Под прицелом

Смотрит на меня безо всякого выражения и, подойдя ближе, начинает развязывать путы.

Я молчу и наблюдаю. Думаю: «Врезать ему, что ли, и попробовать бежать?»

Но куда я денусь отсюда?

Зато тогда меня точно сразу убьют.

Но нет, эту мысль отметаю. Умереть я всегда успею. Надо ещё побороться.

Закончив с верёвками, он командует:

– Вставай!

Я подчиняюсь. На меня нападает такая апатия, что я, как послушный робот, иду впереди, подчиняясь командам. И понимаю, что ведут меня вновь в дом главаря.

Сегодня там лишь постовой у входа, сам вожак, его помощник и мы с переводчиком. Судя по всему, арвенский командир в отличном расположении духа. При виде меня он улыбается, и я понимаю, что для меня это вряд ли сулит что-то хорошее.

Он без фуражки, и я невольно подмечаю, что он уже лысоват, да и вообще, мерзок немножко. Это даже если не учитывать того, что я ненавижу его априори – потому что он враг и мучитель.

Меня сажают на стул. Главарь опять присаживается на крышку стола напротив и внимательно изучает моё лицо.

Затем что-то коротко спрашивает, и я слышу:

– Как спалось?

Это звучит как издёвка. Это все понимают. И я молчу.

– Скажи, что ты делала в своём лагере? – слышу опять перевод и, недолго подумав, решаю сказать:

– Готовила.

Брови главаря взлетают вверх. То ли потому, что я всё же заговорила, то ли от неожиданного ответа. Ну да, не разведку поймали, что ж делать?!

– И какое блюдо ты умеешь готовить лучше всего?

Я усмехаюсь и, глядя прямо в глаза подонку, произношу:

– Яд.

Переводчик молчит.

Главарь смотрит на него, ожидая ответа. Наконец тот произносит короткое слово на арвенском и, судя по выражению лиц обоих, я понимаю, что врать он не стал и перевёл точно.

Спустя пару мгновений, полных зловещей тишины, в комнате раздаётся оглушительный смех. Это главарь развеселился. Рада, что ему моё чувство юмора пришлось по вкусу, но теперь-то он знает, что эксплуатировать меня в качестве повара лучше не стоит – не ровен час, отравлю всё арвенскую армию.

Он подходит ко мне и хватает мой подбородок рукой. Пытаюсь уклониться, но он держит крепко. Что-то говорит, но переводчик заткнулся. Наверное, мне действительно этого лучше не знать.

А потом отпускает меня и достаёт из кармана брюк… нож.

Я судорожно сглатываю. А главарь машет рукой своему помощнику и, когда тот подходит, вручает оружие и что-то командует, показывая на мои ноги.

Кажется, в этот момент я забываю про то, как дышать. Хочется кричать, но я молчу. Наблюдаю за тем, что происходит, и не могу поверить, что это со мной. Не могу до тех пор, пока не чувствую боли.

Меня толкают на стул, чтобы я снова села. Острие ножа касается ткани у икры ноги и ползёт вниз, сдирая кожу. Я понимаю где-то в глубине сознания, что протыкает он не сильно, не до кости, но боль такая, что я начинаю кричать, и слёзы брызжут из глаз.

Главарь усмехается, а потом поднимает руку и говорит что-то, останавливая пытку.

Ткань на ноге уже пропиталась кровью. Я не кричу, но постанываю, изо всех сил впиваясь ногтями в жёсткое сиденье стула и закусывая губы.

Не знаю, сам ли помощник главаря меня пощадил или ему приказали лишь припугнуть – я понимаю: могло быть хуже. Но это не спасает. Мне ОЧЕНЬ больно.

Главарь что-то бросает мне в грубой форме и кивает парню, мол, переводи.

– Завтра вернёмся к беседе, – слышу я.

А потом он отдаёт честь и выводит меня. Однако, едва я пытаюсь встать на раненую ногу, всё тело пронзает жгучая боль. Я снова кричу и едва не падаю. Парень буквально тащит меня на себе, а я едва за ним успеваю.

К счастью, до того места за сараем, где я провела ночь, не больше тридцати шагов, но и они даются с диким мучением! Я стараюсь сдержать стоны, но это почти невозможно. Для меня – человека, который никогда не подвергался никаким пыткам и ни разу в жизни ничего не ломал – эта боль кажется предвестником скорой смерти.

После того как я снова надёжно привязана, он не уходит, садится рядом, но на расстоянии. Достаёт из внутреннего кармана куртки книжку в мягком переплёте и начинает читать.

Первые полчаса или, может, минут сорок, провожу в агонии. Верчусь с боку на бок, не находя себе места, пытаюсь зажать рану руками, чтобы остановить поток крови, плачу. Всё это время арвенец ведёт себя так, словно вокруг ничего и не происходит. Дважды мимо проходит безучастный постовой – опять молодой парень, но уже не тот, что вчера. Сколько их тут человек? Явно больше, чем наших.

Постепенно боль притупляется, кровь уже не идёт, и я рискую осторожно задрать штанину и осмотреть свою рану. Вижу, что парень рядом косится на меня, но при этом не произносит ни слова.

Нога перепачкана, но рана и впрямь не глубокая. Кровь застыла коркой, и я подкатываю штанину и выпрямляю ногу, вытягивая её вперёд в не очень удобной и неестественной позе – так, чтобы рана была сверху и подсыхала.

На какое-то время из-за боли и переживаний я даже забываю о том, что уже почти сутки не ела. Но когда становится легче, желудок напоминает о себе вновь.

Слышится звук вроде гонга, и переводчик уходит. Похоже, сегодня у них на завтрак шашлык. Неплохо живут. Запах стоит настолько умопомрачительный, что от голода и без того раздражённый желудок сводит ещё сильнее.

Примерно через пятнадцать минут парень возвращается. Я за это время успеваю подумать о том, что, к счастью, успела написать письмо маме. Какое-то время она будет спокойна, что с дочерью всё хорошо. А потом…

Переводчик возвращается, садится на своё место и вновь достаёт книгу. Я сижу к нему полубоком и прекрасно могу его видеть. У него зелёные глаза, перебегают со строчки на строчку. Я не очень часто разглядываю цвет чужих глаз, но эти выделяются невероятным оттенком бирюзы. Наверняка в прежней жизни именно эта его особенность была одной из отличительных черт, привлекающих женский пол. Восхитительный каприз природы. Я ни у кого не встречала таких.

Спустя время он снимает головной убор, и я вижу тёмно-русые волосы. Они слегка взлохмачены. Высокий лоб, прямой нос, ярко очерченные скулы. Высокий рост, но при этом парень хорошо сложен и не выглядит длинным и несуразным. А ещё у него изящные пальцы. Я называю такие «аристократичными» – длинные, ровные и красивые, как у пианиста.

Мне не хочется этого признавать, но он очень красив.

Интересно, кем был в прежней обычной жизни? И кого там оставил? Родителей? Девушку? Женским вниманием он явно был не обделён.

Я почти усмехаюсь от горького осознания, что думаю не о том. Какая мне разница? Может быть, именно эти руки меня и убьют.

Наверное, если бы я сидела дома и смотрела кино с таким сюжетом, подумала бы, что умирать от пули красивого парня даже приятно. Но это моя жизнь, а не кино. И умирать не хочется ни при каких условиях и обстоятельствах.

Хотя, возможно, из всех вариантов смерти это красивая финальная точка.

Вот до чего докатился современный мир: раньше симпатичные рыцари спасали девушек от драконов, теперь – лишают жизни по требованию драконов.