По воле ветра

– Как сама, Жизнь?!

На Ивана Купала

[14 - Пантеи?зм – философское учение, … иногда отождествляющее Бога и мир. ??? (пан) – «всё, всякий» и ???? (теос) – «Бог, божество».]

Решая судьбу грядущего дня, хмурит чело предрассветное небо. Сколь всего подвигов и непотребства свершилось за ночь, таким скажется день.

Ветер ерошит сбитое на сторону оперение совы, что без воли лежит на земле. Венками по воде – лепестки крыльев ночных бабочек и загодя утомлённые крылья лепестков дерев. Некрасиво свернув головку, – поторопившийся израсходовать свою жизнь птенец. Напрасно изломанные кусты орешника и нелепо вплетённые в больную желтоватую седину дикой ржи, почти белые, вишенки. Мокрые спущенные чулки травы новой, не на прежнем месте тропинки…

Предоставляя слово рассвету, обождав, сколь прилично, через положенный срок, птицы заговорили сами, воспевая будущее и о прошлом скорбя. В их ли власти напеть небу искомое? Да и расслышит ли оно? За спиной его – тёмное вселенское зарево, нет-нет, да и выкатится из поддувала уголёк небесного камня, как камень с души.

Все мы – деревья, и, раскачиваясь на ветрах времён, не ведаем, какой из порывов уронит нас. Но, – пока стоим, – каким окажется день – таким и хорош. Будет пусть.

Гусли Страдивари

Мой пёс метил колесо белого мерседеса, мимо которого мы ходили целых два года прежде, чем я задумался, – а чего это он тут стоит и ржавеет без дела так долго. Я без машины, а он без шофёра.

Владелец отыскался довольно быстро. Приятный солидный, не от мира сего, человек охотно уступил ненужный ему автомобиль всего за двести долларов. Как говорится, сторговались, не торгуясь. Чтобы не утруждать дорожную инспекцию, впутывая её в наши взаимоотношения, мы решили, что я вполне могу пользоваться машиной по доверенности. По-крайней мере, первое время, пока не скоплю на оформление всех документов. К тому же, предстояли траты на то, чтобы стереть с чела мерседеса следы невзгод, ровно как и ржавые потёки дождей с его бледных щёк.

Объединённые общим имуществом, мы с Семён Семёнычем, так звали владельца мерседеса, мило раскланивались при встрече, и обменивались парой фраз, как давние добрые знакомцы.

– Представьте, мне снова подарили мерседес, – сказал он в следующий раз.

Я не удивился, ибо уже знал, что купленный мной автомобиль тоже был подарен новому знакомому:

– И он вам не нужен? – поинтересовался я с лукавой улыбкой.

– Вы правы, не слишком! – охотно отреагировал Семён Семёныч. И, предваряя следующий вопрос, добавил, – но его я вам не продам, даритель обидится! Тем паче, за такую смешную сумму. Но, если серьёзно, – право, не знаю, что и делать. Видимо, поставлю под окнами, как прежнего, пусть его, ржавеет.

Мы помолчали недолго, и Семён Семёнович поинтересовался:

– Голубчик, так когда же вы зайдёте за доверенностью? Я на днях должен буду надолго уехать. Вы уж, будьте любезны, зайдите, не медлите. Мне будет неловко лишать вас возможности управлять покупкой.

– Ну, если это произойдёт, то сам буду виноват, – начал было я, но Семён Семёныч вежливым жестом остановил меня:

– Запомните, друг мой, в каждом событии всегда виновны обе стороны. Ну, так, вечером я вас жду, часам к восьми приходите, адрес вы знаете. Договорились?

Я легко и с некоторым даже удовольствием кивнул головой и мы, пожав друг другу руки, разошлись в разные стороны.

Ровно в двадцать – ноль-ноль я звонил в дверь Семён Семёныча.

– Как вы пунктуальны! – похвалил меня он, впуская в квартиру. – Проходите, пожалуйста.

Я попытался скинуть в прихожей обувь, но Семён Семёнович остановил меня:

– Не трудитесь, входите, и, давайте, уже покончим с нашим делом.

Через минуту я сидел на краешке стула у стола, за которым Семён Семёнович оформлял бумаги на машину и, не решаясь осмотреться, невнимательно поглядывал в окно через голову хозяина.

Мне всегда казалось, что шарить даже взглядом по вещам в чужой квартире – верх неприличия, поэтому старался дышать как можно тише, чтобы ускорить дело и уйти. И, так бы оно всё и было, если бы не странный, знакомый запах, который отвлёк меня от привычного опасения стеснить собой кого-либо.

Один за другим я делал вдумчивые тихие вдохи, временами даже закрывал глаза, чтобы понять встревоживший меня аромат.

– Голубчик, вам нехорошо? – заметив моё смятение всполошился Семён Семёнович.

Я смутился, но решил, что запирательство покажется ещё более неприличным и моё поведение будет неверно истолковано, поэтому сказал, как есть:

– Вы извините, Семён Семёнович, но, едва вошёл, меня смутил некий запах, какой-то неуловимо знакомый.

Семён Семёнович принюхался и покачал головой:

– Простите меня. Быть может, я привык… а на что это похоже?

– Боюсь, вы сочтёте меня сумасшедшим…

– Полно, голубчик, не смущайтесь, говорите!

– Клён. Запах древесины клёна. Он стал преследовать меня сразу, как вошёл.

Семён Семёнович посмотрел на меня с восхитительной, открытой, почти детской улыбкой:

– Вы удивительный человек! Но… откуда вы знаете, как пахнет клён?!

– Видите ли, я делаю… нет, скорее – увлечён тем, что соприкасаюсь со старинным музыкальным инструментом. Гусли. Вы знаете, слышали про них?

Семён Семёнович, улыбаясь ещё шире, согласно кивнул головой, не отрывая, впрочем, от меня взгляда, давая понять тем самым, что ждёт продолжения.

– Гусли, их с древности делали из древесины белого клёна…– медленно начал я.

– И вы… – поторопил меня Семён Семёнович.

– И я их тоже делаю из клёна.

– Гусли?! Вы?!! – хозяин квартиры хлопнул себя по коленям и рассмеялся, столь раскатисто, что люстра над нашими головами, судя по всему, богемский хрусталь, нежно зазвенела.

– Голубчик, вот, положа руку на сердце, вы сразу мне понравились. Есть в вас нечто, эдакое. И, спешу успокоить, – чутьё вас не обмануло. Вы находитесь в одной комнате с одним из инструментов великого Антонио Страдивари, а обечайка[15 - Обеча?йка – открытый цилиндрический или конический элемент конструкции (типа обода или барабана, кольца, короткой трубы), используемый в изготовлении сварных или деревянных сосудов, резонаторов музыкальных инструментов] и нижняя дека этой скрипки сделаны именно из клёна.

Я был по-меньшей мере ошарашен:

– Страдивари? Здесь? В пятиэтажке?! Как можно? А вы не боитесь…

– Что её украдут? – закончил за меня Семён Семёнович. – Это было бы весьма нежелательно и в крайней степени огорчительно, но поймите, во-первых, инструмент такого уровня застрахован. И, во-вторых, – меня пугает сама мысль о том, что я не буду иметь возможность взять его в руки в любое время дня и ночи. Я и она, – Семён Семёнович нежно, зримо чувственно провёл пальцем по бедру скрипки, – мы неразделимы.

– А не могли бы вы сыграть что-либо? – решился попросить я. Простите за настойчивость, но очень хочется испытать, какова она.

– Испытать?! – с очевидным испугом переспросил Семён Семёнович.

– Услышать, вблизи. – немедленно поправился я.