Странные женщины

– А может, – хитро прищурился Мишка, – это я тебя так рад видеть…

– Тоже мне, нашел радость, – отмахнулась Маруся. – Давай, проходи. Чего хочешь? Чаю или кофе?

– Эх, Машка, Машка, – Михаил прошел за ней в комнату, – ничего-то ты не понимаешь в жизни!

– Да ты что? – она хмыкнула. – И в чем же ее прелесть?

– Во всем, – Мишка широко раскинул руки. – В этой дурацкой погоде, в моей работе, в тебе…

– Вот-вот, во мне особенно. Что-то никому, кроме тебя, я не кажусь носителем счастья и радости. Это ты, по старой дружбе, мне просто льстишь.

– Да чего льстить-то? – Михаил пожал плечами. – Когда ты глупости делаешь, я тебе так и говорю, что ты дура дурой, а когда совершаешь нечто прекрасное, – до небес превозношу.

– Ты часом не выпил? – зыркнула на него Маруся. – Что-то тебя на философские размышления потянуло…

– Вот я и говорю, не ты умеешь радоваться жизни. Просто радоваться. – Мишка обиженно махнул рукой. – Давай чаю что ли…

Они прошли на кухню, включили чайник.

– Боже, – спохватилась Маруся, – ты совсем голову мне задурил своими выдумками. Где фотография-то? Или забыл, зачем приехал?

– А просто так к тебе уже и приехать нельзя? – усмехнулся Михаил.

Маруся легонько шлепнула его по затылку.

– Можно, конечно! Не прибедняйся, ты ж мой самый любимый друг и товарищ! Самый надежный и верный!

– То-то же, – довольный Михаил ласково глянул на нее. – Почаще это говори, может, до тебя дойдет смысл слов.

– Хватит, болтун, – рассмеялась Маруся. – Неси фотку быстро.

– Вот, смотри, – Михаил подал ей старую, пожелтевшую от времени фотографию.

– Где ты ее откопал? Это же я здесь…

На выцветшем от времени снимке молодая женщина держала на руках младенца.

– Ты? – Мишка недоверчиво нахмурился. – Как определила? Мне кажется, это только что родившийся малыш. Они все, на мой взгляд, одинаковые…

– Нет, нет, это точно я! У меня есть почти такая же карточка. Сейчас покажу.

Она достала с полки большой старый альбом с фотографиями. Такие альбомы лежали в шкафах почти всех семей Советского Союза: объемные, с бархатными или кожаными обложками, с прорезанными для карточек листами, переложенные тончайшей папиросной бумагой…

Маруся лихорадочно листала альбом, возбужденно что-то бормотала, подбирала выпадающие снимки. Мишка, позабыв обо всем на свете, смотрел на нее и чувствовал, как от любви к этой сумасбродной, вечно занятой торопыге плавится в груди его неуемное сердце. Как от нежности к ней, такой близкой и далекой, такой нежной и строптивой, стучит и стучит в висках…

– Эй, Мишка, ты что, спишь?

– Нет, конечно.

– А чего уставился в одну точку? Или мечтаешь о чем-то? Ты не слышишь, что я тебе тут рассказываю?

– Да слышу я все, – отгрызнулся он. – Нашла что искала?

– Ну, вот же!

Она подошла к нему так близко, что Мишка уловил аромат ее волос, и еле сдержался, чтобы не обнять девушку…

– Показывай, – пересилил он себя.

– Вот же, смотри, – Маруся сунула ему под нос старую фотографию.

Мишка присмотрелся. Да, точно. Абсолютно такая же картинка: женщина держит на руках того же самого младенца.

– Да ведь это то же самое, – удивленно произнес он.

– Нет, – Маруся схватилась за голову. – В том-то и дело. Такая да не такая! Присмотрись. На моей фотографии меня держит на руках мама, а на той, что ты принес, – чужая женщина, совершенно мне не знакомая. Понимаешь?

– Машка, ты только не злись. Но я что-то не соображу, чего ты взбеленилась? Чего волнуешься? Ну, сфотографировалась твоя мама с тобой на руках. Потом передала тебя кому-то еще, и та дама тоже сделала такое же фото. Логично?

Маруся, отмахнувшись, взяла в руки принесенный Михаилом снимок и все смотрела и смотрела на него, внимательно и сосредоточенно, словно пыталась найти ответ на только ей понятный вопрос. Потом перевернула фото и, приглядевшись, побледнела.

– Вот… Мишка, – прошептала она и ткнула пальцем на обратную сторону фотографии. – Ты только посмотри!

– Ну, что еще? Я ж тебе по телефону уже сказал – там надпись странная!

– Но ты же не прочитал. А я прочла! Наклонись, читай.

Михаил приблизился, прищурился, добросовестно пытаясь прочитать чьи-то каракули.

– Ну? Ты видел это? – Маруся судорожно схватила его за руку.

Мишка сделал умное лицо, помолчал и вкрадчиво произнес, стараясь ее не обидеть:

– А что особенного я должен увидеть? Ну, написал кто-то на обратной стороне какой-то адрес… Я правильно понял? Это адрес?

– Ты дурак что ли? – Маруся расстроенно обернулась к нему. – Или издеваешься?

– Ты зачем шарады загадываешь? – Михаил и сам занервничал. – Можешь просто, без обмороков и закатывания глаз, объяснить, что такого страшного или ужасного в этих двух фото? Что ты мне все тычешь их в лицо? Язык у тебя для чего? Говори по-человечески!

Маруся, вздохнув, взяла в руки оба снимка и положила их на стол.

– Хорошо. Объясняю спокойно. Смотри. Здесь и здесь я на руках у разных женщин. На этом снимке – моя мама, на втором – не знаю кто. А теперь это посмотри, – она перевернула снимки обратной стороной. – Вот. Надписи читай. На первом снимке, где я с мамой, написано: «Маруся. Пятый день». Видишь? Маминой рукой написано. А на втором, где я с чужой женщиной, написано: «Мария. Четыре дня от рождения». Это чужой почерк. И дальше адрес. Ведь это адрес чей-то? «Улица Комсомольская, дом семнадцать, квартира восемь». И дальше, после адреса, вот, читай: «Всегда жду». И самое важное, эта чужая женщина лежит в кровати. Ты видишь? Лежит! И держит меня на руках!

– Да… Тайна, покрытая мраком, – Михаил почесал затылок.

– Вот и я о том же, – Маруся задумчиво поглядела на него. – Как такое может быть? Получается, в четыре дня от роду я фотографируюсь с одной женщиной, которая при этом лежит в халате на кровати, а в пять дней – с другой? Ну, это еще, наверное, можно как-то объяснить. Но почему она лежит? И потом… Ведь в четыре дня от роду я должна быть еще в роддоме с мамой? И вот еще вопрос: что это за адрес? И почему она написала: «всегда жду»? Кого ждет? Меня? Маму? Или кого-то еще?

– Ой, Машка, ты меня совсем запутала, – Михаил потряс головой и рухнул в кресло. – Давай начнем сначала…