В потоке творчества: музыкант… Терентiй Травнiкъ в статьях, письмах, дневниках и диалогах современников

Верно говорят, что научить что-то делать хорошо без желания самого обучаемого нельзя, а вот научиться ему самому чему-либо, вполне возможно. Терентий продолжает:

«Да, я неплохо играл сочинения Баха, какие-то простые его вещи, играл произведения для детей Чайковского, и довольно „кривенько“ Моцарта. Хотя музыке меня не доучили, но развили и закрепили слух, и самое, пожалуй, главное – музыке удалось меня в самом прямом смысле влюбить в себя. И когда я стал старше, где-то класс седьмой-восьмой, то во мне она проснулась и заявила о себе во всеуслышание. Да ещё как заявила! Я просто бредил ею, мечтал о гитаре и как заворожённый смотрел на ребят, которые умели играть на ней и петь».

Все началось в пионерском лагере. Ребята ходили на танцы, слушали музыку и подбирали услышанные мелодии на гитаре, а он им подсказывал, какую ноту взять. В один прекрасный момент Игорь заметил, как его «уши слышат всё, что касается музыки». Его уши чувствовали красоту мелодии, тонкости игры, слышали, как поют и как фальшивят исполнители. Он без ума был от игры на гитаре вожатых и пионеров, которые делали это мастерски, и куксился при явном горлопанстве. Он так страстно хотел освоить гитару, что упросил родителей купить её для него.

Москва. Бирюлево Западное. Фото из газеты «Вечерняя Москва». 1979

Когда Игорю исполнилось тринадцать лет, его семья переехала на новую квартиру в Бирюлево-Западное, и родители подарили ему первую в его жизни гитару. Это была известная на весь Советский Союз «шиховская[2 - Название идет от известной на весь Советский Союз Шиховской гитарной фабрики, что под Звенигородом. В свое время, это производство было одним из лидеров по выпуску гитар (до нескольких десятков тысяч гитар в год). Фабрика была закрыта в 2007 году из-за нерентабельности.]», и стоила она тогда шестнадцать рублей. Обучение давалось нелегко, хоть он и учился в музыкальной школе, но по классу фортепиано. Гитара была семиструнная, шестиструнных, по его словам, тогда было не достать, но одну струну можно было все-таки снять, распилить порожек под шестиструнку, перестроить и играть. «Всё ничего, – поясняет Терентий, но на ней ещё и струны стояли почему-то не пойми как, что было в духе мелкого брака советского времени: вместо нормального комплекта струн стояли две первых, одна третья, две четвертых и две седьмых».

Но тогда он толком этого не понимал и, не зная ни одного аккорда, выдумывал свои. Игорь целыми днями бренчал, подражая пионерским «лелям», исполняя на свой манер популярные в то время песни, которые услышал в местах своего летнего отдыха и успел к этому времени выучить. Пелось все: от знаменитых «Лица стёрты, краски тусклы…» группы «Машина времени» (то, что песня называлась «Марионетки», тогда мало кто знал) и до дворово-надрывных лирических баллад, типа слезливых «Зазвонят опять колокола», «На что похожи облака» и «Попавшего под рыбацкий борт дельфиненка». Он зажимал на грифе что-то вроде аккорда, и ему казалось, что все звучит удивительно красиво и даже гитара почему-то строит. Его тяга к игре была такова, что абсолютный слух, видимо, не возражал, предоставив возможность «гению» состояться.

Так он «проиграл» с месяц, пока кто-то из знатоков не намекнул ему, что у него гитара с разными струнами, а отсюда и полный, как выражались доки, «нестроевич», да и пел он полную, по их словам, лажу:

«Что за аккорды берешь? Ты откуда это всё надыбил?» – по-свойски возмущался тогда спец Вован. Игорь, интеллигентный мальчик, откровенный тихоня, напустив на себя «отвязно-оторванный» вид, небрежно и с достоинством кинул ему в ответ: «На своих!»

А «на своих» наш гитарист играл по большей части дома и в основном для бабушки Марии Васильевны, которая, сидя на кухне, размачивала сушки в спитом чае, слушала и с умилением приговаривала: «Хорошо-то как, внучек! Ай-да молодец!». Вот он и старался наяривать и голосить ей «лагерные» зонги: «А вокруг такая тишина…» или «Сегодня битва с дураками» из репертуара Макаревича, и еще что-то подобное: «Кто виноват, скажи-ка, брат…»

Но пришла пора, и будущий бард, как-то неожиданно для себя понял, что не может дальше играть без нот и правильных аккордов. Вместе со своим соседом по дому Ваней Ламочкиным – Вано, как его называл Терентий, они занялись взаимным самообучением на гитаре. Вано купил себе гитару, и все дни напролет ребята «лабали» от души, к тому же умудрились привлечь к обучению и друга Игоря по старой квартире Колю Игумнова. Тот давал уроки по телефону: учил какую струну и каким пальцем нужно зажимать, а за какую дергать, если играть перебором, чтобы «клево» звучал «Дом восходящего солнца».

«Я настолько полюбил гитарную музыку, – рассказывает Терентий, – что в первый месяц стёр свои пальцы до кровавых мозолей, т.к. струны стояли высоко от грифа. Но я очень сильно хотел научиться играть! Пальцы опухли и болели. Проложив кое-как их ваткой, и надев напальчники, я и по ночам потихоньку музицировал, терпя боль. На пальцах левой руки образовались мокрые волдыри, вскоре они лопнули и засохли. Не дожидаясь, пока пальцы заживут, всё время игрой бередил раны. Только месяца через два у меня сошли мозоли – настоящие корки. Зато потом пальцы стали мягкие, пластичные и совершенно не болели, видимо адаптировались, и от этого я был благодарен сразу всему на свете».

Два года спустя, в 1979 году, когда появилась школьная группа «Ноев Ковчег», Игорь играл в ней не только на фортепьяно, но ещё и на гитаре. И что самое главное, он освоил ноты, мог свободно сочинять и записывать мелодии. С этим умением он быстро завоевал авторитет среди одноклассников, особенно среди его «шпанистой» прослойки.

Он как-то разом почувствовал свое превосходство и явную пользу от того, что музыкально образован. Наконец-то у него появилось то неоспоримое личное преимущество, которого никто не имел среди его ровесников: он умел играть на гитаре, на фортепьяно, мог объяснить, что такое «ля минор» и «до мажор», и точно подобрать к мелодии аккорды, или, как говорили тогда: «грамотно снять гармошку», что вызывало неоспоримое уважение к нему одноклассников, и конечно же, привлекало внимание девчонок.

Музыка! Это и было тем необходимым «вещдоком» для выживания на улице, когда тебе пятнадцать. Ведь до этого ничего приметного, кроме примерного поведения, хорошей учебы и проглядывающего сквозь поросль юной личности таланта, он предъявить не мог. Сверстники, скорее всего, не поняли бы. И если талант, в силу своей видимости, представлял хоть какой-то социальный вес, то ни учеба, ни тем более поведение не ценились тогда совсем, впрочем, как и сегодня. В остальном же, когда нужно было хорошо прыгнуть в длину, сигануть на «физ-ре» через коня или ловко кувыркнуться, он изрядно отставал, и по его выражению у него это получалось «через пень колоду»: «Я был неспортивным, стеснительным, неуклюжим, одним словом, «не курил», а это плохо. Откровенно говоря, в то время никто в классе особо и не курил, а так – покуривали.

Произошло осознанное вхождение в музыку: играл по многу часов, слушал магнитофонные записи, подбирал партии гитары и баса, разучивал их, и так целыми днями.

Возвращаясь немного назад в своем повествовании, Терентий продолжил рассказ о своем друге Иване Валентиновиче Ламочкине – Вано, который сегодня живет в Канаде. Когда он купил себе гитару, то ребята организовали свою концертную программу «Иван и Игорь», или сокращенно «ИиИ», и начали проводить домашние выступления. Ваня быстро обучился игре, купил «звучок» – звукосниматель на гитару, точнее темброблок, и они вдвоем подключились к единственной стереорадиоле папы Травника. Мама Игоря принесла с работы списанные барабаны, ей их просто отдали, купив новые. Папа, который еще в молодости был ударником в любительском джазовом оркестре, быстро их освоил, и они втроем: Иван и Игорь на гитарах, а Палыч на барабанах, вернее, на одном барабане (ведущем), а точнее «ритмаче», с тарелкой и «чарликом», чарльстоном играли домашние буги-вуги. Довольно быстро у них сложился свой репертуар от Фэтса Домино и Чака Берри, Нейла Седаки, до «Коробочки».

Школьный друг Травника Вано (Иван Валентинович Ламочкин)

Музыканты собственноручно делали программки и приглашали соседей по дому. Концерты состояли из двух отделений и проходили у Травника дома в большой комнате. Остались фотографии, где Иван и Игорь стоят с гитарами, а папа сидит рядом за барабаном на фоне пианино. Дело спорилось. По заказу они подбирали известные мелодии, Ваня солировал, а Игорь создавал аранжировку, сопровождая его соло игрою на ритмгитаре. У Травника по сей день сохранилась одна афишка того времени. Они их рисовали сами и раздавали всем желающим, билеты тоже выпускали сами.

Печать для них вырезал дедушка Игоря, Георгий Григорьевич. За билеты брали не деньгами, а сладостями – пастилой, конфетами, пирожками, пряниками. Несмотря на то, что уже были «большими», как-никак 7—8 класс, но к сладостям все же не были равнодушными. Вообще ребята были очень домашними, интеллигентными детьми, хорошо воспитанными в лучших традициях советско-аристократического времени, к тому же оба уроженцы центральной Москвы, один с улицы Веснина, другой с Ростовских переулков. Им было по четырнадцать лет, и они больше не шлёндали по улице, не болтались по помойкам и не торчали друг у друга допоздна, как в раннем детстве, а давали домашние концерты в духе почти забытого старосветского музицирования.

В репертуаре были шлягеры того времени: «Генералы песчаных карьеров», мелодии оркестра Поля Мориа, музыка из кинофильмов, вариации на темы русских народных песен и революционные песни. Без этого никуда! За окном стояло время коммунистического нигилизма и социалистических надежд. Играли только мелодии и совсем не пели. Все это было по-настоящему замечательно и от души. Такие выступления сослужили хорошую службу: вскоре Игоря пригласили в рок-группу его одноклассники. Из его воспоминаний: «…всё произошло мгновенно. Отточенное стаккато готовилось перейти в долгое и красивое легато будущего композитора. На горизонте всходило солнце рок-музыки, и наступала эра дерзких парней с гитарами и в пятидесятисантиметровых клешах».

Юность: рок-группа «Ноев Ковчег», проекты Esterra, Tetra

В группу «Ноев Ковчег» («НК»), имеющую ранее название «НЛО», Игорь пришёл уже с опытом игры на гитаре. Его пригласили одноклассники Дмитрий Воронов и Леонид Чертов, которые первыми и создали этот проект. Всё случилось в восьмом классе. Ребята, теперь уже втроем, реорганизовали прежний состав, но не для выступлений в школе, а скорее для собственных записей на магнитофон.

Сама группа далеко не сразу обрела название «Ноев Ковчег». Предложений было немало, и помимо ранее упомянутого «НЛО», рассматривались еще «ИДЛ» и «Рубль на дороге», точнее «Rubl on the Road». В те годы была очень популярной шотландская поп-группа «Middle of the Road», пришедшая в Союз с конца 60-х начала 70-х годов прошлого столетия, и ребята переиначили ее название на свой лад: «Рабл он зе роуд», даже значки делали с «Рубль на дороге» и носили на лацкане пиджака школьной формы.

Позже пошли и другие предложения. Леонид хотел что-то вроде «Почтамта», «Теле-Графа» или «Фонографа», Дмитрию было всё равно, а Игорь предлагал двойные названия – «Бежин луг», «Дети подземелья» и, наконец, «Ноев Ковчег». Это название приняли не сразу, утверждалось оно непросто, и только после окончания школы, уже в институте, название прижилось, в частично обновленном составе группы.

NOE. Слева: Дмитрий Воронов, Леонид Чертов и Игорь Алексеев. Москва. 25 мая 1981 г.

Разница между игрой с Вано и записями с «Ковчегом» была принципиальной и заключалась в совершенно разном подходе к творчеству. Когда Игорь пришел в «НЛО», ребята может, и не умели хорошо играть, но в отличие от дуэта «ИиИ», писали собственные тексты и, пусть простую, но свою музыку, а это, по мнению Терентия, «ставило всё дело в качественно иное музыкальное русло. Это было нечто!»

Барабанщиком был Леонид Чертов, а Дима Воронов бас гитару осваивал. Они были достаточно далеки от настоящей музыки, но то, что терпеливо изучали её премудрости и проникали во всё новые и новые тонкости этого непростого делания, было явным свидетельством их преданности занятию музыкой. Начинающие музыканты были полностью погружены в мир творческих идей, а это и есть тот самый, существенный аргумент, чтобы заниматься музыкой безо всяких допусков. Одно то, что ими был перепаян «детскомировский» одноголосый органчик «Малыш» в синтезатор, уже говорит о многом. Он хоть и не строил, но в песне «Город призрак» звучал очень прогрессивно.

Действительно, с самого начала, с восьмого класса школы, группа не играла, как большинство школьных команд того времени известные советские песни, а исполняла только свои. Их ранние тексты звучали, конечно же, наивно: «Бирюлево, Бирюлёво, не знаем места мы другого…» или «А на кладбище живет поп, он суеверных гонит в гроб», а потом были стихи и про «семьдесят девятый элемент» – золото, и про НЛО, как никак имя их команды, и про Чили – «страну у ласкового моря», попавшую под кувалду пиночетовского путча, про город-призрак, колесо удачи и многое другое.

Со временем появились более интересные тексты, которые продолжали писать Дима и Леонид. «Ноев Ковчег» стремительно развивался, и его взлет пришелся на десятый класс школы и первый курс их институтов. Увы, но учеба в вузе сбила с них яркий пыл успеха, ребята разбрелись по разным сторонам, ждавшей их науки.

Поэт и барабанщик «Ноева Ковчега» Леонид Чертов. На заднем плане картина Т. Травника «Пороки». 1984 г.

Дима, а в группе его звали «Дэн Фогель» поступил в МИРЭА, Леонид (в группе Лестер фон Линнельман) в МТИЛП, а Игорь (Ирвин Алексбергер) в МЭИС, Вано (Жан Камельшафт) поступил в МЭИ.

Подъем популярности уже травниковского «Ноева Ковчега» пришелся на начало 90-х годов ХХ столетия. В этот период Терентий начал писать свои, ставшие быстро популярными песни, которые любимы и по сей день. Состав его музыкантов постоянно обновлялся. Какое-то время в группе на клавишных играла и жена Травника, Оксана Серебрякова. После четырехлетней утряски, «Ноев Ковчег» полностью встал под лидерство Терентия Травника. Репертуар команды состоял из его песен, звучащих преимущественно с акустическим оттенком. На дальнейшее формирование «Ковчега» теперь оказывали влияние такие музыканты, как Борис Гребенщиков, Майк Науменко и солист хипповой группы «Выход», которого Травник считает идеологом нового звучания «Ковчега». Напомню первый состав «НК»: Дмитрий Воронов (бас, вокал), Леонид Чертов (ударные), Игорь Алексеев (гитара, ф-но) и сессионные музыканты Владимир Горчаков (вокал), Юрий Царев (бэк-вокал), Олег Савин (бас) и Сергей Баранчиков (соло-гитара) был, пожалуй, самым стойким, но с середины 80-х он начал стремительно меняться и менялся, надо сказать, многократно.

У «Ковчега» есть диск, где при записи было человек двадцать. У Игоря был особый подход к этому делу. Состав мог быть и в два человека.

Запись в дом студии. Слева Дмитрий Воронов, Сергей Баранчиков, Леонид Чертов и Игорь Алексеев. 1983 г.

Скажем, он мог записать песню вдвоем с кем-то, и это уже состав. В следующий раз писал уже с шестью гитаристами, каждый прозвучал по нотке – вот и еще состав. «Кто-то что-то сыграл, топнул, свистнул», он и брал его в состав. Так однажды и получился «составище» почти в двадцать человек. Как-то раз пришла к нему домой одноклассница, будущая поэтесса Катрин Замосковная (Катя Беатус-Коварская) с дочкой Ариной. Дочке было месяцев пять, она гулила и заливалась детским смехом, а он записал это на пленку и смикшировав, включил в альбом. Катя спела псалом на свои стихи и музыку. Вот и опять состав исполнителей пополнился и поменялся. На обложке было написано: «Гуление – Арина Замосковная». Терентий же не концерты играл такими составами. Речь шла просто о сессионных исполнителях – студийщиках – это такие музыканты, которые хоть и играли в «Ковчеге», но писались только на студии. Ноевцы все-таки больше работали на запись и скорее были студийной группой. Думаю, они и на слуху сохранились именно поэтому.

Записывались все больше дома. Для этих целей у Терентия собралась немалая коллекция музыкальных инструментов, которыми приглашенные сейшнмэны пользовались при записи. Позже, основную часть собрания он подарил своему другу, музыканту Олегу Додонову (Додо) и его студии «Dodo records». В распоряжении ковчеговцев были фортепиано, электроорган, губные гармошки, мандолина, балалайка, четырехструнное банджо, скрипка, гусли и гиджак, плюс ко всему три вида продольных флейт – альт, сопрано и тенор – производства ГДР; бонги, треугольники, бубны, трещотка, маракасы, кастаньеты, две полуакустических джаз-гитары, ленинградская акустическая двенадцатиструнка, две электрогитары – бас и соло. В общем, все, что необходимо для настоящей звукозаписывающей студии и полупрофессиональной записи. Все инструменты активно использовались командой, плюс ко всему микрофоны, стойки, комбики, микшер и усилитель. Терентий выдавал инструменты музыкантам, потому что те не всегда приходили на запись со своим, хотя у профессионалов конечно же был свой «крутой» инструмент.

Входившее в коллекцию покупалось в «гэдээровском» магазине «Лейпциг» в Москве, в «музыкалке» на Неглинке и в ГУМе в отделе музтоваров, стоящем в одном ряду с хозтоварами, канцтоварами, промтоварами и т. п. Вот такое было время. Шиховская (первая) гитара хранилась Терентием, но в записях больше не использовалась. Однажды во время репетиции произошел казус: гитара лежала на кровати и барабанщик Леонид по неосторожности, плюхнулся на нее и продавил. Вот таков конец легенды.

Терентий Травник. Концерт в Ясенево. Фото 15 января 1992 г.

Для Терентия это послужило уроком, и в дальнейшем он больше не оставлял инструмент так, а ставил его аккуратно в сторонку, прислонив грифом к стене и повернув к ней же верхней дэкой, как и положено. Позже появилась чешская «Cremona», списанная из красного уголка ЖЭКа, но она оказалась «некондишн». У нее не регулировался гриф, струны были высоко, и игра на таком инструменте была сплошным мучением. После «чешки» – болгарская «Орфей», потом джазовый «Орфей» с прорезями-эфами на дэке и расцветкой «сан бёрдз», далее джазовый «Орфей», который у него благополучно «умыкнула» одна из поклонниц «Ковчега». В общем, что тут скажешь, как любой подлинный музыкант, Травник искал «свою гитару», пока, наконец, не приобрёл ее через Евгения Савицкого, знакомого барабанщика из коллектива певицы Елены Демидовой, немецкую гитару Classic, которая в то время была абсолютным дефицитом. «В 1991 году ко мне-таки пришел тот самый долгожданный Classic за „девяносто рэ“, который со мной и остался на долгие года музыкальных странствий», – уточняет Терентий. Гитара и сегодня висит у него в комнате на стене, вся «расписанная» им и удивительным временем хиппизма, трубадурства и свобод. Терентий, нет-нет, да и возьмет ее в руки, пройдется по струнам аккордом «Цэ дур», а та отзовется и зазвучит своим трогающим сердце, мелодичным голосом вечной тоски по так несвоевременно ушедшей для всякого музыканта юности.

Первые выступления, разъезды и гастроли рок-группы «Ноев Ковчег» развернулись с начала 90-х. Парадоксально, что они начались в то время, когда шел к завершению период хиппи в жизни Терентия, т.к. в его судьбе появилась духовная составляющая – религиозная. Странно, но именно тогда «Ковчег» активно начал гастролировать – с 1992 по 1995 годы. На эти три-четыре года приходится основная часть поездок и выступлений группы:

«С Ковчегом я ездил везде. Нас знали и звали на „флэта“ во Владимир, Рязань, Тулу и Смоленск. Были „сэйшены на флэтах“ или, как сейчас сказали бы, „квартирники“, были и клубные выступления. Играли джемсейшны, выступали в селах и деревнях Подмосковья прямо в поле. В архиве сохранилось много фото и записей тех лет. Вот так мы и жили, – завершает Травник, – гастролировали со своим счастьем в обнимку, не забывая о призвании, принося „смех и радость людям“. Жить и творить с такою судьбою, шлёпая по ковру цветочных полян и между стен сосен-великанов, повелела нам наша мама-Музыка».

Слушаю Травника, и сама вспоминаю этих патлатых ребят. В моей школе много было таких, но не хиппи, а так, «прихиппованных» гитаристов. У нас, девчонок, всё было спокойнее. Всё-таки это удел пацанов: бороться, искать, найти и не сдаваться.

«В музее Востока, ГМИНВе, – сделав паузу продолжает Терентий, – где я какое-то время работал, выпал случай познакомиться с музыкантами-хиппи Володей Шурыкиным (Педиатором) и Сашей Рок-н-ролом. Сперва я устроился разнорабочим, но больше работал дворником, позже участвовал в реставрации мебели и оформлении выставок, художником. Музыка хоть и сочинялась, но качественно-новая только намечалась, выкристаллизовывалась тогда в самых дальних грёзах моей натуры. Что-то пока не складывалось в скрипичном «кубике Рубика», не тот драйвер был установлен в душевном «Кубэйзе», оставалось ждать и терпеть. Приближалось окончание двадцатого века, и наш «Ковчег» предчувствовал переход в новое состояние музыкальной души. Всеми нами ожидалась «великая октябрьская социалистическая… инкарнация».

Хиппи Терентий Травник (Горя Мел)

и Володя Шурыкин (Педиатр). 1988 г.

Так оно и случилось. Популярные сегодня альбомы «Город серебряных крыш» и «Дождь в твоем городе», спродюсированные Николаем Ефремовым и Сергеем Бенциановым, стали не только брендовыми, но и финальными работами ноевцев. Октябрь 1999 года вошел в историю музыки развалом травниковской империи. Вот и всё! Для кого-то это была «просто лётная погода», а для наших героев самые настоящие «проводы молодости». Терентию в ту пору шел тридцать шестой год, и в его окружении стали цениться достижения. Надо было что-то делать дальше.

В 2006 году в журнале «Люди и песни» была опубликована статья о музыкальном творчестве Терентия (ТэТэ) и группы «Ноев Ковчег». В ней говорилось о том, что коллектив «хорошо известен в кругах неформалов», команда была «системная», выражала идеи хиппи тех лет. В ее состав входили художники и музыканты, а после ее закрытия последовали новые проекты Тэтэ, такие как «Мягкий знак», «Travnik&Esterra» и последний инструментальный проект саундрелакса «Tetra».

Наступало очередное «цоевское» «время перемен». Эра персональных компьютеров и портостудий избавляла музыкантов от необходимости иметь много инструментов дома. Терентий раздал и распродал почти всё. С ним осталась его Classic и испанская классическая гитара, которую он приобрел для индивидуальной записи своих песен на студии Roland.

«В музыке необходимо иметь родственников, ими и становятся любимые инструменты, – размышляет Травник. – Для меня гитара – родственница, в крайнем случае, сестра-подруга. Синтезатор же родным не бывает, одно название чего стоит „син-те-затор“, почти ди-но-завр. Как-то странно звучит: на этом синтезаторе в начале века играл такой-то музыкант. Что-то в этом неправильно. А вот рояль – звучит сердечно. Видимо, всё дело в наличие души у инструмента. Всё электронное – это „поточные“ вещи, вот их и меняют без сожаления. Конечно, мои гитара и пианино не стопроцентный хэндмэйд, и все же они для меня очень родные – теплые они какие-то, поэтому я и берегу гитару – это личная вещь, можно сказать, что экспонат музея звуков, который нет-нет, да и посетит душа. Синтезаторов сменил прилично, и все они, не более, чем приятели для меня. И Yamaha была, и Korg, и Casio был, и не один, и пара Roland. Сейчас у меня снова гостит Yamaha. В общем, всё как положено, полный „тип-топ“ черно-белого удовольствия. Одно время я всеми этими сэмплами очень увлекался. Звуки вещь очень соблазнительная. Даже не знаю с чем сравнить, разве что, с одежкой для ультрамодниц. Хочется сразу много и разного».

В октябре 1999 года Травник официально объявил о распаде группы «Ноев Ковчег» и перешел в персональную музыкальную жизнь – в бардовскую. Последующие песни, записанные им на домашней студии, и по манере, и по саунду были совсем не ноевскими, а бардовскими.