If you get me. Книга первая. Если ты достанешься мне

– Вот взять, Пастернака и его «Доктор Живаго» , – словно не слыша или разумно пропустив мимо ушей, выпад его сослуживца, дискутировал коллега Сысоева, – Стоило выехать на чужбину, чтобы добиться признанья на Родине.

«Какой он разнообразно развитой человек этот Владимир и как собеседник достойный, заслуживает внимания, в отличие от Сысоева, молчащего как какая – то рыба, только то, и пускающего пузыри в пузатый коньячный аквариум; не пересыхает его бокал», – размышляла Людмила. И снова украдкой рассматривая нос с орлиным изгибом коллеги Владимира, переместив взгляд на выразительные глаза и тут же, подметив подтянутость спортивной фигуры: «Человек, который не прячется за фасадом возрастных рамок, а современен, ведущий жизнь, соответствующую моменту, не по – старинке, сохраняет прекрасную форму, подвижен с гибким умом и явственно; с возрастом не деградирует».

И словно, угадав её мысль, коллега Владимира предложил:

– How do you look at the proposal to dance?

– Потанцуем? – в глазах, окутанных тайной, сверкнул блеск.

– Мне, эта фраза понятна, – и подмигнув, соглашаясь, сначала окинула взглядом сидящих, а судя по мимике лиц Сысоева, Али, присутствующие не возражали. Вскоре Людмила с коллегой вернулись к столу, тут Алей поднят очередной тост за интеллигенцию, среду, производства талантов, когда к кабинке приблизилась незнакомка среднего роста, похожая на якутку, возраста за шестьдесят.

– Могу я пригласить Вашего друга? – стараясь перекричать музыку, в развязной манере, присущей этому типу женщин, повернувшись к столу, обратилась к Людмиле: «Странное дело, какая – то там посторонняя вторгается в торжество?»

– Его дело, – Людмила только лишь развела руками, – как он…, захочет, – взгляд её упал на тёмно-синее платье в ярких цветах стоящей, при этом подумалось: « И откуда могла его откопать, видимо из секонд-хенда», – и тут желание с ней объясняться… пропало, – заметив выражение рядом сидящего; его бесхарактерного, сладенькую улыбочку, ответила, – разбирайтесь вы…, сами.

С увлечением за всем этим наблюдал коллега Владимира, особенно, как его долговязый приятель волочился за ангажирующей подругой в сумерки зала. Ловелас не то слово…, а на вид…, засушенный саксаул, со спиной, что сутулится, на лицо, обозначились: «бес в бороду, старость в ребро». И всё же, не один танец подряд Владимир Арнольдович приглашался неугомонной партнёршей. Вскоре до Людмилы и всей компании, восседающей за столом, из глубин зала донеслись слова двух танцующих, Владимира Арнольдовича и якутки или возможно то, была кореянка и вместе с тем, в наружности той, угадывались восточные корни. Должно быть, они там не имели понятия об акустике заведения, позволяющей посетителям, сидящим в кабинке слышать, о чём разговаривают у эстрадной площадки: – А, я Вас помню с восьмидесятого года, Вы с той поры произвели впечатление.

При каждом последующем, от повторяющихся время от времени фраз, в компании слушавших за столом пробегал лёгкий смешок. Но, никому абсолютно не было дела до той болтовни, хотя и в тот момент Людмила думала: «Якутка может и помнить его или кто она там, но вероятно, не он, если «таскаться по бабам», так разве можно упомнить?»

А между тем, Людмиле нравилось общество за этим столом, как и уютная обстановка; расставленные блюда, напитки, содержимое и дизайн посуды – всё как в кавказском застолье, блюда, приправленные ароматными соусами, поданные к мясу с красным вином.

Под отзвук музыкальных мелодий Людмила с наслаждением слушала разносторонние речи, знатока, научных тенденций, литературных течений коллеги Владимира, хотя, зачастую с поправками Али.

Вино подействовало согревающее, как и тёплая обстановка компании – здесь внутри полуосвещенного зала, в расположение интимно-дружеской атмосферы, ей нравилось. Напряжение, державшее изнутри, отпускает, не хочется торопиться туда, где за обледенелыми стёклами, в полумраке замерли улицы и чуть различимы в домах огоньки.

«Подержанный ловелас» вернулся к столу, и только собрался поднять свою рюмку, как из прохода промелькнула физиономия его закадычной якутки. Возникнув, как часовой у стола, с присущей той вульгарностью, с не ослабляемой и с не сходившей улыбкой, с кричащей помадой, так густо нанесённой поверх узеньких губ, с каким – то гаденьким выражением утки:

– Не возражаете, – пропела восточная женщина, приподняв свою голову с ярко-оранжевыми волосами, а быть может то, был парик, взирая на компанию, сидящих по обе стороны у стола массивного дуба, заставленного грузинскими яствами. Застолье пребывало в фазе недопитых напитков, – вы не против, – настойчиво, – если, он…, потанцует? – прошепелявила якутка своими нарисованными губами, нанесёнными выше тонкого контура губ.

– Возражаю, я возражаю, – оспаривал с брезгливостью и неприязнью приятель Владимира.

Впрочем, в такую минуту, во взгляде Людмилы читалось не меньше, чем изумление и, тем не менее, она предпочла промолчать, продолжая наблюдать за развитьем событий.

Возможно, ответ и выглядел не корректным, но здравым, тем паче уместным, когда одного из присутствующих «занесло не в ту степь», понятно и его раздражение, при виде неприятных персон у стола.

«А эпизод и впрямь забавен, – украдкой она посмотрела на коллегу Сысоева, – да, своенравен Владимир, не скрывая своего интереса, сверлит своими глазами, а что Алевтина? Терпит или принимает явный интерес её мужчины ко мне, как нечто нормальное?»

И мысленно отторгаясь от паяца – Сысоева, «присутствие его утомляюще, зато он развлёк посетителей ресторана, гвоздь программы». Людмила встаёт из-за стола и через пару шагов, окунается в ритм быстрых латинских мелодий, в джайв свободы движений.

– Людмила, Вы знаете, таким я не видел его…, – коллега выходит на площадку к эстраде за ней.

– Подумать только, «танцор»! Какая нелепость, попытка разжечь Вашу ревность…

Какое – то время, Людмила танцует с коллегой Володей, под звучание Мамбы.

Людмилу его замечание ничуть не задело, усмехнувшись странным мыслям приятеля, она в прекрасном расположении духа, даже если учесть, то внутреннее отвращение к алкоголизму Сысоева.

Жест руки, официант подаёт на стол счёт. Алевтина, Сысоев, Володя и Людмила, встают из-за стола, мужчины расплачиваются и следуют за женщинами в холл к гардеробной. Людмила проходит мимо окон, окинув взглядом обледенелую к позднему часу безлюдную улицу, ей так не хочется торопиться в квартиру начудившего героя – любовника, но время поджимает и видно, пора…

Смеркалось, по слабо освещённым, помрачневшим улицам одной из московских окраин коллега Сысоева развозит компанию его приятелей по домам, сначала Алю, проживающую неподалёку, а затем и Людмилу с Владимиром. Словно утративши ясность, взглядом прощупывая каждое из движений Людмилы, его вожделенный взгляд, она ощущает затылком, как и при первой встрече на кортах.

А поутру, насупив как – то неестественно брови, забегав глазами из-под кустистых бровей, описавши наигранную улыбку на тонких губах и пожелав, ещё дремавшей в постели, приятного дня, Сысоев проследовал по направлению кухни, выпив крепкого кофе, прошуршал в коридоре и вышел, отправившись в научно – исследовательский институт.

Людмила, пробудилась гораздо позднее, вначале ей вздумалось просмотреть по телевизору ряд передач и только потом, возымевши охоту; сходила на кухню и взяла там йогурты и апельсиновый сок. С содержимым на ярком подносе, вернулась в гостиную, держа на подносе приготовленный завтрак, открыла дверь на балкон.

Немного погодя, легла на софу, служившей постелью, залезла под теплое одеяло, его края подвернув под себя и, принялась поглощать легкий завтрак. Она не спешила, в этом не было смысла; все будни как под копирку, походили один на другой.

«Какой смысл, – судила она, – сидеть среди стен я могла бы и дома, для того ли я приезжала в столицу, чтоб сидеть вечерами с Сысоевым?» И только подумав об этом, она подскочила, быстро оделась, надумавши съездить куда ни – будь в центр, пройтись по московским музеям, а при наличии мероприятий, завернуть в ЦДЛ , на Никитскую .

«Неужели я с ним, чтобы вести жизнь животного, – размышляла Людмила, – ведь, кроме совместных ужинов, во время, которых Сысоев только лишь изображает интерес к моим писательским планам в Москве; к моему творчеству в литературе, а действительности, что происходит?» Восстанавливая быдло сюжет; когда, с НИИ возвращался Владимир, они отправлялись, как правило, за продуктами в магазины.

«А, моя жизнь в литературной среде, вечера в поэтических клубах?» – анализируя свои мысли и переживания, вникая в суть всего, происходящего с ней того, что реальном положении дел, его не волнуют: «Он запел новую песню о том, что ему необходимо оказывать помощь семейству Камиллы – дочери, живущей в коттеджных домах, аренда деятельницы второй из квартир, из четырёх комнат, которую опять же, не так давно унаследовала его дочь.

Систематически, в мои планы стали встревать непредвиденные обстоятельства, возникающие по вине – человека, на которого я возлагала надежды; мои грандиозные планы и все эти возможности…, заняться писательством, к огромному сожалению, становятся с каждым днём призрачней, если не сказать эфемерней», – сокрушалась Людмила.

В одночасье пришло осмысление – самообмана, обольщение ожиданием, ситуация, в которой представления повернуты вспять, все задуманное, мечты – обернулись крахом надежд, если не утопизмом глобальным.

« Да…, условия существования зыбки»; одна из двух квартир, куда пригласил Людмилу Сысоев, была на окраине, в Люберцах, другая, из четырёх комнат, расположенная ближе к центру, перешла в собственность его дочери, по сути, аналогичная нескладица не за горами. И теперь, вместо предложений руки и сердца, прозвучало:

«Я хочу, чтобы ты Люсьель жила со мной». «Всего то и дел, а что дальше: Щелчок по носу мне? – Но нет, не мне, а начало и конец его самому, не себя ли, он загоняет в ловушку, в зависимость к дочери. Вот над чем бы, пошевелить извилинами, самое время задуматься этому научному деятелю, потирающему кости по стулу, в НИИ, да и, что он, вообще вообразил о себе?

К какой черте он подводит себя, в итоге …, ставя в безвыходное положение не меня, а себя, зачем мне беспокоиться за него, ведь он, большой дядя, к какой черте он подводит себя, коэффициент всего полезного действия ему ещё предстоит увидать». Возмущение, поднималось всё выше, как вода, наполняющая стакан, достигая до самого края, переполняла стакан и лилась через край, тем временем, как сама с собой рассуждая, Людмила мыла посуду, все эти мысли вызывали в ней не обиду с досадой, а скорее растущую неприязнь.

«А то, что Люберцы , разделённые на две части; московскую область и городской район столицы, ни в какое сравненье не идут с центром Москвы», – подумалось, при взгляде на ни чем не примечательные жилые коробки, окружающих домов, с высоты окон девятого этажа, сквозь поддёрнутые от холода пеленой стёкла, когда пронизало осознанностью положения:

«Серость и постоянная слякоть, снег там то, таит то, замерзает, покрывая скользящей и грязной коркой, тротуары у проезжей части дорог, где снуют беспрерывным движением нескончаемым потоком машины, вращаясь вокруг моей жизни, застывшей, в этой многоэтажке.

Для этого ли, мне требовалось переехать в столицу? – неустанно пытая себя, свербевшим вопросом, впадая в панику, теряя правильность построения мысли. – Надежды, реализовывать творческий потенциал, с каждым последующим днём таят, что сделать мне, чтобы заняться писательством и литературой жизнью вообще…тем, чем я грезила до приезда в Москву?» – пронзительно из раздумий вывел звонок:

– Здравствуй племянница, Глафира сказала, что тебя можно поздравить, с Наступившим годом и переменами в жизни! – принимая поздравления по телефону, она отрывисто думала: «Вот она – унизительность моего положения, этого дна, рассказать ему, что не чем особо гордиться? Значит; радикально признаться, что я определённо с чёрт знает с кем, с каким – то там, «папочкой», однако пикантно!

Выставить себя в наиглупейшем свете? Что нахожусь с каким – то мужчиной, возымевшим извлечь реальную выгоду от квартирования с ним, провинциалки, махнувшей рукой на все глобальные планы, мечты, что говорить про амбиции?»

– Спасибо за поздравления с Новым 2016 годом, правда не могу поручиться за особенные перемены и не знаю, как долго пробуду я здесь, – «тем самым откровенно давая понять, что поздравлять её особенно не с чем», – но, в общем, и в целом всё хорошо. Мне нравится жизнь в столице, недавно посетили одну из премьер в Моссовете , в Москве месяц музеев, наслаждаюсь культурной жизнью столицы.

Как раз в эту минуту, её осенило, – «куда же меня занесло, вернее, и хорошо, что все обстоятельства против замужества, а иначе такое могло бы, случиться – трах, бах… и ты замужем. За каким мужем?» – размышляла она. Словно нажатием телефонной кнопки, она отомкнула инфо канал, изобличивший кошмар…, когда вдруг слетает с глаз пелена заблуждений, «въяве я и с каким то, выживающим из ума.

Стоять на одной точке – неоспоримо удаляться от жизни, Веге тировать, да и что можно ждать от ветхозаветного, на верном пути к поглощающему маразму, да, можно продолжать так и дальше причинять ущерб и на этом пути лишь только себе, лишая себя радостей жизни. По сути, переехав – в реальности не к нему, а на плаце, абстрактного кладбища жизни, где уместны застолья, бокалы с подниманием тоста – за здравие – в реальности – за упокой», – тут вздрогнула, заслышав голос его из прихожей.

– "Why not go to the suburbs?"

– Не понимаю, о чём ты?– отвечая с кухни Сысоеву, говорящему с ней из прихожей.

– Почему бы не отправиться в пригород? – повторил с порога Владимир, между тем, как послышалось звяканье, вынимая ключи, Сысоев показался в проёме двери.

Тут она подошла к нему ближе, разглядывая, как он, прилагая усилия, стаскивает сильно жавшую обувь, подумала: «Ну, да он всё экономит вот, вчера был в видавших виды текущих туфлях, а сегодня «напялил» что-то из «залежей». Быть может, он полагает, что не одежда служит ему, а он хранитель одежды и жить будет триста лет и не меньше».

– Люсель, по пути забежал в магазин у дороги, где продали мне бутылку вина, представляешь, как одному из постоянных клиентов достали под прилавком! – в голосе звучала неподдельная радость.