Кавалергардский вальс. Книга четвёртая

Он вытер рот рукой и, наконец, не выдержал:

– Николай Петрович, нас здесь никто не слышит?

– Определённо, – утвердительно кивнул тот.

– Хочу поговорить с Вами об одном секретном деле. Мне нужен мудрый совет.

– Внимательно слушаю Вас, мой друг.

Сашка постарался передать подслушанный им разговор в доме Жеребцовой в полных подробностях.

После его рассказа Румянцев долго молчал, хмуря лоб, и, наконец, произнёс:

– Всё, что Вы сейчас рассказали, мой дорогой друг, очень интересно.

– Мне кажется, тут пахнет заговором, верно? – взволнованно спросил Сашка.

– Безусловно, – подтвердил тот.

– Николай Петрович, я в растерянности; что мне делать? Я должен кому-то сообщить об этом? Великому князю Александру Павловичу? Или кому-то из его доверенных лиц? Может, военному губернатору графу Палену?

Румянцев задумчиво потёр подбородок:

– Не зная всей сути, я бы советовал Вам никому об этом не говорить.

– Почему? – не понял Сашка.

– По двум причинам. Всё может оказаться слишком простым и банальным, и тогда Вы окажитесь в дураках. Или, напротив, всё может оказаться слишком серьёзным и тогда Вы, не зная всех обстоятельств, рискуете сказать об этом не тому человеку и лишиться головы! Вы рисковали уже сейчас, когда рассказали всё мне.

Сашка побледнел:

– Вы… тоже в заговорщиках?

– На Ваше счастье, нет. Но ведь мог бы! Понимаете?

Чернышёв судорожно сглотнул. Румянцев продолжал рассуждать:

– Во всей этой истории меня больше всего смущает присутствие английского посла. Нет, не в роли любовника мадам Жеребцовой, а в другой, пока не известной нам роли. Видите ли, какая неожиданная мысль пришла мне в голову; император нынче зол на союзников и стращает их намерением вступить в союз с Францией; после того, как Наполеон объявил себя первым консулом, там запахло монархией. Англии это явно не по душе. Боюсь, как бы Сент-Джеймский кабинет в лице Витворта не замышлял в ответ каких-то козней в адрес Павла.

– Самого императора?! – ахнул Сашка, – Ну и дела!

– Не торопитесь с выводами, молодой человек, – остудил его пыл князь, – Это всего лишь моё предположение. Учитывая Вашу молодость и чин, я бы дал Вам совет – не лезьте в это дело, если желаете сохранить жизнь. Это политика; она беспощадна к дилетантам.

Улица Вознесенская,

доходный дом купца К. Гейдемана

Алексей Охотников стал вторым в этой цепочке, кого Чернышёв посвятил в историю своего пребывания в доме Жеребцовой и во всю череду мыслей, посетивших его после разговора с Румянцевым.

История всколыхнула Алексея до глубины души, и друзья возбуждённо прошептались всю ночь, горячо обсуждая, стоит ли совать свой нос в это страшное дело?

Сашка, распираемый любопытством, рвался в бой и выдвигал самые невероятные планы по внедрению в клан заговорщиков с целью выведать у них все тайны. Лёшка, напротив, всячески пытался отговорить его от этой затеи, не желая пережить потерю ещё одного друга.

В ходе продолжительного горячего спора, Охотников всё-таки был вынужден сдаться и, скрепя сердце, поддержать Чернышёва «о-о-чень аккуратно» разведать масштаб заговора и истинные намерения заговорщиков. И в размышлениях теперь уже о том, как и под каким предлогом, Сашке вновь попасть в дом Жеребцовой, они задремали под утро.

Друзья и не подозревали, что Ольга Александровна сама отчаянно ищет встречи с Чернышёвым. Она отлично понимала, что заговор против императора без поддержки нового претендента на престол – не заговор, а балаган. Конечно, присутствие в их рядах влиятельных лиц, обеспечивает их проекту определённую долю успеха, но, если великий князь Александр Павлович откажется встать на их сторону, то, в случае разоблачения, их всех перевешают, как бешеных собак. А подобрать ключик к цесаревичу лучше всего было бы через его доверенных лиц. А самое доверенное лицо у Александра последнее время – это очевидно – адъютант Чернышёв.

Таким образом, этой ночью звёздный пасьянс сошёлся, удовлетворив желания обеих сторон. Рано утром в комнату на Вознесенской явился посыльный и вручил капитану-поручику Чернышёву розовый конверт, пахнущий парфюмом.

Сашка, протерев глаза после бессонной ночи, напрягая зрение в утренней полутьме, беспрестанно зевая, прочитал:

– «Любезнейший Александр Иванович. Скучая по Вашим милым моему сердцу глазам, горю желанием видеть Вас нынче у себя в доме на музыкальном вечере. Жду Вас в семь. Ольга.»

Спешно зажёг свечу и перечитал на два раза письмо. Растолкал Охотникова:

– Лёшка! Вот удача! Она сама меня зовёт! Сегодня!

20 марта 1800 года

Дом О. А. Жеребцовой

Гостиная была полна народу. Среди толпы светских барышень и офицеров, завсегдатаев столичных увеселительных собраний, Сашка распознал две значительные государственные фигуры: адмирала Осипа де Рибаса и вице-канцлера Никиту Петровича Панина. Разумеется, здесь был и Витворт. А вскоре пожаловал и граф Кутайсов, и сразу вокруг него начали виться английский посол и Панин, поочерёдно наливая тому вина и вовлекая в беседу.

Кутайсов, которого, в силу его незнатного происхождения, столичная аристократия не жаловала (чаще насмешничала), был весьма польщён проявленным вниманием. Поэтому охотно пил вместе с Паниным и изо всех сил поддерживал разговор.

Сашка подошёл ближе и, прислонившись к колонне, стал усиленно делать вид, что увлечён пением мадам Шевалье, а сам, растопырив уши, прислушивался к их разговору.

– Ах, как я Вас понимаю, Иван Павлович, – доверительно говорил Панин Кутайсову, – Любому отцу хочется, чтобы дети были счастливы и благополучны. Сына к хорошему чину пристроить, дочь – замуж отдать за богатого и влиятельного человека.

– Да хоть и не за богатого, – вздохнул Кутайсов, – Богатства нам своего хватает. Но, чтоб человек был уважаемым. Машенька-то у меня засиделась в девках, выбираючи.

Панин с Витвортом многозначительно переглянулись:

– Да, нынче всё так сложно, – сокрушённо подметил Панин, – Князья, что род вековыми ветвями исчисляют, уж больно кичатся; и та им невеста не по нраву, и эта не хороша. То ли дело те, кто своей преданностью титул заслужили, и собственным усердием свой фамильный герб заработали.

– Да-да! – всколыхнулся Кутайсов, бывший пленный турок, вышедший, благодаря Павлу, из цирюльников в графы, – Это Вы верно пометили, Никита Петрович!

– Таким людям надо вместе держаться. Они всегда друг друга поймут и в беде не оставят. Они – настоящая сила и опора государства.

– Вот, к примеру, Платон Зубов, – как бы невзначай, вмешался в разговор Витворт.

– А что Зубов? – не понял Кутайсов.

– Он ведь тоже титул заслужил перед государыней преданностью и усердием. А влиятельность и уважение этого человека до сих пор не утратили силы, хоть он и выслан из страны. Я так хорошо знаю Платона Александровича потому, что был близок с ним.

– Хоть и понятны взгляды императора на бывшего фаворита матушки, но, между нами, Зубовы – преданнейшие поданные! – поддержал Панин, – Обласканные государем, никогда не предадут руки, их кормящей. Верно, Иван Павлович? – обратился он к Кутайсову.

– Д-да, – заикнувшись, поддакнул тот.