Нет цветов у папоротника. Книга седьмая

– Её императорское величество не довольна.

– Что так?

– Воротить вас велела.

– Да, ну?!

– Негоже, говорит, гостям уходить с императорского куртага раньше времени.

– Ах, негоже, значит?! – язвительно переспросил Лопухин, подрагивая ноздрями, – А волосы своим придворным дамам при людях стричь? Это гоже?!

Никита Юрьевич опасливо оглянулся; не слышит ли кто? И понизил голос:

– Ну, чего ты взъелся, Степан Васильевич? Ведь не дурак, понимаешь.

– Что я должен понимать?!

– Будто сам не знаешь! Семейство твоё при Анне Леопольдовне большую власть на себя взяло. В чести у великой княгини, как сыр в масле, катались!! И Елизавета Петровна это помнит. И все обиды помнит, что твоя Наталья ей чинила! Скажешь, нет? – и дружески положил ему руку на плечо, – Мой тебе совет: пригнуться бы вам теперь надо. Переждать. Не выпячиваться. Чтоб новой беды на себя не накликать.

Но тот резким движением скинул с себя руку Трубецкого и выпятил грудь колесом:

– Я – потомственный князь Лопухин! Я с царями в роду!! Никогда ни перед кем спину не гнул, и гнуть не стану!!

– Да побойся бога! Не гневи ты, Степан Васильевич, государыню-то!!

– А кто здесь государыня? – ядовито прищурился тот, – Это Лизка-байстрючка?!

– Тише!! – перепугался Трубецкой, мгновенно спав с лица, – Совсем страх потерял? Ведь только что из-под ареста! За такие слова сразу на дыбу пойдёшь!!

– Ну, так, давай! Беги! Кричи «слово и дело»!! Выслуживайся перед новой царицей!!!

Никита Юрьевич рассердился:

– Ничего я кричать не стану. Но ты, Степан Васильевич, заруби себе на носу – больше ко мне не подходи! Я тебя отныне знать не знаю!!

И, развернувшись, удалился. Лопухин послал ему в спину ядовитый плевок:

– Да пошёл ты!

Обратную дорогу Наталья Фёдоровна, сидела в карете истуканом, будто онемела. И вдруг не выдержала и разразилась горькими слезами. В одном порыве оплакивая сразу всё: и разлуку с Левенвольдом, и закат своей карьеры первой придворной дамы, и унизительные допросы в Тайной канцелярии, и срезанные волосы, и жгучие минуты позора на нынешнем балу.

Лопухин долго сидел, насупившись. И слушал её отчаянные завывания. Наконец, одним движением привлёк супругу к себе, прижал крепко к груди и сказал:

– Ну, будет реветь-то! Я тебе вот что скажу, Наташа! Ты, и с обрезанными волосами, всё одно, краше её будешь.

Выборг

Только к концу мая фельдмаршал Ласси, убедившись, что порядок на улицах Петербурга возобновился, вернулся под Выборг и провёл смотр войскам на готовность к военным действиям против шведов.

Разведка донесла, что пехотные части шведской армии сильно пострадали при попытке выступления в середине марта. И теперь, наверняка, шведы пустят в ход флотилию. Этого Ласси очень опасался.

Ведь русский флот пребывал в плачевном состоянии и не смог бы оказать достойное сопротивление противнику. Война против турок унесла старых матросов и лучших офицеров русского флота; недоставало людей, чтобы укомплектовать экипажи судов.

Фельдмаршал обратился с письмом к Елизавете, прося принять хоть какие-то меры в целях реанимации русского флота. И та отдала приказ: преобразовать один пехотный полк, чтобы поместить солдат во флот! Хоть эти новые матросы едва были годны для морской службы, но, тем не менее, адмиралтейству приказали отправить в море столько судов, сколько возможно! С горем пополам, удалось вооружить лишь двенадцать линейных кораблей и несколько фрегатов.

Москва дом князя С. В. Лопухина

Настасья сидела у окна с вышивкой. Однако, работа не спорилась. Иголка застыла в рисунке, так и не завершив намеченный стежок. А Настя, погружённая в тяжёлые думы, вот уже более получаса глядела куда-то сквозь стекло, но ничего не видела. Её мысли были захвачены переживаниями о Василии. Очередная война опять разлучила их. И Настя вновь не ведает, когда им выпадет счастье свидеться. Да и выпадет ли?… Кто знает? На войне-то всякое случается. На то она и война…

От грустных дум её отвлёк громкий лай дворовых охотничьих собак; очевидно, кто-то вошёл в усадьбу и направляется к дому. Настюха привстала, вытянула шею, вглядываясь через окно во двор. И увидела такую картину: по двору к крыльцу движется бравая компания, во главе с князем Гагариным. Князь в парадном мундире, в начищенных до блеска сапогах, идёт, побрякивая орденами в лентах. С ним рядом два офицера и племянник Николай Головин; тоже разодетый, как на праздник. Увидев, эту процессию, Настя тихо ахнула, обомлев от догадки. Разом бросила шитьё. И, подхватив подол платья, со всех ног помчалась в кабинет к отцу.

Вбежала, как угорелая, закричала с порога:

– Папенька!!

– Что стряслось? – насторожился Степан Васильевич. В последнее время хороших новостей в их дом никто не приносил. А плохих уже боялись.

– Там Николай Головин! С дядей!!

У Лопухина-старшего заметно отлегло от сердца:

– Тьфу ты, Настюха! Напугала, окаянная!

– Папенька!…. Он меня сватать идёт!!

– О, как! – Степан Васильевич усмехнулся, – Что ж, неплохая партия. Он ведь внуком приходится генералу-фельдмаршалу?

Но Настя отчаянно бухнулась к нему в ноги:

– Не отдавайте меня!!!

Степан Васильевич удивился:

– Вот чудачка! Чего испугалась-то? Дело житейское. Сладим, как полагается.

Но Настюха кинулась в слёзы:

– Папенька, родненький! Прошу тебя! Не отдавай!!!

– Чего-то я не пойму. Вы с Николаем вроде дружны были. Он письма тебе слал.

– Ну и что!

– «Ну и что»?! – нахмурился Лопухин, – Это как же прикажешь понимать?!

Она стыдливо потупила взгляд:

– Я другому обещалась.