Помоги мне, о Сладкоцветущая, верни мне мою любимую!
II
– Всё замешано на крови.
– На крови и страхе. Ты крути, крути педали. Не отставай.
– Я тут слушала одну проповедь, бр-р-р, на мясо теперь даже смотреть не могу.
– Как насчёт ростбифа с кровью, да? Да, жаловаться на других мы умеем, и ведь как любим! Знаешь, когда я слышу жалобы людей на эту распроклятую жизнь, меня всегда поражает одно – как покорно они принимают собственную бездарность. Вот интересно, мазохизм – это врождённый порок или заболевание?
– Ты нехорошо смеёшься. Пожалел бы лучше.
– Никогда и никого не жалей. Каждый сам для себя выбирает вину и наказание.
– Это же жестоко!
– Ничуть. Это всего лишь честно. А вот заставлять других расплачиваться за свою жалость – это подло.
Стрелы-спицы, золото! Радостный, бездумный полёт.
– Не гони так сильно!
– Если ты хочешь успеть на концерт, придётся поработать ногами.
Склоны, ветер, среброзеленолистые складки, послушные его воле. Почему мне так спокойно?
– Меня удивляет одно. Как ты никогда не боишься своих слов?
– Разве слов нужно бояться?
– Они ничего не значат?
– Иногда они – всё, а всё – значит ничто.
– Ну вот, опять твои парадоксы!
– Парадокс – конечная форма любого суждения. Если хочешь, я могу произносить их по штуке на каждый из этих домов.
Какие они аккуратные, милые, эти домики. Правда? Правда,– говорю я. – И расставлены так аккуратно, точно полицейские.
Ты смеёшься.
– Всё истинное истинно лишь однажды.
– Это ты к чему?
– К тому что нужно делать только то, что приятно, и не забивать себе голову разными там убеждениями. Тем более не своими.
Как же так, удивляешься ты, разве радость не может быть разной? Да, соглашаюсь я, и нужно уметь жертвовать меньшей радостью ради большей. Что это значит? – спрашиваешь ты. Только то, что бык умирает, и рождается человек.
– Значит, говори, что хочешь?
– Делай, что хочешь.
– И никто не виновен?
– Все виновны, и все наказаны.
– Опять парадокс?
– Никакого парадокса тут нет. Просто не думай, что можно уйти от своей трусости, назвав её как-нибудь по-другому.
– Не знаю, но мне кажется, нельзя чтобы люди делали, что они хотят, если они при этом делают преступление.
– Преступность не врождённая черта. Чем раньше человек станет свободным, тем меньше он успеет накопить в себе всякой гадости, которая даже в цепях будет толкать его на преступления, так или иначе, в тех или иных формах, неважно. Конечно, если бы все делали то, что они хотят, мир давно бы уже разлетелся на куски.
– Но ведь это чудовищно!
Мир, моё кровоточащее чудо!
– Он и так разорвётся на части, если мы не научимся любить.
– Это истина абсолютная или относительная?
– Относительность – это движение через
абсолют.
– Ну и загнул.
– Понимаешь, относительность абсолютна для момента времени, но в нашем мире нет момента, и нет покоя. Если бы мы могли остановиться хотя бы на миг, то привязанная к нему относительная истина стала бы для нас абсолютной.
– Только для нас?
– Нет, конечно. Остановиться в одиночку невозможно. Чтобы остановить хотя бы муху, нужно остановить Вселенную.
– У меня был один знакомый математик, он говорил, что движение – это покой, и при этом почему-то всегда смеялся.
– А где он теперь, этот математик?
– Погиб. Разбился в горах. Упал в пропасть и разбился.
– Достиг-таки своей точки покоя.
– Ты опять смеёшься. Это ужасно. Ой, у меня колесо спускает.
– Что, сильно? Ну давай остановимся, подкачаем.