«Хорошо, что на той турецкой войне русская армия победила и освободила от ига болгарских братушек, теперь будет кому нам на помощь прийти, если враг нагрянет».
На подходе к дому Тимошка усмотрел быстро промелькнувшую мимо них закрытую карету, и ему показалось, что за глянцево отсвечивающим стеклом маячит светлая головка его нового друга Севы – князя Всеволода.
– Ах, как благостно быть при деньгах, – завистливо вздохнула Маша, глядя на сытых лошадей барского выезда, резво перебирающих копытами по брусчатке. – Карета – это тебе не конка.
Она презрительно покосилась в сторону забитого простым людом фанерного вагончика, который с трудом тащила по рельсам понурая мохноногая лошадка.
– Была бы я барыней, нипочём бы на конке не ездила. А ещё накупила бы себе серёг, как у генеральши Мосиной, что на третьем этаже живёт, вот с такими брульянтами, – она сунула Тимошке под нос свой розовый ноготок на мизинце. – А шубу справила бы, как у актрисы Евгении Рассоловой. С соболями. Ты представляешь, какая у неё шуба? – напористо спросила Тимку горничная.
Он не представлял. Поэтому отрицательно мотнул головой и подумал, что, наверное, в Петербурге нет ни одного человека, который бы не знал знаменитую приму Императорского театра.
Маша раскланялась с важным почтальоном в форменной тужурке и с огромной брезентовой сумкой через плечо:
– День добрый! Нет ли мне письмеца какого или открыточки?
– Пишут тебе, Марья, пишут, – ответствовал мужчина. – А вот господам вашим есть весточка. Только что доставил по назначению.
Он поправил фуражку с гербом и многозначительно посмотрел на девушку. Тимошка встрепенулся:
– Это от дяди Пети! Маша, пойдём скорее!
Маша подобрала юбки, так что стали видны высокие шнурованные ботиночки, и, совсем как девчонка, перепрыгнула высокий порожек ворот:
– И то верно, время поспешать к обеду. Скоро Юрий Львович со службы прибудут, надо на стол подавать.
В квартире Арефьевых царила тишина. Зиночка, забравшись с ногами в кожаное кресло, рассматривала Тимошкину книгу про животных Африки, Танюша безмолвно перебирала руками бархатную тряпочку, время от времени поднося её к своей щеке, а Нина Павловна озабоченно читала какую-то бумагу. Рядом лежал белый конверт, и Тимка понял, что это и есть то письмо, про которое говорил почтальон.
21
Нина Павловна со вздохом сложила бумагу и убрала её в конверт, не забыв запереть письмо в ящик орехового бюро на гнутых ножках:
– Это от Петра Сергеевича. У него всё хорошо, завтра санитарный поезд прибудет на место. Он пишет, что для врачей уже подготовлен палаточный лагерь и поставлен полевой госпиталь. Пётр Сергеевич передаёт тебе поклон и велит прилежно готовиться в гимназию, – пояснила она Тимошке, но в её голосе чувствовалась необычно тревожная интонация, которую она постаралась скрыть за искусственным спокойствием.
Мальчик забеспокоился. Весь вечер он напряжённо ловил каждое слово и каждый взгляд, которым обменивались хозяева квартиры, но атмосфера дома была по-прежнему уравновешенной и безмятежной: Нина Павловна музицировала, а Юрий Львович пересматривал толстую кипу газет, накопившихся за неделю.
Тимошка посмотрел на Зиночку, которая старательно причёсывала большую фарфоровую куклу, изредка бросая на Тимошку недобрые косые взгляды, и подошёл к Танюше. Слепоглухая радостно повернулась навстречу, доверчиво протянув обе руки.
– Обрати внимание, Юра, насколько Танечка симпатизирует Тимофею, – обратилась к мужу Нина Павловна, не прерывая игры на рояле. – Они замечательно нашли общий язык.
Тимошка пожал Танюшины пальчики, так же, как утром, сложил из них кулачок и чётко сказал в этот живой рупор: «Тима. Тима. Меня зовут Тима».
Мальчик увидел, что Таня напряглась, облизнула губы и неясно замычала в ответ, отчаянно пытаясь разнообразить звуки.
– Юра, Зина! Наша Танечка заговорила! – вскрикнула Нина Павловна, и рояль умолк на оборванной ноте. – Она пытается разговаривать! Тимошка, ты сотворил невероятное!
Родные подбежали к Танюше и, как на чудо, уставились на её раскрасневшееся от усилий лицо. Танечка почувствовала, что она окружена людьми, заволновалась и замолчала.
– Всё хорошо, милая, – погладила её по голове мама. – Ты у нас умница.
– А я глупая, что ли? – недовольно пробурчала сзади Зиночка и демонстративно бросила куклу на пол.
Юрий Львович недовольно поморщился и посмотрел на жену:
– Не вижу я в нашей Зине истинной доброты. Меня это очень тревожит.
– У неё сейчас возраст сложный, – возразила Нина Павловна, – она перерастёт, вот увидишь. Я верю, что у неё добрая и чуткая душа, как у Тимофея.
Она полуобняла Тимошку и поцеловала его в макушку:
– Даже не представляю, как ты догадался этаким манером объясняться с Танечкой. Ведь мы сколько ни бились, стараясь до неё достучаться, но так и не нашли возможности сказать так, чтобы она услышала.
Тимошка зарделся от похвалы:
– Я увидел, как дядя Петя разговаривает по телефону, – смущённо ответил он. – Вот я и подумал, а что, если попробовать сделать из Таниных пальцев трубку на манер телефонной и говорить в неё. Вдруг Таня что-то почувствует?
– Просто, как всё гениальное, – потрясённо сказал Юрий Львович и тоже взял Танину руку.
– Папа, папа, я твой папа, – несколько раз повторил он и с волнением посмотрел на дочь.
Она неуверенно кивнула, и Юрий Львович порывисто обнял Танюшу.
– Понимаешь, Тимошка, мы возили Таню к английскому психиатру, обращались к самым лучшим педагогам, чтоб научить её общаться с окружающими, но никому из них не удалось достичь хотя бы минимального результата. А ты так легко и непринуждённо принёс в наш дом такую радость, такую радость… Глаза мужчины предательски заблестели, и он поспешно отвернулся, чтобы не выдать своей слабости. Тимошка посмотрел на брошенные на пол Юрием Львовичем газеты и подумал, что, возможно, из них он узнает новости об эпидемии холеры – те, о которых не хочет ему сообщать Нина Павловна.
– Можно я возьму почитать газеты? – спросил он у хозяина. – Конечно, читай на здоровье, – кивнул Юрий Львович, не отрываясь от дочери. – Хочешь, бери их себе в комнату, а мы тут с Танюшей ещё побудем. Тимошка живо подхватил растрёпанную пачку и побежал к себе. На письменном столе он ещё раз полюбовался томиком Брема – подарком Всеволода, погладил рукой его кожаный переплёт и, разложив газеты вокруг себя, принялся читать новости. Первым в его руки попался «Московский листок». Мальчик быстро просмотрел мелкие газетные строчки и остановился на странном заголовке: «Каков будет конец света». От таких потрясающих известий Тимошка даже поёжился и, торопясь, зашевелил губами, стараясь не пропустить ни одного слова:
Профессор Чикагского университета Мариенбург сообщает, что очень скоро нужно ожидать конца света. Он открыл, что наша земля «вышла из своей орбиты» и что по своему неровному движению она напоминает выпившего человека.
Как говорит знаменитый ученый, такое неправильное движение породит самые большие пертурбации, лето с каждым годом будет становиться все жарче и жарче, а зима – все холоднее. Спустя пятнадцать или двадцать лет, согласно его вычислению, все человечество или изжарится, или замерзнет.
По арифметике у Тимки всегда был самый высший балл, поэтому он быстро подсчитал, что конца света надо ожидать в 1923 году. Ну, через двадцать лет это ещё не скоро, решил он, к тому времени царь обязательно что-нибудь придумает. Ведь наверняка министры доложат ему, что конец света не за горами. Эта мысль успокоила мальчика, и он взял в руки газетный лист «Новостей дня».
Самый жирный текст на странице гласил следующее:
Смерть от электричества. В Одессе, на углу Софиевской и Торговой ул., на глазах многочисленных прохожих, ударом электрического тока от проволоки убит наповал рабочий «Акционерного общества одесского телефона» Иван Юргилевич.
«Я и не знал, что ток может убить», – удивился Тимошка, с опаской посмотрев на настольную лампу под зелёным абажуром, и на всякий случай выключил её от греха подальше.
Без света читать стало труднее, поэтому нужную заметку он разглядел не сразу. Она располагалась в самом низу листа газеты, которая так и называлась «Русский листок». Чёрным по белому там было написано:
Об эпидемии холеры в Поволжье нам телеграфируют следующие подробности: на сегодняшний день число заболевших достигает нескольких тысяч человек, около трёхсот из них умерли или находятся при смерти. Уездная медицина не в силах предотвратить распространение заразы. Вся надежда на столичных врачей.
«Вот оно то, о чём промолчала Нина Павловна, – понял Тимошка, – не захотела меня расстраивать». Желание читать пропало. Мальчик собрал газеты в стопку, ещё раз коснулся пальцами драгоценной книги от князя Всеволода и начал писать письмо доктору Мокееву:
Дорогой названный батюшка, дядя Петя!
Кланяется тебе Тимошка Петров, а ещё
Нина Павловна, Юрий Львович и Таня…