Пропащая

Я и сейчас до конца не помню, что именно меня задело: или его обычное нытьё по поводу моего выбора специализации, или то, что он лез, куда его не просят, или, может быть, что-то ещё, но я вдруг сорвался.

– Замолчи! – заорал я, занося над столом кулак. – Хватит учить меня жизни! Хватит диктовать мне что лучше, а что хуже. Ты ни черта не знаешь о моей работе! Вообще не знаешь! И думаешь, что имеешь право говорить о том, куда посылать пациентов. Не нравится мой выбор – твоя проблема! Но держи это при себе, а при мне будь добр уважительно относись к моей профессии и к людям, которых я лечу!

Я замолчал. Моя рука медленно опустилась на стол, а кулак разжался. Я так и не решился обрушить его на столешницу.

В комнате повисла тишина. И я хорошо слышал своё громкое, тяжёлое дыхание.

То, что произошло сейчас, было впервые.

Наконец отец пришёл в себя. Он ещё раз посмотрел на меня, потом промокнул рот салфеткой, скомкал её и бросил на стол. Он поднимался из-за стола медленно, неуклюже.

И в этот момент я увидел, как он постарел…

Мне стало неловко. Но это чувство быстро улетучилось, потому что мой папа вдруг выровнялся, словно боевой офицер в стойке перед генералом, и сказал:

– Я бы мог сейчас на тебя обидеться, Рома. Даже выгнать тебя за такое хамство по отношению ко мне. Но ты и этого не заслуживаешь. Я растил тебя не таким!

С этими словами он важно повернулся и пошёл в свою комнату.

Мать, до этого сконфуженно наблюдавшая за сценой, после речи отца посмотрела на меня с укоризной и произнесла:

– Как ты мог, Роман? Он же так мечтал, что ты по его стопам пойдёшь. Мечтал тебе помощь оказывать… Советы давать… Он же смирился вроде бы… А ты? Взял сейчас и растоптал все его чувства. А он ведь прав, Рома, прав. И ты это знаешь.

Когда я слушал речь матери, то уже ясно понимал, что уйду отсюда быстрей, чем планировал, а вот когда вернусь снова – уже не знал.

Я не собирался ругаться с мамой, поэтому просто встал из-за стола и подошёл к ней, чтобы чмокнуть в щёку.

– Прости, мама, – сказал я совсем рядом с её ухом. – Но он – не прав! Хотя и я не знаю, где лежит правда.

С этими словами я пошёл к выходу. И тут, уже в дверях, почувствовал чью-то лёгкую руку у себя на плече. На секунду я подумал, что это мама вернулась за мной, но, повернувшись, увидел испуганное лицо Наташи.

Она же всё это время была здесь! А я её даже не заметил!

Моя девушка смотрела на меня испуганно. Её широко раскрытые глаза сейчас уже не были такими голубыми – они потемнели из-за расширившихся зрачков.

– Что с тобой? – спросила она.

Я стоял рядом с ней и смотрел на неё сверху вниз, попутно размышляя, какую же тактику избрать в отношении неё? Подумав, решил быть добрым – в конечном счёте она не виновата в моём настроении.

– Пошли. – Я взял её под локоть и повёл в подъезд. – Не обращай внимания – обычное дело: разборки отцов и детей в борьбе за авторитет. Извини, что стала свидетелем такой сцены.

При этих словах я обнял её за плечи и легонько прикоснулся к губам.

Она дрожала под моей рукой то ли от холода, то ли от того, что перенервничала, но вдруг мне стало её жаль. Я остановился, развернул её к себе и настойчиво поцеловал…

* * *

Я всегда советовал своим клиентам отслеживать чувства. Думать о том, что происходит, и делать анализ. Мне нравилось быть умным. Моё мнение имело вес. И я всегда знал наперёд, что ответить.

Карпман писал: «Три драматические роли игры – Спасатель, Преследователь и Жертва – являются на самом деле мелодраматическим упрощением реальной жизни. Мы видим себя щедрыми Спасателями благодарной или неблагодарной Жертвы, праведными Преследователями нечестивых и Жертвами жестоких Преследователей…».

Умный старикан!

И со своей теорией всегда был кстати.

Это же здорово, когда ты знаешь ответ и читаешь сидящего напротив тебя человека как открытую книгу.

В центре быть умным оказалось ещё проще!

Помню, как ещё в самом начале своей деятельности в центре я говорил скептически настроенным пациентам:

«Вы – одной крови. Вы сбиваетесь здесь в стайки и дружите против нас. Я понимаю. У вас у всех одна зависимость на всех – это сближает вас крепче родственных уз».

Я верил в то, что говорил. И не верил в них. Они ведь хитры.

Всю правду об алкоголизме, в конце концов, можно свести к одному – постоянная ложь.

Здесь, в центре, они как бы становились другими. Как бы что-то делали. Как бы пытались. Но далеко не все искренне хотели меняться.

Что ж, ваше право, господа!

Но эта ссора с отцом, грустное лицо Наташи, не знавшей истинной причины, и мои внутренние переживания заставили меня задуматься.

Пока мы ехали с Натой домой, изредка поглядывая друг на друга, я дал себе слово – начать всё сначала.

Я был уверен, что теперь просто обязан спасти Анну, а вместе с ней и остальных.

В этот вечер я не стал планировать, как буду действовать дальше. Планы сбивают и загоняют в рамки, а я же хотел размаха!

Но что-то определённо шло не так!

И Карпман, как назло, маячил где-то рядом!

***

Дневник Анны

Привет!

Сегодня я в отличном настроении. Да, я сорвалась и была готова бежать отсюда без оглядки, но осталась.

И вдруг всё изменилось!

На следующий день мне было стыдно за своё поведение.

Странное осознание появилась в голове, как будто пытаясь выглядеть жертвой, я отчаянно становлюсь эгоисткой, ищущей выгоду. И все мои мысли о том, что я не достойна любви и внимания, что я никому не хочу сделать плохо, – это всего лишь игра. Неосознанная, но от этого не менее лживая.

Принять свои первые трезвые мысли трудно!