Лиза

– Это легко проверить! – и, больше ни слова не говоря, я подошёл к тумбе, разыскал пластинку с вальсом «Белая берёза» и завёл граммофон. Валентин мигом отодвинул стол и убрал стулья.

Я окинул Лауру взглядом. Меня снова поразила своей красотой её высокая грудь, даже ткань не могла скрыть её идеальной формы. Существуют на свете вещи, которые невольно привлекают, чтобы их трогали руками. Такое ощущение во мне вызывала её грудь. Заранее оговариваюсь, что прикасаться к этой груди руками мне не пришлось. В удовольствии ощутить её грудь своею я решил себе не отказывать. Я подошёл к ней и поклонился: «Прошу!» Она положила руку мне на плечо, я взял её за талию, вплотную крепко привлёк к себе и закружил в вальсе. Я был уверен, что моя рука ощутит корсет, но мои пальцы ощущали упругое тело. Лаура удивлённо взглянула на меня и сказала:

– Вы очень хорошо танцуете.

– В гимназии у нас был неплохой преподаватель танцев. Вам же лишний повод – не делать скороспелых выводов и не поддаваться первым впечатлениям…

– С большим удовольствием признаюсь в своём заблуждении. Однако нам нужно торопиться, – сказала она, высвобождаясь из моих объятий. – А вы танцуете? – обратилась она к Валентину.

– К сожалению, не танцую. Но не прочь бы поучиться.

– Что же, могу давать уроки. Давайте, коллеги, всё же поторопимся.

Мы вышли на улицу. Лаура взяла меня под руку.

– Не правда ли, наши встречи с вами были оригинальными?

– Мне кажется, вы их не замечали.

– Это вам кажется. Я всё замечала. Меня они очень забавляли… Кстати, почему вы перестали ходить этим переулком?

Я пробормотал что-то невнятное. Не объяснять же ей, как я при последней встрече едва не полетел в канаву и чуть не бросился бежать.

Весь вечер она танцевала со мной. Всем приглашавшим её она отказывала, делая иногда исключение, если её приглашал какой-нибудь знакомый из студенческого начальства. Танцевать с ней было одно удовольствие. Ощущение её упругого, как-то по-особенному выпуклого тела пьянило и возбуждало, но глядеть ей в лицо я избегал. Я никак не мог ей простить ни её глаз, ни её рта, ни её мелких, казалось мне, хищных зубов. На любом другом лице, возможно, все эти детали и не замечались бы, но на её лице всё это необъяснимо меня оскорбляло, и я никак не мог отделаться от этого ощущения.

Лаура оказалась умной, интересной и очень остроумной собеседницей. Я совсем не заметил, как вечер подошёл к концу.

– Послушайте Ося, я хорошо провела с вами время. Давайте встретимся где-нибудь завтра.

– С превеликим удовольствием. Назначайте время и место.

Лаура немного подумала.

– В три часа в переулке, где мы с вами встречались.

– Позвольте! – вскричал я, поражённый. – Там же нет ни одной скамейки!

– Зато нет и прохожих… усядемся прямо на тротуаре, а ноги спустим в канаву. Хорошо? – засмеялась она.

– Что же, если вам так нравится, давайте, – согласился я.

Наконец Неизвестный освободился от своих обязанностей и подошёл к нам. Мы ещё немного поговорили. Затем он взял её под руку, и они простились со мной.

Неизвестный в эту ночь не пришёл ночевать.

– Лиза, я не очень подробно рассказываю? Может быть, сократиться?

– Нет! Нет! Что ты, Иосиф! Я с таким интересом слушаю. Я как будто роман читаю.

– Ага! – воскликнул я, польщённый. – Значит, Шолом-Алейхем был прав, если он для своей автобиографической повести «С ярмарки» взял эпиграфом слова «К чему романы, если сама жизнь роман».

В условленное время я был на месте назначенного свидания. Я уселся на тротуаре в самой середине переулка. Мне пришлось ждать минут десять-пятнадцать. За это время по переулку не прошло ни одного человека. Наконец на углу показалась Лаура. Увидев меня сидящим, она заулыбалась и приветливо помахала рукой.

– Здравствуйте! Извините, что немного задержалась, провозилась с дочкой… Помогите мне сесть… Вот так, теперь хорошо. Ну, рассказывайте.

Я пристально вгляделся в неё и спросил:

– Хотел бы я видеть, как вы провели сегодняшнюю ночь. Узнать, что вы чувствовали, – и сам испугался своих слов.

– Что?! Что?!

Мой вопрос её ошеломил. Лаура густо покраснела, затем изучающе в меня вгляделась, пытаясь прочитать на моём лице, почему я задал такой вопрос. Потупившись, она ответила:

– Я всю ночь была под впечатлением вечера, проведённого с вами.

– Я так и думал.

Лаура вздрогнула и, высокомерно сощурив глаза, сказала:

– Ося, а вы не ду-ма-ете, – растянула она слово, – что вы очень самоуверенны?

– Нет, не думаю. В себе как раз я не очень уверен. Вы разрешите мне быть с вами откровенным?

– Пожалуйста!

– Вы ведь не любите своего мужа?

– С чего вы это взяли? – удивилась Лаура.

– Для этого не нужно быть проницательным. Я же живу вместе с ним, вижу, как мало времени он проводит с вами, как редко он ночует дома и какое у него бывает тяжёлое настроение после того, как он переночует у вас.

– Не понимаю, к чему вы всё это говорите?

– К тому, что вы не любите своего мужа. Если бы вы его любили, вы жили бы вместе.

– Значит, вы не признаёте современный брак?

Я досадливо отмахнулся.

– Современный брак – это глупая выдумка, попытка красивыми словами прикрыть половую распущенность. В лучшем случае современный брак – это более или менее длительная связь, с так называемой свободой удовлетворения любых своих потребностей, с лазейкой, позволяющей при первом удобном случае эту связь прервать. Да и само слово «современный» нужно здесь взять в большие кавычки. В самом деле, чем эти ваши современные браки отличаются от браков прошлого столетия? Ничем. Почитайте Бальзака, Золя, я уж не говорю о других авторах, и вы в этом убедитесь. Там, правда, муж и жена живут в одном доме, но на разных половинах, предоставляя друг другу полную свободу с единственным условием, чтобы сохранялись внешние приличия, так называемая честь дома. Все эти ваши современные браки несовместимы с настоящей любовью. Настоящая любовь во все времена была одинаковой – это желание быть вместе, посвятить свою жизнь друг другу.

– Допустим, что вы правы, но я не понимаю, какое это имеет отношение к тому дикому вопросу, который вы задали мне в начале нашего разговора.

– Я объясню. Вы разрешили мне быть откровенным. Вчера у нас с вами быстро возникла близость. Мы чувствовали интерес друг к другу и – может быть, это сильное выражение – влечение. Мы и танцевали с вами не так, как просто знакомые, а теснее, совсем теснее. Ощущение вашего плотно прижавшегося тела меня влекло, пьянило, возбуждало, и не только потому, что это тело интересной женщины, но и потому, я в этом не обманывался, что оно отвечало тем же. Вы не можете этого отрицать. Иначе вы весь вечер не танцевали бы только со мной, не сидели бы сейчас здесь в этом глухом переулке. Да вы сами только что признались. Расставаясь на вечере, мы знали, что будем жить новыми ощущениями, будем думать друг о друге. Так почему же мужа, которому вы уделяете не так уж много ночей, на сегодняшнюю ночь вы взяли с собой? Почему у вас не явилось желание эту ночь быть одной?

– Ося, вы, наверное, сегодня плохо спали… Уж не ревнуете ли вы меня к мужу?

– Спал я неважно… и к вашему мужу вас не ревную. В крайнем случае я мог ему позавидовать. Ревность такое чувство, которое само по себе не существует. Ревность – антипод другого чувства, любви, и может существовать только с ней. Я в состоянии тонко чувствовать, но вот постичь, почему женщина, будучи возбуждена одним, думая о нём, может в это время отдаваться другому… Какая тайна творится в женщине?