Ничья

Долгая густая тишина поплыла по дому. Стало слышно, как отсчитывают секунды древние ходики на кухне, как поскрипывают старые половицы, как вздыхает ветер за окном.

Ольга, чувствуя, что Елизавета нервничает, решила прекратить расспросы. Меньше всего на свете она хотела обидеть человека, который в любую минуту оказывался рядом. Ольга поправила волосы, взяла пустую трехлитровую банку из-под молока и примирительно кивнула.

– Все, все, расслабься. Я иду домой, а то свекровь подаст в розыск. И ты отдыхай.

Подруга поспешно двинулась к выходу, торопясь оставить Елизавету одну, но, когда открыла дверь, услышала:

– Постой, Оля, не уходи.

До самого рассвета горел свет в доме у околицы. И лишь когда первые лучи солнца ласково коснулись резных лазоревых ставенок, свет погас.

Ночь ушла, унося с собой горестные воспоминания, которые и стереть из памяти невозможно, и носить всю жизнь тяжело.

Глава 6

Лизонька Морозова родилась в очень счастливой семье. Бывает же такое, когда счастье захлестывает, радость переливается через край и любовь освещает будущее. Бывает, когда хочется без причины смеяться, когда и хмурый день ярок, и под дождем танцуешь фокстрот. Вот и у них случилось такое.

Соседи останавливались, с завистью оглядывались и благожелательно посмеивались, когда мать и отец, молодые, сильные и красивые, не стесняясь, обнимались на улице. Прохожие одобрительно кивали, глядя, как отец подкидывал визжащую от восторга Лизоньку вверх, как они втроем, взявшись за руки, танцевали под яркой радугой, протянувшей цветной мост через все небо.

Мама Зина, работающая в поликлинике врачом, спешила после смены домой, торопилась, улыбаясь во весь рот. Папа Алеша, электрик в театре, водил их на спектакли, пел по праздникам песни под гитару, возил на озеро рыбачить.

Маленькая Лиза, купаясь в их любви, даже не задумывалась о том, что бывает иначе. Ей казалось естественным, что все вокруг улыбаются, любят друг друга и бросаются на помощь по первому слову. Она считала это нормальным, обычным делом. И смешливый прищур мамы, и ласковый блеск в глазах отца, и их теплые объятия, и долгие тихие вечера перед телевизором.

Мама даже скучную домашнюю работу превращала в таинство. По ночам, отправив всех спать, пекла пироги, а утром к завтраку подавала свежую, с пылу с жару, выпечку. Сама придумывала новые рецепты, и каждый раз, хохоча, заставляла отца оценить ее творение. Отец сочинял стихи, сам рисовал для них открытки и устраивал домашние представления.

Казалось, даже холодные звезды, заглядывая к ним в окна, приветливо улыбались и тихо завидовали бурлящему здесь семейному счастью.

Все закончилось в одночасье. В театре случился страшный пожар, и отец, первым кинувшийся к электрощитку, мгновенно погиб от удара током. Его жизнь оборвалась так внезапно и так трагично, что никто из окружающих даже не успел броситься ему на помощь.

Этот миг, когда оборвалась жизнь светлого и веселого Алексея, стал началом конца и для его любимой Зинаиды. С Зиной, когда ей через час сообщили о несчастье, случился жестокий психологический паралич.

Она, как обычно, вела утренний прием больных в поликлинике. Зазвонивший телефон брать не хотела, чтобы не отвлекаться от престарелой и довольно капризной пациентки, но, видно, что-то ей подсказало, подтолкнуло.

Услышав жуткую новость, женщина побледнела, вскрикнула и, резко вскочив со стула, тут же упала, как подкошенная, потеряв спасительное равновесие.

Сбежавшиеся на крик пациентки коллеги быстро привели Зину в себя, но она впала в прострацию: никак не реагировала на происходящее, молча глядела в потолок. Все слышала, видела, ощущала, но не отзывалась, не плакала, не двигалась, не кричала.

Зинаида лежала обездвиженная, помертвевшая, равнодушная и спокойная. Не рыдала истошно, не голосила, как принято, по покойнику, не утопала в слезах, не рвала на себе волосы. Молча и сосредоточенно смотрела в потолок, крепко сжав похолодевшие руки.

Перепуганные подруги поначалу положили ее в отделение, делали капельницы, кололи уколы. Потом уговаривали, ругали, приглашали психиатра. Ничего не помогало. Ее мозг работал, физически она жила, но психика не включалась, не принимала новую действительность.

Больше ждать было нельзя, и Алексея похоронили без жены. Дочь на время приютила соседка Галина, которая всегда дружила с семьей и считалась у них палочкой-выручалочкой. Коллеги тихо перешептывались, навещая Зинаиду, подруги украдкой плакали, соседи горестно шушукались, но никто не мог понять, что делать. А четырехлетняя Лизонька, еще не сознающая масштаба беды, пока жила прежней жизнью, лишь удивляясь, что мамы и папы долго нет. Заплаканная соседка, навещая Зину в больнице, ничего девочке пока не говорила, боясь, чтобы и с ней не случилось какой-нибудь напасти. Но все же однажды решила взять малышку с собой.

Она ни на что не надеялась, просто в тот день Лизу не с кем было оставить. Но именно тот день, когда маленькая дочь пришла к матери в больницу, стал днем возвращения к жизни впавшей в ступор Зинаиды.

Лизонька, робея, проскользнула в палату и, оглядевшись по сторонам, сразу бросилась к матери. Она, радостно визжа, стала обнимать маму, залезла к ней на кровать, но та, не шевелясь, молча глядела в потолок. Девочка сначала смеялась, целовала ее щеки, теребила волосы, но потом обиженно нахмурилась.

– Мам, ты почему не смотришь на меня? Мам, – Лиза наклонилась к ее уху.

Никакой реакции.

Тогда девочка, схватив мать за руку, громко испуганно зарыдала:

– Мам! Мама. Ты чего молчишь? Мама, ты что, умерла? Мамочка.

Девочка заплакала, забилась в истерике, и слезы ее детские упали на лицо замершей от горя матери. И та, внезапно содрогнувшись всем телом, вытянулась в струну, выгнулась, будто надломанная ветка и, резко выдохнув, удивленно обернулась к рыдающей дочери.

Словно пытаясь вспомнить что-то или осознать происходящее, женщина вопросительно оглянулась вокруг, сдвинула брови и, нахмурившись, положила ладонь на голову дочери.

– Лиза? Ты зачем здесь?

Но тут, очевидно, услужливая память мгновенно оживила в ее голове события последних дней, и Зинаида ахнула, прижала дочь к себе и зарыдала, завыла истошно, тоскливо и отчаянно.

Через день Зина вернулась домой. Переодевшись в черное, зашла к соседке.

– Теть Галь, можно у вас Лизу до вечера оставить?

– А ты куда, Зиночка? – тревожно встрепенулась соседка.

– На кладбище.

Зина приехала на кладбище, нашла свежую могилу мужа и упала на нее как подкошенная. Исступленно воя, безутешно рыдала и в каком-то безумии все целовала и целовала землю. А к вечеру вернулась домой и стала жить.

Жизнь давалась тяжело. Ничего не хотелось. Ничего! Ни ехать на работу, ни возвращаться домой, ни разговаривать, ни улыбаться. Не хотелось одеваться, мыть голову, готовить обед. А главное, жить не хотелось.

Однажды вечером, зайдя в магазин после работы, Зина встретила давнюю знакомую, которая весело подмигнула ей.

– Что смотришь? Не узнала? Это ж я, Лариса. Ну, вспомнила? Эх, ты, короткая память! А что ты, Зинка, такая зеленая? И худющая – страсть! Кожа да кости. Фу! Что с тобой?

– Муж у меня погиб, – мрачно отозвалась Зина.

Подруга не состроила трагическое лицо, не всхлипнула, не смахнула слезу.

– У Бога на каждого их нас свои планы. Погиб, значит, так ему на роду написано.

Зина, отшатнувшись, резко отвернулась и быстро пошла прочь, но ушлая приятельница не отставала.

– Зинок, ты куда понеслась? Обиделась? Вот дура-то! Зинка, брось ты из-за мужика себя убивать. Ну, умер. Что поделаешь, другой будет.

– Да как ты можешь? – резко остановилась Зина. – Замолчи! Уйди!

Однако приятельница пристала к Зине, как банный лист.

– Ну, ладно, ладно. Жаль, конечно, что умер. Да постой же! Что ты бежишь?

– Чего надо?

– Слушай, Зинка, – схватила ее за руку Лариска, – может, выпьем, а? Ну, за нашу встречу, за твое горе. Соглашайся, Зинок! Вот увидишь, сразу легче станет, это я тебе как знаток говорю. Ну?