По воле ветра

Слёзы

Петухи смеялись над ним. Месяц, что с трудом бежал из объятий предыдущей ночи, ворвался в следующую, оступился и упал неловко, разодрав расстеленное ко сну одеяло неба. Пух, хлопчатая бумага или что-то ещё, по очертаниям похожее на комья неумело сготовленной каши с черничным вареньем, обмотало или вымазало указующий на закат острый нижний край месяца. У верхнего же, на манер чуба или бахромы штандарта, развевались мелкие жалкие седые пряди облачков.

И, всё бы ничего, мало ли что бывает, но из-за неловкости, смущения, либо от чего-то ещё, месяц, не скрываясь зарыдал. Весомые капли его слёз будили сострадание, баюкали лень и дрёму, да всё это в одно время, от чего рассудок, рассыпавшись звёздно, оказывался везде и от того же как бы совершенно нигде.

По причине дождливой погоды попрятались летучие мыши, ежи, выпи и даже совы, а потому – месяцу не в ком было искать сочувствия, окромя себя самого.

В мотивах своего настроения разобраться он не мог, неучтивость к нему разноцветной несуразной птицы с дурным голосом, уж точно не могла быть основаньем сего. И от того, продолжая рыдать, и даже войдя во вкус, он наслаждался ручьями слёз, что, обгоняя один другого бежали по его бледному виску, шлёпали с оттяжкой влажной липкой дробью по дряблым щекам грязи, глуховатым эхом ударов склонившую голову травы, и непродолжительной, давно оглохшей перебивкой поверх подоконника.

Счёт слезам, как и звёздам, конечен, поэтому, едва лишь очередное стаккато капели заменялось полукружием вздоха, дождь запинался, начинал было всё заново, но уже с меньшей охотой, и так постепенно сошёл на нет.

Небо прояснилось. Петухи вновь принялись кричать наперебой нечто оскорбительное в спину месяцу, но тому было уже не до них. Вырвавшись из пут облаков, он не стеснялся боле: ни случившихся слёз, ни случайного одиночества. Там, впереди, не теперь, но очень скоро, ждала его луна, что всегда полна утешительных надежд. И, хотя серебристые дорожки, что расстилает она на полянах морей, так же солоны, как следы, что оставляют после себя слёзы, и за их спинами любая капля радости горька, – она там непременно есть. Месяц верил в это и светился так ярко, как умел.

Мечты

Нас связывают года и люди,

творения и несбывшееся,

от которого тепло на душе…

– Я всегда мечтала уметь рисовать…

– Бери кисточку и рисуй.

– Да ну, у меня не получится.

– Нельзя так с мечтой. Она не является без приглашения.

– Не, боюсь.

– А ты не бойся.

– Холст такой…

– Какой?

– Большой, чистый. Я его выпачкаю, дай мне другой, пожалуйста, грязный, который не жалко.

– Грязный… для мечты!?

– А вдруг я сделаю что-то не так!?

– Но зато сделаешь!

Я вижу, как сейчас, – огромный холст, радуга палитры, свинцовые тюбики с красками и волшебные палочки кистей. От одного лишь воспоминания о стойком запахе растворителя начинает приятно першить в горле.

Афиша, написанная моей рукой, не провисела и дня, но… разве это важно?! Желание выразить чувства красками не исчезло никуда.

У слов и звуков свои оттенки и ароматы. Желание дотронуться до них сердцем так же неутолимо, как то безотчётное стремление уловить волнение художника, мускус его взгляда, бережно сохранённый мазками, смущением и неоднозначностью цветов, тенями и глубинным мерцанием света – порождением огнива его души.

Подобное только кажется преувеличением или выдумкой. В самом деле, настоящее, жизнь выглядит именно так, а рутина, обыденность – она и есть фальшивка.

Если кто-то подменяет яркие краски бытия на истёртые грязной сухой кистью или закостеневшие в ванночках и тубах, – гоните его от себя прочь.

Это ваша жизнь, ваш холст, ваши мечты.

Я сам!

Сквозь пыльный от яркого солнца взгляд, замечаешь лишь границы, с усилием хранящие целостность ступеней, стен, глазниц оконных проёмов в захватанных пенсне стёкол. Светится трафаретка облака с вырезанным в нём силуэтом горюющего дуба. Самоцветы капель сосновой смолы сияют из оправы почек розового злата, на чёрном бархате припавших к ним шмелей.

Внимаешь лишь сути, минуя досадные мелочи, что теряются, как несуществующие и несущественные от того. Сердечное свечение глаз искупает прочие ущербности. Мелкие и широкие шаги в сторону от некоего мерила, которому не подстать все, жалят надоедливо и упорно, пока не укажут на своё истинное значение, – быть помехой радости всего сущего, настойчиво отвращать от него, в угоду чуждым, чужим.

Оттолкнуть, отстранить тебя от себя самого, – это ли не зерно, что, взрастая, тянется корнями в никуда, роняет сквозь пальцы почву родной земли, теряет её, цепляясь за пустоту, за вздорную пустошь, изрезанную, полную пустот масляную бумагу, по которой некто стремиться расписать покои твоей судьбы, по своему разумению, для своих утех.

Прежде, чем сказать: «Я сам!», – проверь, так ли это, твои ли слова. Загляни в зеркало воды, неба и глаза тех, кто тебя любит так, как ещё не умеешь сам.

За что любят? Они уж знают. Им со стороны видней.

notes

Примечания

1

мокаться, макаться. – Толковый словарь Ушакова. Д.Н. Ушаков. 1935

2

Ударять рукой или мячом убегающего игрока (в некоторых играх).

3

высота, рубеж

4

победа

5

напрасно

6

Лицом к смотрящему

7