Три восхода солнца

«Семена льна, пселия, корень фиалки и сельдерея», для того, чтобы видеть будущее. Хмм… Заманчиво. Хотя не верю я, что там все радужно и безоблачно. Лучше догадываться, чем знать точно.

«Горная мята, пион, обычная мята и клещевина» – для изгнания злых духов. Где ты был раньше, дурацкий рецепт?! О, вот, нашла! То, что нужно.

Подгоняю гармункулов сбегать и найти хлеб без дрожжей. Сама медленно и старательно очищаю виноградный сок. Тут надо аккуратнее, именно он воплощает собой материю, лишенную духа, физическую глину без искры жизни. Проколоться на этом моменте все равно, что подписать себе смертный приговор – хоть капля магической силы у инквизитора и я труп.

Пресный хлеб и виноградный сок – древнейшие ингредиенты колдовства, некроматические эквиваленты хлеба и вина святого причастия, но лишенные дрожжей и не забродившие, они символизируют пустоту и отчаянье.

Наконец, перехожу к исполнению хитроумного и (что скрывать) коварного плана. Прости меня, месье Ягода, да-да, я сволочь. Заранее прикрыв мокрой тряпкой лицо и стараясь не дышать, поджигаю смесь белены, болиголова, алоэ, шафрана, опиума и мандрагоры. Шепчу заговор: «Веральд, Вероальд, Вальвин, Габ, Габор, Агаба, Тайнами преисподней, пламенем Банала, силой Востока, тишиной ночи и обрядами Гекаты…» и вижу, как инквизитор силится задержать дыхание, но потом мощная фигура в рясе обмякает, глаза становятся осоловевшими.

Максимально быстро вытаскиваю кляп и загружаю в рот инквизитора хлеб с соком. Уф. Осталось только проветрить помещение.

Теперь, на какое время, я лишила чародея возможности читать заклинания. Конечно, при Ягоде осталась его физическая сила, но тут уж я могу с ним поспорить. Главное не увлечься, и не порубить надоедливого инквизитора в капусту.

– Соскучился? Давай пообщаемся. – Легонько шлепаю пленника по щекам. Руки разумно не развязываю, пусть радуется, что хоть говорить теперь может. А дальше посмотрим по поведению.

– Sacer… dot… iu… m – шепчет приходящий в себя чародей. Ага, ща-а-ас, так я тебе и дала ворожить! Ну, прям наивный чукотский парень, ей богу. – Что… что ты со мной сделала?

– Скажем так… эээ… сравняла наши шансы. Итак… – Лихо оседлав стул, усаживаюсь напротив инквизитора. Допрос с пристрастием на рэкетирский манер. М-да, настал час расплаты, поменялись мы ролями. Не могу не заметить, что в роли конвоира мне куда комфортнее. – Месье Ягода, как вас по имени отчеству?

– Семен я. – Пленник жадно облизывает пересохшие губы. Посматривает на меня с подозрением, но отвечать не артачится, и то ладно. – Пытать будешь? Или сказки рассказывать?

– Не-а. Ни то, ни другое. Лень мне, да и не стоит овчинка выделки. – Говорю с чуть преувеличенным равнодушием. Мной руководит не мстительность, а вечное любопытство. – Ты вот что, Семен. Ответь на пару вопросов, да и иди откуда пришел. Рогатики от тебя, знаешь ли, тоже не в восторге. Попросишь: не просто выпустят, портал организуют – еще и ковровую дорожку постелят, рисом забросают и ускорение в нужном направлении придадут. Так что, как видишь, никто тебя пытать не собирается, на свою сторону сманивать и совращать не пробует, а все только того и ждут, чтобы… эээ… как бы помягче-то? О! Избавить себя от твоего общества. Вник?

– Вник. – Великан смотрит с недоверием, но уже чуть более раскованно. Не, из ежовых рукавиц его отпускать нельзя, а то еще чего доброго и хамить начнет в ответ. – Спрашивай, отвечу без утайки. – Смотрю инстинкт самосохранения при нем, понимает, что лучше уйти живым сейчас, и потом отомстить, чем «умереть стоя».

– Ну, во-первых, что я тебе, ТЕБЕ, плохого сделала? Что ты вообще ко мне привязался? Жила себе, не тужила, девушка Мона, принимала заказы на всякую нечисть и изгоняла барабашек. За что порой и страдала, то пустотой в желудке, то подарочками всякими от почивших жутиков. Чуть копыта не отбросила, между прочим! Чего ты-то в мою жизнь влез? Ну? Устроил тут охоту на ведьм, тоже мне.

Я заметила, что по мере того, как говорю, выражение лица инквизитора меняется. То ли парень действительно был не в курсе кто я и чем зарабатываю на жизнь, то ли его намеренно ввели в заблуждение.

– Врешь!

– Да не вру! – Я уже кричу ему прямо в лицо от накопившихся эмоций. Чурбан в рясе. Послушал бы меня еще там, в квартире, облегчил бы жизнь нам обоим. – Вот те крест! А, точно!

С этими словами легко дотрагиваюсь до креста на груди чародея. Тот аж зажмурился. Ожидал, что я сейчас задымлюсь и сгину? Да вот фиг, не на ту напал. Крест как крест, мой был симпатичнее.

– Видишь? А всем этим рогатым слабо. Они даже мой крестик с шеи сперли, пока я спала. Фер, наверное, по приказу утащил, дрянь рыжая! У-у-у, поймаю…

– Вот! Вот опять! – Инквизитор шарахнулся от меня, как от огня. Чего это с ним? – Как тогда! Я знал! Я знал, что ты порождение тьмы! Тогда не знал, но теперь знаю!…

– Чего? Совсем ты… – кручу пальцем у виска. – Болеешь?

Но громилу, казалось, заботило что-то свое. Что-то из воспоминаний. Он даже не смотрел в мою сторону, а вертел головой, словно выискивая невидимого врага, способного напасть в любую минуту. М-да, тяжелый случай.

– Эй! В себя приди! – Встряхиваю пленника. Его взгляд фокусируется на мне, но медленно, как бы против воли. – Ты о чем сейчас? Я тут полчаса уже распинаюсь, кто я, что я и чем жила, пока в мою жизнь не влез нахальный тип гражданской наружности, а он продолжает обзываться! Сам ты порождение тьмы.

Обижаюсь. Не, ну каков нахал, а? Я ему тут чуть ли не исповедь, а он… Фи, одним словом.

Инквизитор вглядывается пристально, словно ожидая подвоха, то и дело переводя взгляд на собственный крест, с которым (ясен пень!) ничего не случилось. Наконец приступ бешенства прошел, и он успокоился. Даже выражение удивления на лице проступило.

– Ты еще на предыдущий вопрос не ответил, а у меня уже новый созрел. Что это было сейчас? – Пытаюсь держаться, как ни в чем не бывало. Любопытство снова побеждает разум, да и на больных не обижаются. Интересно, с ним всегда так или от визита в Нижний мир головка бо-бо? Или (да не, не может быть) я со своим зельем накосячила?

– Ничего не понимаю… Я думал ты…

Я тоже ничего не понимаю, и у меня зреет желание хорошенько двинуть этого мужика по голове, чтобы он уже связно объяснил в чем, собственно, дело?

– Так, давай рассказывай по порядку. – Твердый и требовательный тон подействовал на чародея-переростка отрезвляюще. Я уселась поудобнее, предвкушая рассказ, и Семен Ягода заговорил.

– Это было еще во времена моего обучения…

Глава двадцать первая

В деревне, где я родился, тяжело в те годы пришлось: колхоз развалился, из имущества у родителей то и было, что дом, огород, да козы. А тут я, пятнадцать лет мне было тогда, в армию не возьмут, родителям рот лишний, я ж не один был в семье, вроде как старший, а помочь нечем. Только и знал, что с удочкой на берегу сидеть, да в гороховом поле шастать, а зимой что? Я и сам хотел в город податься, времена тогда были лихие. Умные люди сказывали о них странными словами: «перестройка, путч, ваучеры, передел территорий». А по-человечески, голодно было и страшно. Думал, прибьюсь под шумок к кому посильнее или поумнее, найду свое место в жизни, схвачу, пока не поздно, и для себя кусок, а там и родителям помогу, и сестренке жених завидный сыщется. Братишке младшему, башковитому, всяко легче будет в институт поступить, поди, выучится, большим человеком будет, все лучше, чем коз пасти. Сам-то я в науке слабоват, только начальную школу и окончил, да и то с трудом.

Мысли-то были, а до дела не доходило. И тут приезжает один дядька, из древних, на таких взглянешь – в чем душа держится? Но крепкий оказался, через деревню нашу чуть ли не бегом бежал, а не задохнулся даже. С порога к батьке моему: «Мол, отпусти». Мамка, конечно, в голос, но ведь и она не дура, знает, что, хоть и не Ленинград, не Москва, но все поближе, да потеплее, чем у нас в Архангельской. У мужичка хозяйство свое, в старой части города, дом, куры, кролики. Рядом, опять же, микрорайоны новые, магазины. Питаться и одеваться буду, как городской, и тихо там, спокойно, и я ж молодой, на свидания во Дворец Культуры могу бегать. А коль помрет хозяин по возрасту, так не извольте беспокоиться, мне все оставит, детей своих нет, вот и буду племянником названным.

Я потом, конечно, понял, что он меня учить собрался. В то время-то своих школ у нас не было, да и следили шибко. «Охота на ведьм», говоришь? На нас тоже была охота. Так что стоило наставнику меня во сне увидеть, так он и примчался. Говорил, что опоздать боялся – и сам он мог не дожить до нашей встречи, и меня могли вычислить. Не зря же косились соседи и слухи пошли, что как Семен с травкой поговорит, так она цветет, как на червячка пошепчет, так улов сегодня будет царский.

Я учился, головенкой пустой враз пытаясь запомнить все слова мудреные, ночами не спал, про себя их повторяя. Захожие, любопытные к нам не совались, про дискотеки я и сам позабыл, в новой части города только гулять любил, среди панельных домов-высоток, непривычно было и немного странно. В парке городском, что возле школы, ходил, тогда-то тебя и встретил. Не знаю, помнишь ты? Маленькая была, да и напугалась сильно. Вроде что плохого – родители дочь непослушную, неразумную, что по темноте домой не идет, догоняют. Да только сразу я понял, что все не так, как кажется. Черные они были, родители твои, словно дегтем их вымазали. Странно, да? Вроде вот они, люди, смотришь на них, красиво одетые, чистые, улыбаются, да только черные с головы до ног. И ворон, сверху парит, словно ведет их, дорогу к тебе указывает, не спрячешься, не скроешься…

Я ж вначале думал, что разве хитрая наука где и пригодится, то в хозяйстве, или шпану местную припугнуть, а тут пришлось все, что умел использовать, всю силу собрать, слова умные вспомнить и даже те, что не учились раньше. Только все равно не помогло, чернота людей изнутри съела, как только я ее вытянуть попытался, и вроде как я виноват, и ты плакала, а я не знал, что еще можно было сделать. Убежал тогда, испугался, к наставнику повинился, да только успокоил он меня, сказал, что черная сила, подобно этой, мне не по плечу. А я еще долго маялся, места себе не находил, после смерти наставника искать тебя решился, чтобы убедиться, значится, что все в порядке у тебя, что ты на меня зла не держишь.

Долго искал, словно зверь, а не девица, следы путала, а когда нашел, не сразу подойти решился, со стороны наблюдал. Только вот плохи стали дела, девочка та злом и черной силой пропиталась, куда не придет, везде горе и чернь страшная, грязь ползучая, мерзость отстойная. Чернота внутри корни распустила, в самые адовы дебри затянула, ан не сама ли девочка та родителей сгубила? Понял я, что долг мой исправить поступок прошлый, силой своей противостоять демону…

Глава двадцать вторая

– Ой, не могу… – Я вытирала слезы, продолжая истерично похихикивать. – Уморил…

Нет, то, что говорил этот наивный и простой как пробка громила, было печально, конечно же, а вовсе не смешно. Значит, не соврал сон – то были мои детские воспоминания. Но выводы инквизитора рассмешили меня до слез. Я – и вдруг порождение тьмы? Ха-ха-ха.

– Я же потому и появлялась в таких местах, что помочь пыталась, дубина ты, деревенская! Работа у меня такая, понимаешь? Мне за нее люди деньги платили.

– А? – Вид у горе-чародея был растерянный и смущенный. Видно такая мысль даже не приходила ему в голову. Покраснев, он предпринял последнюю попытку оправдаться. – Но я же вижу, эту черноту, она на тебе. Только что, когда ты говорила о крестике, стоило только упомянуть того рыжего кота, как… Вот! Опять!

– Хм… – Над этой мыслью стоило подумать основательно. Я начала рассуждать вслух, скорее для себя, чтобы разложить факты по полочкам, но и пленнику мой голос позволил отвлечься, не впадать в истерику.

– Смотри, как выходит интересно. Чернота – и родители, добрые, хорошие, превращаются в каких-то зомби, пытаются убить меня, ведомые вороном. Чернота – и я начинаю презирать и ненавидеть своего единственного (что уж скрывать!) друга, настолько, что даже чуть не осталась навечно в санктуме. И, опять же, ворона я видела, и даже не раз. Сон, интуиция, нюх, если позволите, подсказывает мне, что именно в черноте причина ссоры двух демониц, веками живущих в согласии и вдруг развязавших войну без причины. Думаю, если поспрашивать вездесущих агентов Нергала, ворона видели и здесь. Мы должны найти его и понять, зачем он устроил этот переполох!

Семен согласно кивает. Кажется, мне удалось его убедить в собственной положительности. Развязать его, что ли? Помощь инквизитора и просто сильного парня может быть полезной. Решаюсь, и полностью освобождаю чародея от пут.

– Послушай, тебе необходимо найти Фера, он где-то здесь во дворце, спроси слуг. Только не приводи его сюда, а то, боюсь, я не настолько себя контролирую: еще сделаю с ним что-нибудь ненароком. Побудь пока мостом между нами, прошу. Путь он свяжется с тем хозяином, что из «демонической разведки», который брат поучатника, расспросит про ворона, наведет справки, зачем кому-то понадобилось будить Левиафана. И, главное, предупредит Нергала, чтобы не спугнули нашего преступника раньше времени. А я, тем временем, пообщаюсь с Великим Герцогом, есть у меня одна идейка… В общем, ищем любой способ выманить лису из норы, а заодно снять дурацкое проклятие. На нервы уже действует! – И действительно, жуть как раздражает, скоро чесаться начну, словно псина блохастая.

Семен вылетел из комнаты, как сдуло. То-то сейчас весь дворец на уши поставит! Как бы кого из рогатиков кондрашка не схватила, при виде Ван Хельсинга этого доморощенного.

Так, Мона, пора включать мозг. С самого начала мутная история с войной, казалось, утаивала в темноте мотивы и некое действующее лицо. Кто мог наслать проклятие? Кому вообще в голову могла прийти мысль уничтожить два мира? Неужели чей-то замысел был так тщательно и заранее спланирован: убрать меня еще в детстве, чтобы не существовало полу-жутика Моны, способной помешать коварным планам; попытаться задержать приход в Нижний мир, насколько это вообще возможно? Кто-то действительно мечтает об уничтожении устоявшегося порядка, разрушении миров, и готов сделать все, но кто? Мысленно перебираю всех знакомых и встреченных, составляю, список подозреваемых.

Нет-нет-нет, это не детектив, а жизнь. Здесь не бывает замкнутых пространств и четкого осознания «преступник среди нас»: как всегда самый неприметный, на кого точно не подумают. Но… все, кого я знаю, либо не хотят умирать и преспокойно живут там, где их дом (пусть даже в Нижнем мире), либо помогали мне.

Самым подозрительным показался мне Сраоша – почему-то была стойкая уверенность, что рухни Дерево, а он и посреди Апокалипсиса будет все так же невозмутимо сидеть на воздухе, махая палочкой: уж не эту ли самую тьму колдует? Но я все же отбросила мысль об его причастности. Друг Элигоса не может быть плохим человеком, да и не каждый белобородый старик – Саруман.