Три Анны

Несколько дней подряд ельчане обсуждали смерть Васьки Юшина, которого в городе знали с малолетства. И то сказать: сопливым мальцом начинал служить у лавочника мальчишкой на побегушках, недавно в приказчики вышел, женился, и вот, поди, какая беда приключилась. Судили, рядили и так и этак: одни говорили, что убили мужика, а тело в реку сбросили, а другие настаивали, что Васька спьяну утонул, но некоторые шёпотком обсуждали, что дело тут тёмное и загадочное. Кое-кто, для безопасности сплюнув три раза через левое плечо, предполагал, что не иначе как к Васькиной гибели нечистый свою мохнатую лапу приложил али речная дева парня к себе утянула.

Больше всех негодовал на шептунов настоятель Успенского собора отец Александр – высокий, осанистый пастырь с густой чёрной бородой и зычным гласом. Он славился среди прихожан отменной учёностью и нетерпимостью ко всяческого рода суевериям, гулявшим по умам людей с того дремучего времени, когда в здешних местах проживала чудь белоглазая.

После Васькиного отпевания батюшка подозвал к себе главную городскую сплетницу, тётку Мирониху, и принялся чехвостить её и в хвост и гриву.

– Негоже, тебе, матушка, всяческой чародейщиной, прости Господи, народ смущать. Языки-то без костей, вот и мелете с бабами что ни попадя по своей серости. Ещё раз услышу ваши глупости – наложу епитимью молчанкой. Поняла?

– Поняла, поняла, батюшка, – испуганно бормотала Мирониха, беспрестанно кланяясь отцу Александру. Однако, забежав на минутку в дом Весниных почаёвничать с Анисьей, языкатая баба не удержалась и, таинственно покрутив головой по сторонам, быстро выпалила: – Надька Юшина, вдовица, мне рассказывала, что Васька через колдовство смерть принял! – она выразительно закатила глаза и завздыхала, указывая на важность имеющегося у неё секрета. – Но это, т-с-с-с, отец Александр мне говорить не велел.

В наказание за болтливость Мирониха пошлёпала себя по губам двумя пальцами и, взметнув юбками, унеслась «к подруженьке Семёновне помочь пряжу разматывать».

– Интересно, о каком колдовстве Мирониха баяла? – озабоченно поделилась с Анной нянюшка. – Неужели в наших краях нечистые балуют? Не приведи Бог. Наш Иван Егорович частенько в Олунец с казной мотается, надо бы разузнать да предупредить.

– Урядник наверняка уже разобрался, да и не верю я во всякие сплетни, – успокоила старушку Анна и добавила: – Впрочем, как раз сегодня я собиралась навестить вдову Юшину и оставить ей толику денег. Надеюсь, мы сможем узнать новости из первых рук.

Решительно поднявшись, Анна надела лёгкую шляпку, подаренную подругой Маришей Вороновой накануне выпуска, и вопрошающе посмотрела на Анисью:

– Ты со мной?

Идти решили пешком. Быстро миновав торговую площадь, на минутку заглянули в отцовскую лавку, потом неспешно перешли каменный мост через Урсту и оказались в людском конце, осенённом крестами старинной Никольской церкви.

С тех пор как Веснины переехали на центральную улицу, здесь, казалось, мало что изменилось: разбитая тележными колёсами дорога пучилась подсохшей по краям жирной грязью, а вдоль домов настелен дощатый помост для пешеходов. Всё так же, как велось исстари. Только, пожалуй, дома… В детстве они казались маленькой Ане огромными, тёмными кораблями, скребущими небо своими трубами, а нынче преобразились в скромные избы-пятистенки на высоких клетях.

К дому Юшиных Анну с няней безошибочно привела тропинка из нарезанного елового лапника.

– Гроб несли, – крестясь, заметила Анисья и, озабоченно наморщив лоб, покопалась в кармане широкой юбки. – Куда же он подевался, в толк не возьму.

– Кто нянюшка?

– Да петушок на палочке! А, вот он!

Анисья выудила из кармана прозрачно-красный леденец, отколупала с него пальцем налипшие хлебные крошки и деловито обдула со всех сторон:

– Ить у Надюшки Юшиной мальчишечка есть, гостинчик ему дадим.

Анне стало стыдно:

– А я, глупая, и не подумала.

Старушка ласково махнула рукой:

– Молода ещё. Своих деток воспитаешь, тогда тоже не забудешь ребятёнка утешить.

С каждым шагом приближения к дому новопреставленного шаги Анны становились всё медленнее и медленнее. Она решительно не представляла, как вести себя с вдовой.

Стать на пороге и глазеть по сторонам, пока не пригласят войти? Неудобно. Кинуться с соболезнованиями? Тоже нелепо.

Анисья поняла её замешательство:

– Иди, не стесняйся. Доброе дело Господу любо.

Настежь распахнутые тесовые ворота приглашали войти всех присутствующих. Во дворе было пусто и тихо. Казалось, сам воздух круг избы напоён скорбью, которую не нарушало даже чириканье воробьёв, беззаботно прыгающих по наспех сколоченным поминальным столам посреди двора.

– Тошно мне, ох тошнёхонько, – еле слышно причитала сидящая на пороге бабка, седая и неопрятная. – Ты что ли, Анисья? – она подняла голову, подслеповато вглядываясь в посетительниц. – Да никак с Анной Весниной?

– Так, так, Авдотьюшка, – полушёпотом ответила нянюшка, начиная смахивать с глаз мелкие слезинки, – пришли проведать Наденьку.

Бабка равнодушно сдвинулась, освобождая проход, и ткнула пальцем в тёмное нутро избы с занавешенными окнами:

– Идите. Там она, горемычная.

В ноздри резко ударил тёплый запах ладана, смешанный с кислым духом перестоявшейся квашни.

«Горе. Так пахнет горе», – подумала Анна, обводя глазами тесную горницу, вдоль стен заставленную лавками, крытыми половиками.

С беглого взгляда казалось, что здесь нет никого живого, настолько неподвижен был застывший силуэт хозяйки, чёрным пятном выделявшийся на прикроватном пологе.

– Мир вам, хозяева, – поклонились вошедшие.

Прозвучавший ответ больше напоминал шелест опавших листьев:

– И вам, люди добрые.

У Анны от жалости перехватило горло. Повинуясь внезапному порыву, она присела рядом с женщиной и горячо схватила её руку, почувствовав в ладонях холодные пальцы.

– Надя, мы с няней, – Аня смешалась, подбирая слова, и от бессилия сказать всё, что теснилось в душе, закусила губу.

Ей ли, недавно пережившей смерть матери, да не понять, каково это в одночасье остаться одной, осознавая, что больше никогда не прижмёшься щекой к щеке любимого человека, не услышишь милого голоса, не обнимешь тёплых плеч.

– Никогда, – прошептала Аня одними губами слово, страшное в своей необратимости.

– Похоронили Васеньку, – раскачиваясь из стороны в сторону, внезапно проговорила вдова тоненьким голосом, – вчера похоронили. – Она по-детски наклонила голову и пояснила: – Утоп мой миленький.

– Я знаю, – Анна на миг замолчала. – Моя мама тоже утонула той весной. На порогах разбилась.

– Так ты дочка Ивана Егоровича Веснина?

Анна кивнула:

– Да. Я Аня.

– Значит, твоя мать тоже видела их и потому утонула.

– Их?

– Ну да.

– Кого их?