Лесные сказки

– Нет! Будет легко!

– Ну, ладно,– и я беру другой шарик, третий, четвёртый, – продеваю в ушко каждого струю мишуры, привязываю чуть выше ладони. Чтобы не тянул вниз, не ломал иголок, не мешал.

– Всё, довольно!

– У-у-у! Мало!

– Хватит, гляди: фонарики и шесть шариков! Куда тебе больше? Больше будет некрасиво.

– Гм… Правда?

– Конечно, правда! Мне не жалко, я могу тебе их нацепить хоть все разом! Но, во-первых, тяжело будет, а во-вторых, безвкусно. А если шарики засыплет снегом…

– Ладно-ладно, уговорил. Пусть так. Иди уже!

Я отхожу на пару шагов, чтобы полюбоваться, решаю что шарики надо поменять местами. Возвращаюсь к Сосне, снимаю один, второй…

– Ой! Зачем это ты?!

– Не волнуйся, лучше будет, если золотой шарик будет справа, а малиновый слева и немного ниже.

– А… Ну, хорошо. Если будет красивее…

– Угу, будет, не переживай! – я ещё раз отступаю в сторону, чтобы проверить, всё ли так, как надо. Вроде бы, да.

Сосенка немного волнуется, торопит меня. Ей уже хочется, чтобы я шёл в дом. Скоро стемнеет, а надо успеть покрасоваться перед всеми.

Я ухожу и наблюдаю через окно, как кокетливо и лукава Сосна с синицами, как заботлива к воробьям, царственна строга с дятлами… Одна из синиц раздухарилась чересчур, попыталась умыкнуть самый яркий шар. Как шарфик, что крадут кавалеры у дам, пытаясь обратить на себя больше внимания, чем они того достойны. Но,– и шарик на прежнем месте, и птице было указано на дальнюю от Сосны ветку. Строга… Недотрога!

Я смеюсь и с нежностью наблюдаю за ней. Но мороз – тот не растроган, хмурит брови, перчит воздух, гонит всех прочь. И попрятались зрители поближе к печной трубе, под крышу. И осталась Сосна одна, вторит мерцанию неблизких звёзд голубыми огоньками…

Грустно ли ей? Одиноко? Зябко? В доме – запах разгорячённого кофе и не купленных ещё мандаринов. Но зачем сосне кипяток и цитрусовые? Ей довольно мимолётного тепла человеческих рук, выбирающих в хвое гусениц или украшающих ветви дешёвыми блестящими шарами. Это – дорого. К тому ж… Сверкание шаров, оно вполне может быть дешёвым. Но не сияние глаз. Навстречу.

Всё испортил соловей

Поутру все дорожки покрыты открытыми форточками домов подземных жителей. Словно горстки мака просыпаны там и сям. Перекликаясь,в ответ на зов самолёта, своё "ку-ку", воздушный поцелуй,выпускает в свет кукушка…

Лягушка встречает и провожает поезда, как соперников, сурово выкатывая глаза и раздувая щёки резонаторов, резонно полагаю, что это придаёт солидности.

Осы летают с расслабленными руками… все в лимонном соке. Ещё вялые и дружелюбные от того…

На деревьях появились листочки… Маленькие… Зелёными стоматитными язычками дразнят друг друга. Ну и всех, кто мимо…

– Простите… извините, я пройду. Аккуратненько…

Со стороны кажется, что ты не в себе, ибо разговариваешь сам с собой. Ан нет!

Первые весенние хлопоты застали земляных пчёл прямо посередине тропинки. Поэтому, ходить приходится аккуратно переставляя ноги, чтобы не потревожить скромных соседей. Группа товарищей доставила свою главную даму из промёрзших глубин на поверхность. Та, предаваясь неге в полной мере, позволяет ерошить и сушить свои пышные меха под пристальным взором сияющей бонны… Ещё не злобной, но уже горячей.

Всё испортил соловей. С присущей ему заносчивостью, присел на пенёк, что отдыхал подле тропинки, откинул фалды концертных одежд своих… глянул одним глазом, другим в сторону не ожидающих вероломства пчёл… И спланировал в самый их хоровод. В самое сладкое…

Трудно входить после в дом, где свалявшийся за зиму воздух лежит густо и вязко.

Тошно слышать сладкоголосие соловья, так споро расправившегося с мохнатым милым семейством.

Первый снег

По лесу раскиданы крупные аппетитные куски белой булки. Или то, что кажется ею.

Обглоданные первым настоящим морозом полукружия чаги с берёзовых стволов… неровные разломы сухарей лип, упавшие навзничь дубы, обнаружившие букеты корней… и первый, едва заметный глазу снегопад, который невесом и невидим, но уже жив…

Воздух местами истекает соком озона, а примятые тёплыми телами оленей гнёзда травы пахнут влажной пылью…

Подул ветер. Казалось, что берёза тряхнула поредевшими кудрями, но нет. То был первый снег.

Не торопись…

Водоросли в пруду – не просто неряшливые комки тины. Время от времени они выставляют согнутую лодочкой детскую ладошку листа. Покрутят ею в разные стороны, проверят,– тепло ли, холодно ли над водой. И, разобравшись со сложностями перемещения воздушных масс, противоборстве фронтов атмосферного давления и разницей температур, быстро прячут её в относительно тёплый карман пруда:

–Ну, уж – нет! Я пока подожду,– бормочет растение,тихо и спокойно укладываясь на самое дно. Взбивает мягкую перину тины и , засыпая, бормочет соседке-лягушке,-"Ты, того, не торопись наверх. Рано."

– Успеется,– соглашается та и поворачивается на другой бок…

Мишка

На самой макушке каждого лета, начинает явственно проступать запах Нового Года. То ли сосны, обжаренные солнцем, элегантно и томно благоухают. То ли мы сами, уставшие уже от зноя, тянем прохладное одеяло зимы на себя. Как и всё вокруг. Со свойственным человечеству неутомимым эгоизмом.

Это немного странно, но с таким удовольствием вспоминаешь, как кто-то ленивый там, наверху стряхивает снежинки со своего стола. И какие они аккуратные, строгие. Какие непрочные, ранимые сахарные и трепетные… холодные!

Миша Вахрушев рассматривает снежинки через увеличительное стекло. Он хороший парень. Спинальник. В свои 22 года так мало видел, и так много почувствовал.

Для того, чтобы задержать мгновения радости, которые находит вокруг себя, Миша сочиняет стихи и рисует. Стихи диктует маме, та вписывает их размеренным почерком в тетрадь, посечённую на квадратики. А вот рисовать мама не умеет. И Мише приходится делать это самому.

Он не может обхватить своими полупрозрачными пальцами кисточку, не в состоянии даже просто поднять руку, чтобы согнать комара, но когда мама вкладывает ему в ладонь кисть или карандаш, то видно, как руку парня перехватывает кто-то крепкий и надежный, ибо линии, возникающие из-под его пера всегда ровные и четкие, словно сделанные по трафарету…

Летом мама вывозит коляску с Мишей во двор школы, что неподалёку. Под высокую берёзу. Во время перемен, ребятишки подбегают поболтать. Они нисколько не смущаются мишкиной немощи. Без панибратства задирают его, и, со свойственным мальчишкам смущением, проявляют заботу, отгоняя от лица Миши насекомых. Оберегая от пощёчин солнца, перекатывают неловкое транспортное средство поближе к стволу, подальше от зноя.

Звонок на урок и Миша остаётся один. Он вдыхает в себя чужие движения. Так жадно, как может. Насколько достаёт сил. Чтобы хватило на всю долгую пору ненастья и снега, о котором мы грустим с середины лета.

Луна

В юности мы не ведали о тёмных сторонах луны. Смотрели на месяц, и видели его сказочный профиль. Рельефные скулы и лукавую улыбку. Из ближайшего к нему облака сама собой воссоздавалась игривая кисточка… А что теперь?!

А теперь мы не замечаем остриженного ноготка луны на ювелирной витрине звёздочёта.

Мы отчётливо различаем чёрную, неосвещённую его часть на безнадёжно тёмном небосводе, а , вместо добродушно-весёлого коварства, изощрённая издёвка чудится нам,бедолагам, во всём его девственно-чистом облике…

И так зябко и пусто нам от того…