Нет цветов у папоротника. Книга седьмая

– Ишь, ты, шустрый какой! Прежде, чем сватать, меня бы спросил, – укорила его Настя, – Может, я за тебя не пойду!

– Это почему?! Чем я тебе не хорош?

– Всем хорош. Да… не люблю я тебя.

– Это ничего. Потом полюбишь.

– И не подумаю даже.

– А ты подумай. Если я чего решил, то от своего не отступлюсь! – рассмеялся Головин, прижимаясь к ней плечом.

Но она шутливо стукнула его веером и отодвинулась.

Елизавета, тем временем, разглядывала в зеркале новый шлейф, приколотый булавками к платью.

– Теперь хорошо, – удовлетворённо сообщила она, – Но края ткани не подшиты.

– Лизанька! – взмолилась Маврушка, – Но, чтоб подшить края шлейфа, уйдёт вся ночь! Поверь! Всё выглядит итак великолепно!

– Парчовые нитки будут торчать, – капризно заявила она.

– Не будут.

– Будут!

Мавра взяла со столика ножницы:

– Я возьму их собой. И буду неотлучно следить за твоим шлейфом. Как только замечу какую нитку – сразу её отстригу!

Елизавета задумалась. Все в комнате – фрейлины, портнихи, слуги – устремили на неё умоляющие выстраданные взгляды. Она выдержала мучительную для всех паузу и произнесла:

– Ну, хорошо. Пусть церемониймейстер объявляет, что я иду.

– Её императорское величество, государыня императрица и самодержица Российская Елизавета Петровна!

Оркестр грянул торжественный марш. Гости, измождённые ожиданием, встрепенулись и, рассредоточились по залу, выстроившись в живой коридор, присели в почтительном поклоне.

Елизавета, чрезвычайно довольная собой, плыла по паркету мимо толпы. И с наслаждением отмечала на себе восхищённые взгляды. Ещё бы! На ней платье, стоимостью в её прежний годовой расход. Весь лиф усыпан таким количеством бриллиантов, что блики от них отражаются в лицах придворных. Пальцы увенчаны перстнями. А уши оттягивают серьги с небывалой величины сапфирами. Шлейф тянется по паркету ровно на два локтя, как влитой – ни вправо, ни влево, как некогда у Наташки Лопухиной. И, главное, причёска по самой последней парижской моде, о которой всем этим придворным «матронам» ещё даже не ведомо…

И тут её умиротворённый взгляд неожиданно напоролся на Наталью Лопухину с прической в точности, как у неё, по последней парижской моде. И даже бутон в локоне был одного с нею цвета – розовый!!

Елизавета остановилась и, сменив траекторию маршрута, с угрожающим видом приблизилась к чете Лопухиных. Смерила Наталью высокомерным взглядом, двумя пальцами поддела её локон с плеча:

– Эт-то что такое?!

Наталья в ответ лишь взглянула ей в лицо с тихой насмешкой.

Ах, сколько раз Елизавета видела прежде этот ненавистный ею взгляд, полный презрительного превосходства! И сколько раз она умирала от желания врезать Лопухиной по довольной физиономии! «Ну, да ничего! Сейчас ты у меня получишь!» – мстительно подумала Елизавета. И повелительным жестом протянула руку к Шуваловой:

– Мавра, дай-ка мне ножницы.

Та быстро подсуетилась, и вручила в протянутую ладонь императрице серебряные ножницы, что прихватила с собой, дабы срезать с парчового шлейфа Елизаветы секущуюся золотистую нить.

Елизавета стиснула в ладони Натальин локон и грубым движением отстригла розовый бутон вместе с волосами. И, наконец-то, с наслаждением узрела-таки исказившееся ужасом лицо соперницы. Наталья, никак не ожидающая такого поступка от императрицы, от потрясения побледнела и схватилась рукой за изуродованную причёску, где у виска остался торчать куцый клок волос.

Придворные тихо ахнули и оторопели. Стихла даже музыка. Елизавета, держа в руках срезанный локон, обернулась к притихшим гостям:

– Предупреждаю! – её голос прозвучал в образовавшейся тишине гулко и угрожающе, – Я – ваша государыня! Я – первое лицо в Российской империи! И я – первая надеваю то, что будет потом в моде при дворе!! Всем ясно?!

Все присутствующие в зале дамы похолодели и присели в поклоне ещё ниже так, будто у всех разом подкосились ноги. Елизавета пренебрежительно бросила под ноги Наталье срезанные волосы, отряхнула руки и величественной поступью двинулась дальше.

За её спиной вдруг возник шум и возбуждённые возгласы. Она остановилась и спросила, не оборачиваясь:

– Что там за суета?

– Лопухина в обморок упала, – тут же пояснила ей шёпотом Маврушка.

Елизавета лишь презрительно хмыкнула:

– Ну, так поделом ей, дуре! – и недоумённо изогнула бровь, – А почему молчит оркестр?!

Музыканты, с перепуга, дружно грянули музыку; нестройно и невпопад. Но, подгоняемые дирижёром, быстро выровнялись в нотах. Церемониймейстер на полусогнутых коленях подбежал к императрице:

– Прикажете начинать бал, ваше императорское величество?

– Начинайте!

В разгар бала Елизавета окинула взглядом танцующих придворных и весело осведомилась:

– Что-то я нашу красавицу не вижу?

– Кого имеет в виду Ваше императорское величество?

– Наташку Лопухину. Отчего не танцует?

Мавра бросила требовательный вопросительный взгляд в толпящихся у трона вельмож.

– Я слышал, князь Лопухин велел карету к крыльцу подать, – проявил осведомлённость князь Трубецкой.

– Уехать собираются?! – нахмурила лоб Елизавета, – Я им такого позволения не давала. Негоже гостям уходить с императорского куртага раньше времени. Никита Юрьевич! Скажи, чтоб воротились и продолжали веселиться вместе со всеми!!

Трубецкой покорно помчался исполнять поручение. Он застал чету Лопухиных, садящимися в карету, готовыми отбыть с бала прочь. Бросился к ним по ступеням, нелепо скользя туфлями по гладкому камню крыльца:

– Степан Васильевич, постой!

Лопухин усадил супругу в карету, сам обернулся к Трубецкому:

– Ты чего, Никита Юрьевич?