой солдат в камуфляже спрыгнул к нему с брони, наклонился, быстро ощупал. Потом быстро уволок солдатика за БМП и снова вытащил рацию.

– Уходим! – Изяслав быстро спрятал винтовку в чехол. – Они сейчас нас подавят…

– Да, конечно. – Аркадий сделал то же самое со своим оружием. – Бери «скрипку», нам ещё играть.

И он первым направился к люку, чтобы спуститься на лестницу.

Дебора Самсоновна чутко прислушивалась к тишине и ждала сына. Сжав руки под грудью и глядя в потолок, она шёпотом молилась за Бориса. За окном, как и многие годы до этого, падали ржавые и жёлтые листья. Разноцветные кроны деревьев сделали Пресню пёстрой, праздничной. И синело над всей этой красотой необъятное небо, пахло сухой землёй.

Прижавшись к бабушке, притихла неугомонная Юлька. А Дебора видела в своей внучке себя школьницей, вот такой же московской осенью, когда вместе с соседями лазила дежурить на крышу и мечтала потушить зажигалку. Дору Лейферман тогда все звали пчёлкой[9 - ДЕБОРА – пчела (др. – евр.)] – такая она была энергичная и хлопотливая.

А потом кончилась война, и через некоторое время Дебора стала Добиной. Она не любила размениваться на пустяки. Всё у неё было в единственном числе – муж, сын, внучка. Она даже не подумала о том, чтобы привести Боре отчима, родить ещё одного ребёнка. Не требовала она с сына новых внуков – вполне хватало одной, любимой Юленьки…

И именно из-за этой звенящей тишины, оба выстрела с их чердака прозвучали чётко, страшно. Тотчас же на улице закричали, что убили человека. Изабелла бросилась к двери на балкон, потому вход в другую комнату загородили вешалкой. Испугавшись за невестку, Дебора поспешила следом. Надо было непременно увести Беллу с балкона, чтобы не случилось никакой беды. Домашние туфли скользили по паркету, и ноги слабели от страха. Юлька, приоткрыв рот, вопросительно смотрела на бабушку.

– Мама, туда же нельзя! – крикнула она немного погодя.

– Белла, что случилось? Что ты там делаешь? – Дебора выглянула из-за балконных дверей. – Я слышу, что опять стреляют!

– Убили! Убили! – повторяла обезумевшая Изабелла, перегибаясь через ограду балкона. – Боречку убили…

Она понятия не имела, что конкретно произошло на улице, и кто попал под пулю. Но, раз муж до сих пор не возвращался, значит, это могло случиться и с ним. Услышав этот возглас, Дебора тоже шагнула на балкон, и солнце сверкнуло в толстых, цилиндровых линзах очков. Юлька не пожелала оставаться одна в комнате, и тоже выбежала из стеклянных дверей. С балкона они не видели ни убитого, ни зевак, но всё равно кричали и плакали. Две женщины, пожилая и молодая, и восьмилетняя девочка смотрели вниз. Перед ними трепетали от суховея невероятно красивые кусты – с лимонного цвета листьями и белыми ягодами.

На крышах окрестных домов сидело много людей, в основном мальчишек и студентов. Многие из них были с разнообразными биноклями и даже с подзорными трубами. Захваченные великолепным действом, они вели себя, как в театре. Антенны, фонари, провода, трубы Пресни – всё разом мелькнуло перед глазами родных Бориса и разом пропало в раскалённом смерче взрыва. Следующий залп «Шилок» пришёлся по чердаку. Кроме того, по снайперской точке выстрелили ещё и из гранатомёта. Тот солдатик всё-таки скончался, и теперь боевые товарищи мстили за него убийцам…

Дом содрогнулся так, что люди в подъезде упали – кто на колени, кто ничком. Борис как раз открывал свою дверь, и тут его швырнуло обратно. Вылетев на лестничную площадку, Добин ударился затылком о перила. Он грохнулся навзничь, не понимая, что же произошло. Сидящие полу «афганцы» инстинктивно пригнулись, а потом долго не могли различить друг друга в густом облаке пыли, штукатурки и кирпичной крошки.

В возобновившейся бешеной стрельбе уже не было слышно ни плача и стонов раненых, ни криков уцелевших. Аркадий и Изяслав – оглушённые, контуженные – буквально выпали из чердачного люка и повисли, зацепившись ногами за перекладины лестницы. Из приоткрытой двери Добина повалил дым.

– Похоже, действительно на «красных» подумали, – пробормотал Аркадий, постепенно приходя в себя. – Жаль только, что стрелять они не умеют, как следует…

Остальные «афганцы», прочищая пальцами оглохшие уши, молчали. Борис так и лежал без сознания, ни на что не реагируя. А дом буквально разрывался от воплей. Кое-где вылетели до сих пор уцелевшие стёкла, кого-то ударило по спине куском штукатурки, кто-то просто потерял голову от ужаса. Хлопали двери, гудели лестничные пролёты, то тут, то там вспыхивали скандалы.

А сухой ветер весело трепал остатки сгоревших гардин на балконе Добиных, клочья шёлковых штор шоколадного цвета. Он раздувал пламя, почти не видное при ярком свете дня, которое уже охватило комнату и вырвалось в прихожую…

– В дом Боба попали! Ничего себе… – определил Олег Величко.

Он прижался лицом к заросшей травой крышке люка и к ней же пригнул голову Франсуазы. Над ними, не умолкая, уже несколько минут строчил башенный пулемёт с БТРа. Волосы молодой брюнетки были мягкими. Олег, прикоснувшись к ним, почувствовал тепло и сладкое томление в сердце. Франсуаза дала ему, мужику, фору. Пока добирались до стадиона «Красная Пресня», Олег сам себя чувствовал обузой.

А ведь он всегда дружил со спортом – играл в теннис, ходил на лыжах, занимался греблей и плаванием. Покойный отец считал говорил, что мужчина не должен отлёживать бока на диване. Но Франсуаза вела себя так, словно полжизни провела в уличных боях. Величко решил, что во Франции, должно быть, такую подготовку имеют все военные журналисты, и потому не стал особенно восторгаться.

– Вы ползаете, как змея, – только и сказал он.

– Я родилась в год Змеи, – с милой улыбкой ответила Франсуаза.

– А я – в год Собаки, – признался Олег. – Значит, должен уметь проползать под забором…