Мёртвая вода

– Главный кошмар в том, что эти безумцы будут отстреливаться до последнего, – авторитетно заявила Изабелла. – Они уже перешли черту. Им так и так умирать. На расстрел или на длительные сроки они наработали ещё вчера.

Она мотнула своими пышными волосами, стянутыми на затылке в хвост. Надо лбом две пряди были сколоты в высокий кок.

Твидовая коричневая юбка Изабеллы была вся в извёстке, сыпавшейся с полотка. Верхняя перламутровая пуговица полосатой блузы висела на ниточке. Оглянувшись на дочку, она увидела, что та уже не закрывает лицо, а размышляет над очередной выходкой.

– Юля, держи ткань у лица! Что папа сказал?

– Мам, так ничем больше не пахнет, – возразила девочка. – А мне дышать трудно. Жарко очень. Давайте, дверь откроем в коридор…

Действительно, находиться в пропахшей шампунями и дымом ванной комнате стало невозможно. Олег твёрдо решил выбираться хотя бы в прихожую.

– Всё равно пока держи! Мало ли какую гадость на улице распустили. – Изабелла промокнула лицо своим полотенцем. – Ещё батареи топят в такую жару… Боже, как я раньше гордилась тем, что живу здесь, рядом с «Белым Домом»! Боря, помнишь, как мы в августе девяносто первого варили кофе для защитников? – Она обняла мужа и потёрлась носом о его плечо. – Тогда и Олег с Танечкой нам помогали. И потом мы всей компанией ходили к баррикадам. Помнишь, Юля, как тогда хорошо было?

Белла сморгнула слезу, облизала пересохшие губы. Юля поцеловала мать в щёку, погладила по руке.

– Тогда всё было похоже на карнавал, – заметил Борис. – Ведь гэкачеписты[5 - ГЕКАЧЕПИСТЫ – члены Государственного комитета по чрезвычайному положению (ГКЧП), которые в августе 1991 года попытались отстранить от власти тогдашнего Президента СССР М. С. Горбачёва и ввели в Москву войска. После провала так называемого «августовского путча» арестованы российскими властями. В 1994 году амнистированы. В то время т. н. «Белый Дом» был центром сопротивления действиям ГКЧП, который включал в себя практически всё высшее руководство Советского Союза.] не стреляли по толпе. Они не решились применить силу…

– А те три мальчика, что погибли в туннеле? – вскинулась Дебора Самсоновна. – Они не в счёт?

– Любой «тачке» закрой обзор, попробуй на неё взобраться, да ещё ночью, в туннеле – и будет то же самое, – зло ответил Олег. – И без этого спокойно обошлись бы. Или солдаты должны были ждать, когда их «коктейлями Молотова» забросают? Да, танки были в Москве, но по Парламенту они не стреляли…

Дом опять подпрыгнул от близкого залпа. Вдоль Рочдельской улицы исступлённо заколотили пулемёты с БТРов.

– А ведь могли бы сделать всё то же самое, – продолжал Олег. – Тогда я их просто ненавидел. А теперь думаю – святые люди. Предпочли пойти в тюрьму, но не проливать кровь…

– Мам, а в комнате люстру пулями разбили, – равнодушно сообщила Юля.

Ей всё-таки очень хотелось хоть одним глазком глянуть во двор. В школе, конечно, начнут хвастаться военными трофеями, рассказывать про себя разные небылицы. А она, маменькина дочка и бабушкина внучка, просидит весь день в ванной…

Дебора Самсоновна зарыдала, потому что люстра осталась у неё от родителей покойного мужа как память. Что бы сказал покойный Эммануил, услышав об этом? Как минимум, получил бы сердечный приступ. Сколько ценных вещей уже испортили, и сколько ещё на очереди? Скорее бы этим безумцы в Доме сдались, и перестали мучить других людей!..

– Мам, не надо! – испугался Борис. – Прошу тебя… Ты ведь была в Москве во время войны. Говорила, что при налётах дежурила на крыше. Должна понимать, что в такие времена уже не до вещей – самим бы уцелеть!

– Буба, представь себе, что я даже рада… Твой отец умер давно, и не видит этого кошмара! Он точно не выдержал бы, и скончался сейчас. Моня так любил Красную Пресню, хоть и родился в Ленинграде! Мы чуть ли не каждый день гуляли тут, в парке. По лестницам, по улочкам. Твой отец прекрасно знал историю боёв девятьсот пятого года. Но для меня это были просто памятники – у метро, у Горбатого мостика… Кто бы мог подумать, что после стольких мирных лет снова начнётся война? И какая! Ведь свои убивают своих…

– Их расстреляют? – вдруг спросила Юля, обращаясь то ли к отцу, то ли к Олегу. – Ну, тех, которые в Доме сидят.

– Скорее всего, да, – вместо них ответила Изабелла. – Они ведь подняли мятеж. Это – государственное преступление. Или я что-то путаю, Боря? Олег, может, ты знаешь, что за это полагается?

– Белла, я ведь не юрист, – отговорился Величко. – Раньше бы, конечно, дали «высшую меру». А что будет сейчас, не берусь предсказать. У нас ведь демократия. Надо и с Западом посоветоваться…

– Олег, я всё думаю, как твоей матери позвонить, – озабоченно сказал Борис. – Наши-то телефоны с сентября не работают. Так волнуюсь за Анну Григорьевну – ты себе не представляешь? Может, ей уже врач нужен, а что делать? Я понимаю – тебя тянет к матери, а приходится тут с нами сидеть.

– К матери меня, разумеется, тянет, но и вас бросать не хочется.

Олег вдруг решился, плюнув на обстоятельства, пробираться на Новый Арбат в обход. Он уже открыл рот, чтобы сообщить об этом Добиным, но Юля снова напомнила о себе.

– Олег Павлович, а почему они подняли мятеж? Им плохо жилось?

Величко отрицательно покачал головой.

– Нет? А почему тогда? Они хулиганы? Милиционер сказал, что это бандиты. У них в подвалах куча оружия. Они пойдут всех нас убивать… Пап, а они, правда мэрию ограбили?

– Взяли – да, – думая о своём, ответил Олег. – А насчёт грабежа я не в курсе. Наверное, что-то такое было. Когда возьмут «Белый Дом», без этого тоже не обойдётся… Вот что, – Величко обвёл взглядом всю семью друга. – Сейчас всё-таки попробую попасть к матери. Чувствую, что она ждёт, очень тревожится. Юля, наверное, через много лет ты будешь рассказывать об этих событиях своим детям. К тому времени многое прояснится, я уверен. Конечно, сейчас мы о чём-то даже и не догадываемся. Большое, как сказал поэт, видится на расстоянии. А сейчас могу сказать одно – каждая сторона считает себя правой, и готова идти до конца.

– А кто из них прав? – Юля вертела вентиль никелированного крана. Изабелла молча отвела её руки и намочила платок сама.

– Прав всегда тот, кто защищается. А отвечает ударивший первым, – серьёзно, как взрослой, сказал девочке Олег.

– Вот уж не ожидала, что ты так скажешь! – не выдержала Изабелла. – Разве не нужно было подчиниться указу Президента? Ведь у него после референдума появился мандат от народа. Да, не сто процентов, но всё-таки большинство! Неужели правильно закрыться в Доме и терроризировать мирных людей, вместо того, чтобы пойти на выборы? Никто же им этого не запрещал! – Изабелла чутко прислушалась. – Вот, опять стреляют! И ради чего? Чтобы дальше заседать? Сдались бы и попросили прощения! Им-то что! На Рублёвке, небось, всё в порядке. А у нас квартира разгромлена. Мы остались без всего… Ребёнок перепуган на веки вечные. Так они о народе заботятся…

– Белла, тут всё не так просто. – Олег, который вертел в руках мыльницу, со стуком поставил её по полочку. – Президент поступил незаконно, понимаешь? Вот как если тебя ограбили в подъезде… Ты бы могла отнестись к этому спокойно? Вряд ли. По крайней мере, в милицию заявила бы. Ты грабителя не трогала. Он однозначно виноват, чем бы ни оправдывал свой поступок. Он может сказать, что нечего гулять по улице в дорогой шубе, в ридикюле носить большие суммы денег. Мол, у него голодные дети, да и вообще – всё на свете несправедливо…

– Причём тут моя шуба?! – вспыхнула Изабелла.

– Ага, задело! – На скулах Олега выступили красные пятна. – Значит, шубу взять нельзя, а власть – можно! Ту власть, которая тебе не причитается по Конституции? А ведь это поважнее будет…

– Олег, это – советская Конституция, латанная-перелатанная… – начала Изабелла.

– Другой у нас на настоящий момент нет, – перебил Величко. – И присягал Ельцин именно на ней. Тогда она ему не мешала. Было бы желание, а предлог найдётся всегда. И если сейчас у Президента это прокатит, в России никогда не будет законности и порядка, а будет один произвол. Принцип «дикого поля» – кто сильнее, тот и прав…

– Олег! – Изабелла тряхнула своей шикарной причёской. – Прости, что напоминаю… Самое удивительное – слышать это именно от тебя.

– Почему? – удивился Величко.

– Ты не понимаешь? – Изабелла пожала плечами. Она уже начала нервно посмеиваться.

Борис теребил бороду, сидя на бортике ванны. Дебора Самсоновна сгорбилась на табуретке. Юля скручивала свой платок в жгут и нетерпеливо дёргала ногой. Влажный воздух, казалось, прилипал к лицам и стекал по щекам струйками пота.

– В принципе, понимаю. – Величко вдруг мучительно захотелось уйти отсюда – как никогда раньше.

Ему надоело пререкаться с женой лучшего друга, которая сейчас нанесла удар ниже пояса. Значит, здесь постоянно помнят о его горе, о его позоре. И Дебора Самсоновна – тоже. Она удивлённо смотрела на Олега и явно ждала от него других слов. Уж кому-кому, а ему вся стать была радоваться сейчас – ведь справедливость восторжествовала.

Наверное, только Юлька ничего такого не думала – в силу нежного возраста. Для неё Руслан однозначно был сыном Олега Павловича. Скорее всего, при ребёнке Дебора и Белла на эти темы не говорили.

– Ты был оскорблён в лучших чувствах к любимой жене! – Белла уже не стеснялась Юльки. – Судьба твоя сломана. Семья, считай, разрушена…

– Причём здесь мои чувства? – Величко закусил усы. Он ещё раз намочил под краном тряпку и стал чистить свой костюм. – Я ответил Юле, что обороняющийся, кем бы он ни был, прав. Формально правы депутаты Верховного Совета. Да, они потерпят поражение, но это не добавит легитимности Президенту. Именно он сейчас ведёт себя, как путчист. А ведь должен подавать пример своим подданным…

На Рочдельской улице громко выли БТРы. Над всей Трёхгоркой в бешеной пляске кружились жёлтые и красные листья. Потом они пропадали в чёрном дыму и в автомобильных выхлопах. Казалось, что опавшая листва просто сгорала в общем пожаре.

– И обстоятельства не имеют никакого значения? – не сдавалась Изабелла. – Ведь депутаты элементарно мешали Президенту работать…

– Плохому танцору известно, что мешает! – огрызнулся Олег. – От того, что он сейчас окружил Парламент войсками и колючей проволокой, стреляет по роскошному, дорогостоящему зданию из танков, стране легче не станет. Но вот привычка решать таким образом проблемы будет уже неискоренима. – Величко чувствовал, что от него ждут ещё каких-то слов. – А меня не жалейте, не надо. Вы меня все восемь лет жалели, и зря. У меня нормальный сын. Кто знает, каков был бы мой кровный? Может быть, даже хуже. – Олег застегнул пиджак и приоткрыл дверь в прихожую.

– Ты обиделся? – Изабелла поняла, что хватила через край. – В таком состоянии чего не скажешь, верно? Извини, если что не так. Но, понадеемся, весь этот бедлам скоро кончится. Гайдару[6 - ГАЙДАР – Гайдар Егор Тимурович (1956–2009), в 1991- 92 г.г. – исполняющий обязанности премьер-министра России. Проводил крайне болезненные и непопулярные среди населения реформы, называемые «шоковой терапией». Был отправлен в отставку на VП Съезде народных депутатов РФ в декабре 1992 года. В 1993 году активно выступил на стороне Б. Н. Ельцина против Парламента.] дадут навести порядок, продолжить реформы. Государство оказалось в тупике, и надо было что-то делать. А что касается жалости… Да, Олег, жалеем и сочувствуем. Это горе, оскорбление для мужчины. Вряд ли Борис простил бы мне такое. Не убил бы, конечно, но и жить со мной не стал…

– Оставьте наши проблемы нам. Мы с Татьяной сами разберёмся. – Величко, чтобы не сорваться, цедил воздух сквозь зубы. Усы его нервно дёргались. – Как-нибудь обойдёмся без посторонних.