СемьЯ

Пора идти. Саша медленно крадется вперед, прислушиваясь к шорохам – химера все еще рядом, нельзя об этом забывать. Наверное, если бы Саша сейчас столкнулась с этим чудищем лицом к лицу, ей стало бы даже легче – хоть узнать, что это такое, если у этого чудища глаза и руки, или… Но вот так, бояться незнамо чего, невыносимо.

Невыносимо.

Когда Саша выберется отсюда, поднимется в свой привычный мир, то обязательно вспомнит все это со смехом. Канализация, тоннели, потерявшаяся Валюшка… Мила.

Нет, смеха точно не будет. Саша ловит себя на мысли, что ищет не только Валю, нет. Она ищет и Милу, которая, чуть очнувшись, теперь тенью бродит по коридорам, едва переставляя тяжелые ноги. Потому что Мила не может умереть. Мила кормила Сашу сухарями, поддерживала под руку и крепко обнимала за плечи.

Разве может она вот так исчезнуть, словно никогда и не существовала?..

Хватит думать, иди! Саша пытается запомнить дорогу, но коридор виляет и кружит, путает, ощериваясь темными провалами вместо дверей.

Ногу приходится подволакивать. Каждый шаг дается через острые вспышки боли, но Саша почти привыкла. Ей все равно, главное – найти Валюшку. Потом они вернутся к бродягам. Отыщут дорогу наверх.

Саша справится.

Она сильная.

Стоп! Шаги совсем рядом, боже, надо ведь спрятаться… Саша ныряет в первую попавшуюся комнату, где сильно воняет гнилью и сыростью, – но не беда, можно просто зажать себе нос рукой, – забивается в угол и слушает. Шаг, другой, третий… А может, ей просто показалось? В ушах звенит от напряжения. Вдалеке слышна капель – кап. Кап. Кап.

Вода сочится. Сашино воспаленное воображение могло принять это за шаги? Да. Но второй попытки у нее не будет, и Саша молчит, прижавшись спиной к ледяному кафелю, и прислушивается.

В больничной палате полы были покрыты кафелем, бледно-голубым, в светлых разводах, и Саша вечно выискивала на нем перистые облака.

Хочется вернуться обратно, к бродягам. Приоткрыть хлипкую дверь и спрятаться от всех невзгод. Обнять Юру, простить за его малодушие.

Но нет. Она все еще не готова сдаться.

Когда от напряженной тишины начинает ломить затылок, Саша ползет в коридор. Крадется еле-еле, заглядывает в комнаты с распахнутыми дверями, сгоревшими черными остовами мебели и закопченными стенами, но внутри всех них – лишь сосущая чернота. Из любого провала может появиться химера, и вот тогда Саша с больной ногой уже никуда не убежит.

Но в каждой комнате может быть и Валюшка.

Саша иногда зовет ее, шепчет:

– Валя… Валь.

Тишина. Ни шагов, ни девочки.

Надо идти туда, к… телу. К Миле. Наверное, Валюшка после всех страхов вернется и будет ждать, когда бродяги ее заберут.

За очередным поворотом – тупик.

Саша, уверенная в том, что идет назад, замирает. Как это? Сплошная стена, бетонная, лишь внизу узкий черный лаз, ведущий ниже. Может, Саша просто перепутала дорогу?..

Снова шаги за спиной, очень близко. Или это галлюцинация? Саша мало что понимает от страха, ведь остаться одной в этих тоннелях – хуже и не придумаешь. Надо возвращаться, искать верную дорогу, но…

Саша крестится. Странный жест, даже подумать о нем не успевает, как складывает пальцы щепотью и крестит себя. Жмурится.

– Пожалуйста… – шепчет едва слышно. – Пожалуйста. Я обещала…

И, упав на колени, лезет в черный лаз.

Надежды нет, даже на бога. Только сама Саша и может сейчас сделать хоть что-то.

Она проверит, что там, в узком тоннеле, затаится и переждет. А потом выползет и пойдет обратно, только бы Валюшка спряталась где-нибудь неподалеку и дождалась ее, Саша ведь обещала, обещала…

Внутри лаза едва можно дышать. Тесный земляной тоннель, где надо ползти на животе, в жирной грязи – все под рукой скользит, пропитывает куртку и брюки влагой. Стоит только подумать, какой огромный пласт земли сейчас нависает над Сашиной головой, как тошнота бьет в груди раскаленным молотом. Одно неверное движение – и земля осыплется, завалит Сашу, и хорошо, если она умрет быстро.

А если нет?..

Лежать заживо похороненной. Все понимать, все чувствовать. Допивать оставшийся воздух и скрести ногтями возникшую перед лицом стену. Мучительно умирать от голода. Жажды.

Это похоже на зацикленный кошмар, только если в прошлый раз Саша ползла по личинкам и крысиным трупам вместе с бродягами, то сейчас она осталась одна. Совсем. Где-то в тоннелях прячется такая же одинокая Валюшка, Мила умерла, а Костя пропал.

Как будто кто-то сверху щедро отсыпает испытаний ей на голову и все ждет, когда Саша сдастся.

Не дождется.

– Я смогу, смогу… – бормочет она, протискиваясь вперед. Кажется, будто тоннель пульсирует – еще немного, и Саша застрянет внутри. Застрянет и никогда уже не выберется, даже бродяги ее не найдут. Боже, надо лезть обратно, быстрее, быстрее, ну!

Спокойно. Саша глубоко дышит ртом и все еще движется вперед. Да, земляные стены давят со всех сторон, дышать становится все труднее с каждой секундой. Страх выдавливает кислород из легких, заставляет задыхаться. Да, мелкие камешки сыплются на голову, вязнут в грязи.

А что, если впереди еще один тупик?..

Саша ползет, стараясь думать только о Вале. Светлые кудри, широкая улыбка. Синий цветочек. Испуганный шепот вклинивается в воспоминания.

Только не бросай…

Когда Саша выползает из тоннеля, голова кружится так, что хочется закричать. Все вокруг мелькает черным и красным, но Саша щелкает фонариком и светит наверх, прислушиваясь.

Тихо.

– Вот видишь, все нормально, – шепчет она сама себе. – Не страшно же…

Тишина подхватывает остатки ее слов и хочет швырнуть эхом, но у нее ничего не получается. Звук растворяется в плотной черной завесе.

Снова идти – в этом тоннеле больше нет света, и Саша боится, что уходит от Вали все дальше и дальше. Ей нужен ярко освещенный тоннель – на дне светлые разводы от высохшей реки, лампы под потолком заросли паутиной и пылью, но все еще светят. С розовой пеной на губах лежит обмякшая Мила.

Здесь хуже, в каждом закоулке будто бы прячется хищная тень. Глухие провалы незнакомых тоннелей, открытые двери – и везде пустота, одиночество. Саша идет, подволакивая больную ногу, дышит редко и глубоко, вслушивается.

То и дело гасит фонарик и бредет в сплошной черноте. Если сейчас она врежется в химеру, то, наверное, этого даже не почувствует.

Хуже всего снова включать свет. Невыносимо долгий миг, когда не знаешь, что окажется прямо перед тобой. Порой Саше в лицо бьет поток теплого воздуха, словно в коллекторе, и Саша прижимается к стенам, застывает.

Порой, включив фонарик, слабо шепчет:

– Валя… Где ты, Валь…

Когда говоришь, то не так страшно. Даже собственный голос способен на миг выдрать из цепких когтей одиночества. Но говорить опасно – мало ли кто откликнется на твой зов.