Кавалергардский вальс. Книга четвёртая

– Что стряслось? Почему ребёнок плачет?

Дуня, чтоб избежать сурового наказания, ни в чём не призналась:

– Не знаю, – пробормотала она растерянно, – Может, голодная?

Вдвоём няньки еле-еле успокоили надрывно плачущую принцессу, с горем пополам накормили малышку и укачали её в колыбельке.

Спустя полчаса в покои вернулась Елизавета; счастливая и румяная она склонилась над спящей дочуркой. Ничего не заподозрив, заботливо поправила ей одеяльце и погладила по русым кудряшкам.

Тот же день

покои великого князя Александра Павловича

– Ваше высочество, – доложил дежуривший у двери кавалергард, заглядывая в покои к великому князю Александру Павловичу, – Пришёл капитан-поручик Чернышёв.

– Наконец-то! – воскликнул цесаревич, – Пусть войдёт.

Удовлетворённый только что приятно проведённым временем с супругой Александр уже сменил гнев на милость и придирчиво оглядел адъютанта:

– Где тебя носит, Чернышев?!

– Простите, Ваше высочество, – искренне выдохнул Сашка, склоняя голову.

Великий князь тут же брезгливо закрыл ладошкой нос, задохнувшись ударившим ему в лицо запахом перегара:

– Какого чёрта ты являешься во дворец в таком непристойном виде?! Или ты рассчитывал прямиком отправиться отсюда в Сибирь? Так должен тебя разочаровать; Сибирь отменяется.

– Что? – опешил Сашка. И от радости даже позабыл о своих недавних приключениях в доме на Английской набережной, – Не может быть. Как же это?!

– Чернышёв! Я тебя умоляю, не открывай рот! – Александр прижал к носу батистовый платок, – Отойди от меня на два шага и слушай. Скажи спасибо своей матушке, что родила тебя «в рубашке». Император тебя простил. Можешь не жениться на Анастасии. И остаёшься служить в моём штате, – и, увидев Сашкин порыв разразиться благодарностью, тут же предупредил, – Нет! Ничего не говори! Ступай домой и хорошенечко проспись! И чтоб завтра с утра был здесь, как огурец!

Сашка, не веря счастью, прижал руки к груди, поклонился. Но, прежде, чем выйти, прикрыв рот рукой тихо поинтересовался:

– Простите, Ваше высочество, а как же Румянцевы?

– Пусть живут и здравствуют.

– Спа-си-бо! – одними губами беззвучно и выразительно прошептал он и намерился выйти прочь. Но, вспомнив о таинственном разговоре в доме Жеребцовой, вернулся:

– Александр Павлович, я должен Вам кое-что сказать.

– Завтра, Чернышёв! – отмахнулся цесаревич, не давая ему досказать, – Иди спать.

Сашка послушно кивнул и закрыл за собой дверь. Ну, что ж, завтра, так завтра.

Тот же день

Галёрная улица, особняк Н. П. Румянцева

Спать, разумеется, он не мог. Подслушанный им разговор Витворта с Жеребцовой не давал покоя. В квартире на Вознесенской, Сашка никого не застал; Алексей находился на службе в полку. Тогда, наспех приведя себя в порядок, Чернышёв помчался на Галерную улицу сообщить Николаю Петровичу, что опасность миновала.

Дворецкий проводил гостя в кабинет хозяина.

Сашка сразу заметил, что Румянцев имел такой же, как у него самого, тяжёлый и помятый вид: очевидно, Николай Петрович провёл ночь за бутылкой и тягостными мыслями о Сибири.

– Добрый день, Николай Петрович.

– Боюсь, что не такой уж он добрый, – пробормотал тот удручённо.

– Уверяю, что Вы ошибаетесь, – улыбнулся Сашка, – Не стану утруждать Вас беседой. Сразу сообщу главное: император проявил снисхождение. Он не сердится за несостоявшуюся помолвку. Всё хорошо!

Румянцев встрепенулся и просветлел взглядом. Руки его затряслись:

– Александр Иванович. Дорогой Вы мой… Спасибо! Спасибо!

– Это не мне. Это всё Александр Павлович.

– Спасибо, – повторял растрогавшийся князь, – Такая радость! Надо непременно сказать Настеньке. Она тоже не спала всю ночь. Постойте, я сейчас.

И он, стиснув за плечи Чернышёва, поцеловал его в щёку и выбежал из кабинета.

Вернулся он уже другим человеком; приосанившийся и ободрившийся:

– К сожалению, Настенька не захотела спуститься сюда. Между Вами что-то произошло? Она мне ничего не говорит. Хотя, лично я не прочь видеть Вас своим зятем. Я нахожу Вас человеком благородным и достойным. Но…, – он поднял руки верх, – Не стану вмешиваться, сами разберётесь. Главное, что сейчас всё закончилось хорошо, – и он с хитрецой взглянул на Чернышёва, – Позволю себе заметить, что Вы, молодой человек, тоже провели бессонную ночь и нуждаетесь в поправке здоровья?

– Вы правы, – признался Сашка, – Был грех.

– Я уже распорядился. Сейчас нам принесут стерляжьей ухи, капустного рассолу и немного водочки!

– Н-не-ет…, – категорично замотал головой Сашка, услышав про водку.

– Не спорьте со старым пьяницей; я знаю, что надо! – весело погрозил ему пальцем хозяин.

Прислуга сервировала им стол прямо в кабинете. Николай Петрович, манерно оттопырив мизинец, разлил в рюмочки по чуть-чуть водки из холодного запотевшего графина. Сашка, переборов себя, сделал один глоток. И, желая заглушить чувство отвращения, активно взялся за ложку.

Стерляжья уха и капустный рассол, и в правду, произвели волшебное действие на больной организм. Вскоре Сашка почувствовал себя бодрее, да и головная боль постепенно капитулировала.

Сотрапезники, вытянув ноги, полулежали в мягких креслах. Никуда идти не хотелось, и не было сил. Впрочем, Николай Петрович, кажется, и не думал так скоро прощаться с гостем.

– А, знаете что, Александр Иванович, – произнёс он лукаво, – Я приглашаю Вас в баню. Не отказывайтесь! Такой бани Вы ещё ни у кого не видели. Настаиваю на том, чтоб Вы лично в этом убедились. К тому же в нашем с Вами нынешнем положении очищение – благое дело.

Сашка, не в силах сопротивляться, утвердительно кивнул.

Спустя час, разомлевшие от пара, они сидели на деревянной лавке, замотавшись в простыни. Румянцев зачерпнул ковшом из бочки ядрёного квасу с брусничным листом и подал Сашке:

– Знаете, финны после бани пьют пиво, но я, как истинный русский человек, предпочитаю хороший квас.

– Это верно, – кивнул Сашка, – Квас отменный.