Ещё трудней отказаться от мысли, что виноват кто-то другой.
Но я чувствую, как появляется румянец на щеках. И как хочется разок-другой взглянуть в зеркало.
Уходит безразличие?
Вчера я вместе со всеми смотрела кино, а не отлёживалась, как обычно, в палате.
Жизнь, оказывается, идёт! Она и не прекращалась…
Вот они, девчонки, жуют перед телевизором яблоки, привезённые родителями, а за окном снуют парни, косящиеся одним глазом в сторону окон женских палат…
А вот валяется на диване брошенный кем-то дневник…
Там, в «аптеке», медсестра раскладывает ночные таблетки в пенал…
А где-то в своём кабинете сидит врач…
Он мне приснился недавно. Не помню, что было конкретно, но, кажется, что-то интимное. Когда я проснулась, то первым делом улыбнулась. И предстоящий день уже не выглядел тяжёлым и мучительным.
Только тепло ожидания где-то в области груди, как в детстве, когда самый красивый мальчик дёрнул за косичку, и ты, расплакавшись, убегаешь подальше, чтобы посмаковать новые ощущения…
Алкоголизм – непростая болезнь. Хитрая. И коварная.
Но это даже не главное. Главное, что эта болезнь и есть ты сам.
Что-то меняется, дневник!
Что-то совсем близко, но уловить нить я пока не могу!..
* * *
Я проснулся и, открывая глаза, подумал, что жизнь – прекрасная штука, как ни крути. Помните, как в той рекламе про сок.
С утра всегда всё кажется логичным и понятным. Я уже знал, что сегодня буду говорить, говорить и говорить…
Мои пациенты ждали меня.
Август подходил к концу, и первые хмурые дни накатывали с достаточной регулярностью. Это утро тоже было дождливым.
Я ехал на работу, мысленно перебирая в уме всю документацию по группам, которая скопилась у меня за годы работы в шкафу. На печатных листках была в основном теория. Психологи – да и я сам – брали что-то из книг, составляли план и выписывали основные тезисы. Потом мы давали лекции одному из пациентов, и на групповой психотерапии он читал, а все остальные комментировали.
Я в основном пользовался работами Эрика Берна и его последователя Карпмана, что-то брал из когнитивной терапии. У меня всё было строго и просто. Я не давил на пациентов, стараясь заставить их понимать абсолютно всё.
Я давно не проводил группы и понимал, что нужно подготовиться. На это ушёл бы как минимум день. Но я торопился и уже на планёрке попросил Инну Юрьевну отдать мне сегодняшнюю группу.
В кабинете я долго рылся в шкафу, просматривая лекции, и почему-то все они казались мне слишком однобокими. В итоге решил не загружать своих подопечных в первый день.
Зал для групповой психотерапии был не очень большим, но уютным. По всему периметру стояли мягкие диваны и одно кресло для ведущего. Здесь же был телевизор, по которому можно было посмотреть фильм или видеолекцию.
Как раз на художественном кино я и остановился.
В моей фильмотеке выбор был невелик. Фильмы в основном алкогольной и наркотической тематики вроде «Реквиема по мечте» и «Экипажа» с Дензелом Вашингтоном. Были и мотивирующие, лёгкие картины.
Я выбрал фильм «Удивительная жизнь Уолтера Митти».
Пациенты не ожидали меня увидеть, поэтому, когда я вошёл, в зале воцарилась тишина, но не расслабляющая – та, что настраивает на здоровый лад, – а какая-то нервная, задевающая меня за живое. Мне необходимо было что-то сказать, иначе они так и остались бы смирно сидеть, делая вид, что готовы к общению.
Анна была тут же с другими девушками и не смотрела на меня.
Я опустился в кресло и начал:
– Вы, наверное, удивлены моим появлением? – Я слегка улыбнулся, чтобы моё заявление не выглядело устрашающим. – Но я решил вернуться к практике бесед и групповой психотерапии. Так что теперь вы будете видеть меня часто. Итак, давайте начнём с обратной связи, а чтобы вам было легче привыкнуть ко мне, начну я сам.
И я рассказал им о своём настроении, немного приукрасив правду. Я говорил, что полон сил и рад работе, немного пошутил над тем, что стало мало солнца и, видимо, начнутся депрессии, причём и у специалистов тоже.
Я закончил и выжидательно посмотрел на них.
Некоторое время аудитория молчала. Первым начал Глеб, а за ним потянулись и все остальные. Аня сказала только несколько слов и снова уставилась куда-то в сторону.
Я предложил посмотреть фильм. И они оживились.
В зале погасили свет, и начался просмотр.
Весь следующий час – пока на экране мелькали забавные, порой сумасбродные кадры из жизни Уолтера – я одним глазом следил за их реакцией. Я видел, как в самом начале их лица были непроницаемыми, потом – удивлёнными, и наконец они начали посмеиваться. Сначала тихо, потом громче, и вскоре мы все дружно смеялись, заряжая воздух вокруг нас общим доверием и радостью.
Обратная связь в конце уже не была натянутой. Мои пациенты делились впечатлениями, а я отмечал, как блестят их глаза.
Меня насторожил только Глеб. Он был мрачнее тучи, что плавала за окном. Я только сейчас заметил, как сильно он похудел. Тонкая кожа под глазами отливала синевой, тощее тело нервно подёргивалось, когда он выходил из зала вместе с остальными. Тонкие руки безвольно висели, как две верёвки, отчего со спины он походил на пугало.
Я решил поговорить с Инной. Она была его психологом и могла прояснить ситуацию: почему ещё вчера вполне довольный жизнью парень сейчас выглядел как дряхлый старик.
Но здесь меня ждало разочарование.
Инна не хотела идти на контакт. Сначала она отделывалась стандартными фразами, а потом и вовсе напала на меня:
– Рома, я не пойму, тебе что, скучно жить стало? Ты давно не занимался терапией. А теперь спрашиваешь, что с пациентом, и даже забираешь у меня группы.
Она выжидательно посмотрела на меня.
А что я мог ей ответить? Что одна моя пациентка не даёт мне покоя, и я задался целью вылечить её, а заодно и всех остальных? Или согласиться, что мне стало скучно?
Нет. Ни того ни другого я не мог.
Поэтому решил действовать как руководитель.
– Знаете, Инна Юрьевна, бывают такие моменты, когда ты понимаешь, что можешь больше. Я долгое время занимался производственными вопросами. И сейчас никто не может сказать, что здесь плохие условия труда или что-то ещё. Но я прежде всего – психиатр, психотерапевт, и я хочу приносить пользу пациентам. Или вы думаете, что не могу?
Теперь настала моя очередь смотреть на неё и ждать. Но, видимо, моя речь её не тронула, так как Инна хмыкнула, поднялась с кресла и сказала: