Лесные сказки

– А в худшем?

– А в худшем его , беспомощного, съедят мыши.

– Что ж тогда делать?

– Выхода два. Положить его, откуда взяли, но есть шанс, что он вляпается в цемент, когда будем ставить стенку. А второй – посадить в аквариум и кормить до весны.

– М-да… Кормить. Чем его кормить? Бананами?

– Мелкой рыбой, очень мелкой. Уж слишком мал, рот широко не откроет.

– Рыбой? Мальками?!

– Ну, да. Мальками. Лягушатами ещё можно.

– Нет! Ни за что! Никаких мальков, никаких лягушат.

– Ну, а чем тогда?

– Ничем! Он сюда забрался, чтобы перезимовать. Вот пусть и зимует. Положим в банку, туда бумаги нарежем. Мух туда накидаем. Проснётся среди зимы, мухой перекусит и на боковую до тепла. А там мы его отпустим.

– Наверное, можно и так. Только мух мы где возьмём?

– А вон – ползёт…

***

– Ну, что, довыпендривался? Сиди теперь в банке всю зиму!

– Мне кажется, или я в банке не один?

– Кажется!

– То-то… Что ты куксишься?

– Ты слышал?! Они запихнули меня к тебе, чтобы ты мной перекусил!

– Да, ладно тебе! Не обижайся. Это даже хорошо, что они не знают что ужи не едят мух! А то б придавили ногой и поминай, как звали!

– Жужей!

– Что?– не понял уж и переспросил,– Что жужжит?

– Да не жужжит ничего! Жужей меня звать!

– Здорово! Тебе идёт.

– А то ж!

Так, переговариваясь вполголоса, уж и муха укладывались спать в складках мягкой бумаги, которой была наполнена банка. Её поставили в дальний угол подвала, на полку. Чтобы свет не разбудил раньше времени последнего ужа и самую нерасторопную муху в округе.

Мы не станем фантазировать о том, что уж и муха заснули, обнявшись. У одной руки слишком коротки, у другого их не было вовсе. Но… для объятий часто довольно лишь одного намерения. Которое зреет в душе. Если она есть, конечно.

Серые влажные дни… Звёзды тускнеют, гаснут. Иные взрываются, раскидывая осколки по свету. Ранят босые души. Уличные весёлые фонарики тоже перегорают один за другим. Так люди перегорают и их меняют на новых людей…

– Вам жаль их?

– Кого?

– Людей.

– Конечно. Но не всех.

Было так неловко…

Было так неловко… Я застал её в самый разгар банной процедуры. Она расположилась на краю полузатопленного бревна. Широкими движениями отгоняла от себя с поверхности воды сор, зачерпывала пригоршнями, стараясь набрать побольше и обливалась. Довольно прикрывала глаза, ощущая, как стекает вода по стройному телу. Слегка изгибалась, помогая ей воссоединиться с водоёмом. А после вновь, раз за разом: набирала воду и давала ей сбежать.

Немного озябнув, она повела плечами, встряхнула головой, освобождая от капель влаги выгоревший на солнце чуб. Торопливо, смущаясь саму себя, провела под руками, по красиво очерченному животу…

А я всё стоял и смотрел. Не мог оторвать глаз. Было немного стыдно, как неловко овладеть случайно чужим секретом, и хранить его. Покуда памяти есть дело до того.

Она была птицей. Но что ж с того!

От гаража до Млечного пути…

«– Ты знаешь, сколько от нас до Млечного пути?

– Знаю!

– А можешь ли ты мне поведать, друг мой,

какова масса чёрной дыры?

– Легко! »

(Из разговора, подслушанного в одном из гаражей великой необъятной страны, которая называлась Союз Советских Социалистических Республик , в одна тысяча девятьсот восемьдесят втором году. )

Мы часто слышим о гаражных распродажах, которые происходят по ту сторону земного шара. По ту сторону добра. Отдаётся нажитое недорого, за иностранные копейки. Кто-то видит в этом признак бережливости, кто-то сетует на отсутствие сентиментальности. Иные объективны и констатируют наличие последствий навязанной страсти совершать ненужные покупки. Эдакий привычный вывих активного потребителя. Тошнотворный алгоритм побуждает избавляться от внешнего управления активами собственного сознания немедля. Для советского человека это было бы именно так. Но не всем так повезло с Отчизной.

В представлении жителей одной пятой части планеты, так подло разрушенного, гараж – место, куда пряталось «до времени» или «на всякий случай» всё, что невозможно разместить на балконе. Вишнёвое варенье, маринованные опята, лыжи, старый шкаф, детский велосипед и бабушкина швейная машинка «Зингер», которая не умеет ловчить и подличать. Не позволяет себе никаких зигзагов. Только ровные строчки, на том материале, который пошлёт судьба.

По окончании рабочего дня, бОльшая часть мужескАго населения страны не стремилась домой, к жене и детям, а тоже пряталась в гараже. Чаще всего в соседском, ибо своим был наделён только автовладелец. А таких счастливчиков было намного меньше, чем теперь.

Сдвинув на сторону крышку бочки солёных помидоров, только чтобы внутрь пролезала рука, ловко сооружался не слишком изысканный, но аппетитный натюрморт из сэкономленного в обеденный перерыв кусочка сала домашнего посола, четвертинки хлеба и куриной ножки без кожи. Подле запотевшей бутылки «Столичной» пристраивалась пара маленьких гранёных стаканчиков для водки и один большой, для запивки. Выпивать веселее по двое, а запить можно и по-очереди. (Плавленный сырок, один стакан на всех и попытаться распознать, чем пахнет рукав – это для тех, для кого главным был результат, а не процесс!)

После первого немногословного, но радостного «Будем!», тостующие и тостуемые молча жуют. Им вкусно. Нехитрая еда в тесном привычном дружеском кругу куда питательнее разносолов в напряжённой обстановке:

– Хорошо бы Новый год тут справлять. А то я там, как дурак, сижу. Салаты, оливье, мясо, тёщенька дорогая напротив щерится, настроение портит, а веселья никакого.