– Ты не грусти, уж. Представь, что едешь в путешествие. На другую планету. Тебе приснится расчерченное горными вершинами небо, солёная пенка на губах моря, напряжённые ладони раковин…
– Мне наши нравятся, мягкие и круглые,– впервые за долгое время я услыхала голос ужа.– Когда улитка ползёт по тебе, то это довольно приятно. Щекотно немного, но в целом – да, приятно. Они милые и недалёкие, эти улитки. Могут ползти, в поисках другой стороны, и не догадываются, что надо двигаться не вдоль, а поперёк.
– Ну, что уж ты так строг к ним, Уж?
– Да, это я так. Грустно.
– Я смотрела прогноз погоды. Говорят, что ещё некоторое время будет тепло!
– Врут.– Коротко отозвался уж.
– Может и врут, – согласилась я. И добавила,– а может и нет.
– Может быть.– покачал головой уж.– Вам пора. Идите. Твоя собака замёрзла. Завтра разбуди, если что, ладно?
– Если что?!– не поняла я.
– Если будет прохладно, мне тяжело будет проснуться.
– А… Так может ты уже пойдёшь спать? Или, хочешь, будешь жить у нас?
– Нет, у тебя кот…
– Гм, точно…
– Ну, давай, разбудишь тогда. Доброй ночи!
– Доброй ночи, Уж!
Следующее утро оказалось ясным. Оно чем-то напоминало детство. Такое, в котором подстерегают одни радости. В котором быстро заканчиваются все краски. Кроме чёрной. Та лежит в своей ванночке, нетронутой. И засыхает, стареет, растрескивается, как пятка.
Почти вприпрыжку я отправилась на поиски ужа. И очень скоро обнаружила его. Слева от тропинки, в траве.
– Ого! Ты уже встал! Видел, какое нынче славное утро?
Уж молчал. Он не мог мне ответить. Он был раздавлен,– колесом или чьей-то подошвой, неважно. Тот, кто сделал это, не мог не заметить его.
– Кап-кап…
– Что это? Это дождь или слёзы?
– Какая разница…
Влага слишком скоро наполнила ванночку с чёрной краской, перелилась через край и затопила мир вокруг. Небо, лес, трава ,– всё стало чёрным.
Я шарю по карманам земли, пытаясь отыскать пустой. Кладу туда своего маленького друга, плачу и шепчу:
– Прости нас, людей…
Вот, собственно и всё. В напрасном ожидании хорошего, мы проводим свою жизнь. Смакуем предвкушение конца, вместо того, чтобы пестовать каждое мгновение радости, что выпадает на нашу долю.
Уж
Однажды днём довелось наступить на хвост юному ужу. Показалось, что в траве проволочка. Слегка прищемила краем ботинка. Уж взметнулся, шикнул возмущённо и замер,вместо того, чтобы бежать. Он был немного бледнее обычных ужей. Видимо, потревожили его не вовремя. Читал что-то… обдумывал. А тут – эта бесцеремонная человеческая особь… Мало ей места?!
– Малыш, прости, я не нарочно!– попыталась оправдаться я.
– Ага… не нарочно. Я теперь не чувствую хвоста! И ушибся, когда подпрыгнул…
– Ну прости, пожалуйста!– повторила я и принялась утешать, восхваляя его благородную бледность и стать…
Ужик приободрился, благосклонно выслушал, да так и остался лежать на середине тропинки, позволив себя обойти дважды, не пододвинувшись ни на микрон…
Вот так. Можно сказать, что мы разошлись, довольные друг другом. Пусть к хорошему лежит через мелкие, незначительные неприятности. Иногда.
Сказка об уже и мухе
На панцирной сетке осени, когда дни катятся кубарем под откос, имея все основания приземлиться в мягкий сугроб предвестника зимы, у входа в дом встретились двое.
– Ну, что, пора?
– Да, пожалуй.
– Остальных подождём?
– Некого, один я остался…
– Жаль.
– Пойдём лучше поскорее, холодно.
– Пойдём. Ты уже присмотрел, куда?
– Да, вон там, правее порога, лаз. Проберёмся подальше, перезимуем.
***
Птицы собирались улетать на юг. К морю. Одни молча собирались. Другие ругались перед отлётом, нервничали. И, чтобы легче было расстаться с милым сердцу краем, бранили его:
– Холодно стало ночами.
– Да, да! Так и есть!
– Мухи все попрятались, мошки и той не найти, чем детей кормить?!
– Правда, правда! Так и есть!
Мошек действительно было не сыскать. Пробежал, не останавливаясь, сезон прозрачных одежд. А свитеров таких скромных размеров не раздобыть. И сидят по домам мошки и мушки. Пьют сладкий чай у окошка и мечтают о жарком лете. Впрочем, кто успел, тот и доволен. Не всем удалось пробраться в приоткрытую щель форточки или юркнуть в просвет закрывающейся двери в дом. Кто-то остался снаружи и замедляется его дыхание, мёрзнут руки, стынут крылья. И всё ленивее становится летать, всё дремотнее…