Пропащая

Ну уж точно – мир вокруг не рухнет!

На бесконечных группах мусолят одно и то же. А я не понимаю, что они говорят. Чему они пытаются научить?

«Послушай! Посмотри! Почувствуй! Загляни в себя!», – и ещё куча пожеланий от наших психологов.

Всё это, конечно, хорошо. Но что мне с этим делать?

Я сотни раз пыталась заглянуть в себя, но так и не увидела чего-то стоящего. Пустое, чёрное нутро, пронизанное серыми нитями болезни.

Пожалуй, я не вытяну год. Слишком непривычно всё, что здесь происходит…

***

«…После трёх четвертей часа бесплодного ожидания одиночество Дика было прервано неожиданной встречей. Это была одна из тех случайностей, что подстерегали его именно тогда, когда ему меньше всего хотелось с кем-нибудь общаться. Упорные старания оградить свой обнажившийся внутренний мир приводили порой к обратным результатам; так актёр, играющий вполсилы, заставляет зрителей вслушиваться, вытягивать шею и, в конце концов, создаёт напряжение чувств, которое помогает публике самой заполнять оставленные им в роли пустоты. И ещё: мы редко сочувствуем людям, жаждущим и ищущим нашего сочувствия, но легко отдаём его тем, кто иными путями умеет возбудить в нас отвлечённое чувство жалости…»

В это дежурство я читал «Ночь нежна» Фицджеральда и пробовал найти что-то для себя. Я не был любителем художественной прозы, но взялся за эту книгу.

Вообще-то вдумываться в строчки мне чаще всего лень. Обычно я проглатываю глазами целые абзацы лишь для того, чтобы уловить общий смысл – всё остальное прекрасно доделывал мой мозг, ввинчивая в этот самый смысл отголоски моего прошлого опыта. Получалась вполне логичная картинка с тем самым оттенком, который меня устраивал.

Но в этот раз я с маниакальным упорством перечитывал строки и вспоминал её.

Анна…

Кем же ты стала для меня?

Затравленное существо с кучей комплексов и страхов. С зависимостью и затяжным неврозом.

Я стыдился этих мыслей. Само понимание того факта, что я позволяю себе подобное, принижало меня в моих собственных глазах. Но в то же время – манило.

Я увлекался своими пациентками и раньше, но это походило скорее на обычное уважение мужчины к женской красоте. Миловидные девушки, рассказывающие о своих проблемах, всегда трогательны.

Я старался им помочь, аккуратно задавал наводящие вопросы, а потом терпеливо ждал, когда они додумаются до чего-нибудь сами. Но никогда раньше я не озадачивался тем, что можно выразить одним словом – «мы».

Я и она…

Пару дней назад она собралась уезжать. Собрала чемоданы и стала требовать на подпись отказной лист.

Меня на работе не было. И беспокоить в выходные никто не стал. Зато в понедельник, на планёрке я узнал об инциденте во всех подробностях.

– Она слабая, эгоистичная и истеричка к тому же, – говорила наш старший психолог Инна Юрьевна. – Не понимаю, зачем Олеся с Леной уговорили её остаться. Ехала бы домой и пила снова.

Эта женщина в нашем коллективе считалась опытным психологом. И на этих правах позволяла себе не выбирать выражения, словом, говорила от души. Она старше меня всего на четыре года, и в неформальной обстановке мы запросто соскальзывали на «ты», что совершенно не мешало нам в работе. Обычно я всегда выслушивал её и приводил её тезисы в пример другим.

Но сегодня мой тон в разговоре с ней был не то чтобы резким, скорее – холодным.

– Инна Юрьевна, давайте воздержимся от комментариев, – сказал я, как можно спокойнее. – Не она первая, не она последняя, кто на втором месяце срывается. Раз осталась – значит, ещё не всё потеряно.

– Да это даже хорошо, что срыв эмоциональный, – вмешалась Олеся. – Хоть какие-то эмоции стали появляться. Она как тень ходила здесь с самого первого дня.

– Тень на плетень. На группах она молчит. Ничего о себе говорить не хочет. Не работает, – не унималась Инна.

Она бы говорила и дальше, но я ещё хорошо помнил наш последний сеанс с Аней и резко оборвал коллегу:

– Хватит! Ещё слишком мало времени, чтобы делать выводы об Анне. Давайте перейдём к обсуждению других насущных проблем.

Инна Юрьевна как-то странно зыркнула на меня из-под своих фирменных очков, но возражать не стала.

Весь последующий день я видел Анну из окна своего кабинета. Она медленно передвигалась с лейкой между грядками, о чём-то говорила с другими пациентами и иногда высоко задирала голову и смотрела в небо…

Я захлопнул книгу и встал, чтобы подойти к открытому окну. Напоминая себе о том, что я всё ещё остаюсь в этом здании главным, я глубоко вдохнул свежий воздух, пытаясь заглушить желание выпить.

Коньяк я держал в своём сейфе на всякий случай, но даже когда тот наступал, не притрагивался к напитку, а, помочив губы, ставил бокал на стол.

Сегодня же мне чертовски захотелось унять свои переживания именно таким способом.

Я достал пузатую бутыль, плеснул янтарной жидкости прямо в кружку из-под кофе и залпом опрокинул в себя алкоголь. Он тут же заструился по венам, достиг мозга, и скоро я почувствовал, как расслабляются мышцы.

Я выпил ещё. Потом ещё и ещё…

И вдруг понял, что хочу её увидеть. Мне до судорог в теле нужно было сделать хоть что-то, лишь бы до конца понять свои истинные мотивы.

Но что я мог?

Сейчас ночь…

Я ещё несколько минут топтался на месте в неуверенной попытке сделать шаг к двери. Но сорвался всё равно неожиданно.

В коридоре, где были расположены палаты пациенток, горел приглушённый свет, его всегда оставляли на ночь, чтобы девчонки не шарахались в темноте, если вдруг приспичит «по-маленькому».

Сестринская была закрыта. Значит, дежурная медсестра уже уснула.

Несколько секунд я выжидательно стоял посреди длинного коридора и наконец решился. Уровень спиртовых градусов, попавших в нутро несколькими минутами ранее, уже снизил мою критичность восприятия происходящего, и я зашагал к палатам пациенток.

Откуда я знал, в какой именно она сейчас спит, ведь я точно не был уверен, – но безошибочно открыл нужную дверь.

Её кровать была расположена сразу у входа, остальные кровати стояли у противоположной стены. Из приоткрытой мной двери на Анну упала полоска света.

Я хорошо видел её лицо, которое во сне казалось совершенно детским. В палате было душно, и она скинула одеяло. Теперь оно лежало вдоль неё, а верхняя его часть использовалась вместо подушки.

Коньяк продолжал действовать. Ощущение чего-то порочного и безнаказанного одновременно и пугало, и возбуждало меня.

Как выглядел я в эту минуту со стороны?

Не знаю…

Но острота момента, как лавина, накрывала с головой.

Её ноги были сложены одна на другую и подтянуты к животу. Длинная футболка, заменявшая, видимо, ночную рубашку, задралась и обнажила бёдра. Чёрная ткань трусиков притягивала взор.