#Этюды_21_века

Между тем мама привлекла внимание одноклассников и учителя. Среди женщин сорока лет, одетых в старые выцветшие вещи, неухоженных, с волосами, завитыми химией, которые так не шли их простым, не накрашенным лицам, моя мама выделялась. Она была высокой, статной и стройной, потому что одна из первых после перестройки стала мучить себя всевозможными диетами. Губы алели жгучей помадой, очки ее были в необычной яркой оправе, которая увеличивала и без того большие глаза. Прическа была уложена высоко, по моде 90х, а костюм ее, бежевый, с золотой цепочкой вместо пояска и пуговиц, один из многих ее удачных приобретений, был невероятно красивым и стильным. И хотя в действительности она была одного возраста с другими мамами, выглядела она моложе.

В те золотые годы детства я по-особенному любила каждую черточку в ярком облике мамы, любила ее горделивый взор, и в то же время лучившуюся через эту оболочку стиля и красоты – скромность. Она словно стыдилась своего превосходства над остальными и пыталась скрыть его, что у нее почти получалось. И мне было отрадно, что она везде любима, везде притягивает взгляд.

Тогда же многие дети стали спрашивать, чья это мама, и мне показалось в тот день, что я могу стать популярной благодаря их восхищению ею.

Вечером, когда я вернулась домой, мама рассказывала о своем впечатлении об учителе и детях. И вдруг она зачем-то сказала, что узнала одну девочку среди них – Вику – и что она была копией своего отца, а тот год назад ушел от них к любовнице.

– Помнишь тетю Таню, которая работала у нас в коттедже штукатурщицей? – спросила мама.

– Да, помню, – сказала я.

Мама не часто разговаривала со мной, она была все больше занята либо работой, либо личной жизнью – встречами с друзьями. Оттого я ловила каждое ее слово, и каждое слово было для меня изречением мудрости.

Лишь только она сказала про тетю Таню, как я сразу вспомнила фигуристую, чуть полноватую, невысокую женщину, совсем не похожую на маму, но все равно очень красивую. Полнота не портила ее, а делала еще более женственной, а главное, она совсем не расходилась в талии, отчего ее нельзя было назвать толстой. В движениях ее было что-то мягкое и кошачье, и сама она вся завлекала к себе, к общению с ней. Я еще тогда думала, когда она работала у нас: зачем нам такая красивая женщина в доме? Мне было немного страшно за маму, за папу. Я боялась чрезмерной, бившейся через край притягательности тети Тани.

– Вот она-то и увела отца Вики! А такая семья была крепкая. Он построил коттедж у нас в поселке. Начали делать ремонт, но переехать так и не успели. В итоге разошлись, дом продали. Вика с мамой купили однокомнатную квартиру в городе, а он живет в вагончике с тетей Таней.

– В вагончике? – поразилась я.

Мне было сложно представить себе, как можно было променять свой огромный благоустроенный дом на вагончик, свою родную дочь на чужую женщину. Я не понимала, как было возможно, чтобы отец Вики любил свою новую жену. Не могла я вообразить, что тетю Таню могли вообще любить, ведь она не излучала ни добро, ни честность, ни искренность, – качества, присущие, как я тогда думала, всем мамам, а значит, всем настоящим женщинам. Я могла себе представить, что тетю Таню приятно гладить, как кошку, или любоваться ее грациозными движениями. Но чтобы любить ее по-настоящему, потерять голову ради нее, а главное, свою жизнь доверить ей? Я бы не хотела жить с таким человеком, и мне казалось, что никто из мужчин не должен был бы этого хотеть. Я была еще очень наивной, скоро вы даже узнаете, насколько. Но какие-то сокрытые, недосказанные вещи чувствовала нутром.

На следующий день, как это часто водится у детей, я забыла про свое потрясение от этой истории и уже решила, что Вика мне как родная, ведь она была единственным человеком в классе, с которым меня что-то связывало. На переменке я подошла к ней и заговорила: