Запретная зона

– Я? Нет, ничего…

– Давай выпьем,– сказал он, беря бутылку и свинчивая с неё крышку.

Женя вернулась за стол.

– Может, принести кофе?

– Кофе?

Он вопросительно посмотрел на меня.

– Я пока не хочу,– сказал я, пожав плечами.

– А ты сам-то знаешь, чего ты хочешь?– сказала она.

– Да.

– Да?

– Да.

– И чего же?

– Ничего.

– Ты ничего не хочешь?

– Хочу, и ты знаешь, чего.

– Ты очень сильно этого хочешь?

– Да. Так сильно, что схожу с ума, и было бы счастьем сойти с ума, но у меня не получится. Это невозможно, и я не знаю, почему это так. В этом мире нет места для счастья. Если я это сделаю, это буду уже не я, а значит, счастлив будет кто-то другой, а меня просто не станет. Или просто не будет никакого счастья, ни для кого.

– Ты так любишь свои слова?

– Да что ты пристала к нему!– вмешался Сергей.– Оставь его в покое. Давай лучше выпьем!

– Я не буду пить больше,– заявила она.

– Ну как хочешь,– сказал он.– А мы выпьем, правда?

– Да,– согласился я, беря свою рюмку.

– Я вам не мешаю?

– Да что с тобой сегодня!– возмутился Сергей.– Чего ты добиваешься?

– Ничего,– сказала она.

– Значит, ты ничего не хочешь?– сказал я.

Она посмотрела на меня.

– Уже ничего.

– А я хочу танцевать,– сказал я.– Ты составишь мне пару?

– Нет.

– Я тоже хочу,– сказал Сергей и протянул ей руку.– Я приглашаю тебя.

– Я сказала, нет! Налей мне лучше вина.

– Ты же сказала, что не будешь сегодня больше пить.

– Мне что, просить?

– Вот такие они, женщины,– сказал он мне.

– Они все такие, кроме одной. И вот она-то и есть женщина.

– Это точно.

Женя резко встала и вышла из комнаты.

Я вернулся к беседе.

– Вот ты процитировал Гитлера, хотя и неточно…

– Я? Когда?

– Что женщина хочет того же, чего хочет толпа. Теперь представь, что мы живем в нацистской Германии, и все за Гитлера, так здесь принято. Не все, но подавляющее большинство. Значит, ты тоже должен поддерживать преступления нацистов? И бесчеловечную войну против других стран, уничтожение людей. Пока ситуация не изменится, их не разобьют, и не будет принято их осуждать. А где же твой моральный закон?

– Что-что?

– Моральный закон. Тот самый, о котором говорил Кант: «Две вещи поражают меня. Звездное небо над головой и моральный закон во мне». Он же был немец, и где же был его моральный закон в немцах? И где он в нас теперь?

– А что ты думаешь. У немцев при нацистах моральный закон вдруг взял и исчез?

– А где же он у них был?

– На том же самом месте. Просто Гебельс повернул его в другую сторону. Вы хотите справедливости? Вот вам злые большевики, которые творят преступления, и справедливо уничтожить их. Вы хотите сострадать – сострадайте жертвам большевизма. И чем сильнее в них моральный закон, тем больше они поддерживают нацистов.

– А что делать тем, на кого пропаганда не действует?

– На тебя не действует?

– На меня не действует.