СемьЯ

– Мы вообще-то о ней заботимся, – Женя разозлилась, голос зазвенел от злобы. – И любим ее, она – наша дочка, если ты не заметила.

– Я и не говорю, что это не так. Но она живет, как в тюрьме. Тут даже дышать нечем: сырость, плесень, пыль. Валя не общается с другими детьми, не ест виноград и пряники, не прыгает по лужам… Валь, иди сюда. Где ты?..

Саша знала, что бессильна что-то поменять. Ей хотелось кричать, что это неправильно, они ничего не понимают, нельзя жить в канализации, но она лишь шептала, словно в горячке, и только мечтала крепко прижать Валюшку к себе.

– Она р-разве не у тебя? – спросила Женя, и все звуки вокруг словно топором обрубило.

Тишина. Едва доносится хриплое дыхание Егора. Юра невесомо постукивает пальцами по стенке.

– Я думала, что она бежала с тобой… – медленно ответила Саша, и в ту же секунду по комнате в бешеной пляске заметались лучи фонарей.

Бродяги пытались двигаться бесшумно, но их шаги грохотом разносились по пустой комнате. Слабое эхо ползло в коридор, где в любой миг мог раздаться Костин голос (того, ненастоящего Костика), и тогда уже всем будет неважно, где Валя и что с ней.

Им понадобилось меньше минуты, чтобы понять – Вали нет. Девочки вообще и не было в этой комнате. Наверное, она осталась в коридоре. С Милой.

– Да вы охр-ренели! – шепотом орала Женя, намереваясь вцепиться Саше в лицо. Сашу трясло – она не могла даже представить, что случилось с Валей, оставшейся одной в тоннеле, у мертвого тела своей почти что матери. Светлые кудряшки, стеснительная улыбка и маленькие ручонки…

Они не могли ее там оставить. Не могли.

– Заткнись, – Юрино лицо кривилось.

– Я думала, что ты держишь ее за руку! – Саша обхватила себя руками, глядя на Женю.

– С чего бы это?!

– С того, что мы бежали с Юрой первыми! Ты видела, что Вали со мной нет, у меня вторая рука вообще-то сломана, но ты все равно оставила ее там!

– Тише…

– Ничего я не видела! – они говорили все громче, подписываемые отчаянием и злобой, словно ядерным топливом. Эмоции перехлестывали через край. – Из-за тебя, твар-рь, уже умер-рла Мила. Валька вообще маленькая, а ты забыла ее, как…

– Я не виновата!

– Вр-решь!

– Нет, закрой свой рот! Ты ни черта не понимаешь!

– Убью.

Саша ничего не успела понять – она ударилась спиной о стену и сползла на пол, а чьи-то пальцы капканом вцепились в горло, потянули за волосы… Удар, другой, третий – кулаки рассекают скулы, вспыхивает болью подбородок, целая рука пытается оттолкнуть, пока внутри разгорается ярость – настоящая ярость, первобытное дикое чувство, когда хочется впиться зубами в глотку.

– Хватит, – шипит Юра и пытается их разнять, но они сцепились насмерть. Гибель Милы, крадущаяся по пятам химера, затопленные водой коридоры… Это все уже слишком.

– Я! Не! Виновата! – крик рвется из груди, и Саша, больше не прикрывая лицо, наотмашь бьет вслепую.

По сторонам ползут круглые пятна света. Один из фонариков упал вниз и теперь смотрит на стену, бесстрастно и механически, пока в его лучах кружится седая пыль, но Саша видит только почерневшие Женины глаза. Им обеим сейчас легче молотить друг друга, чем ринуться в коридор за Валей или хотя бы просто подумать, что с ней могло…

Со второй попытки Саша бьет Женю по лицу – удар слабый, но Женя глухо вскрикивает от неожиданности.

Новый удар сильнее. Кажется, это нос – под рукой хлюпает кровью, и что-то горячее капает на лицо. Она отшатывается, зажимает рукой ноздри – кажется, Женя удивлена, и удивление слизывает ее бессмысленную и бесполезную злобу.

Саша рвется в бой – ее собственная ярость теперь не дает отступиться. Хватит. Саша пыталась разговаривать, игнорировать и сглаживать, но маленькая Валюшка, обнимающая ручонками за шею, и тихий шепот: «Не бросай меня»… Валюшка, оставшаяся на пути у химеры. Девочка, которую попросту забыли в суматохе.

Нет. Этого стерпеть нельзя.

Еще один удар, и голова запрокидывается, и Женя валится на пол, а Саша нависает над ней, чувствуя, как оскалены зубы, как в теле не остается и намека на слабость. Удар, еще один, Юрины ладони впиваются в плечи, но Саше все равно – она сейчас разорвет Женю в клочья, сотрет ее с лица земли.

– Хватит… – кашляет Женя.

– Стойте! – слабо вскрикивает Егор.

И все замирает.

Сашина злость прорвалась, вылилась и впиталась в холодный бетон, внутри остались только пустота и беспомощность. И Саша, брезгливо кривясь от того, с какой яростью она только что била Женю, прижимается к ней всем телом и обхватывает целой рукой, не давая вырваться.

– Хватит…

– Прости, – шепчет Саша, сжимая все крепче. – Я не должна… Прости меня.

– Слезь… – она дышит хрипло и загнанно. Сильная Женя, скрючившись, лежит на полу.

Сашу в четыре руки стаскивают и усаживают напротив, прислоняют спиной к неровно прокрашенной стене. Юра подходит к Жене и спрашивает о чем-то, пока Егор нерешительно отступает в полутьму. Видны лишь его горящие глаза.

Женя сплевывает. Лицо ее черное от крови.

– А я думала, что ты никогда не р-решишься… – шепелявит она.

– В рожу тебе дать? Дура ты… – беззлобно отвечает Саша, пытаясь восстановить дыхание. – И стоило ради этого?..

– Стоило. Иначе ты бы ты еще вечность тер-рпела, – Женя зажимает разбитый нос пальцами и поднимает лицо кверху, чтобы кровь не лилась. Вытягивает вперед руку: – Мир-р?

– У нас вообще-то даже войны не было, – слабо отвечает Саша, но все-таки пожимает протянутую ладонь.

Они достигли пика. Критической точки напряжения, страха, ненависти и боли. Они сорвали печати, и теперь всё это – безобразная драка, от которой так паршиво на душе, умершая на руках Мила и потерянная Валюшка – всё это саднит внутри, но больше не скапливается криком у горла.

– Егор… – зовет Саша. – Ты что это, умеешь говорить?..

Юра светит тому в лицо, но молчит – смотрит то на одного, то на другого, но все чаще и чаще взглядом возвращается к Саше. Она не прячет эмоций, не скрывается от него – на, посмотри на то, что есть и внутри меня.

Егор мотает головой из стороны в сторону.

– Ты крикнул «стойте», – объясняет Саша. Драка, кажется, забрала остаток ее сил. – Я слышала. Когда мы дрались, ты крикнул «стойте». Это был твой голос, точно.

– Я тоже слышал, – соглашается Юра.

– Я не умею говорить, – отвечает Егор и застывает, пораженный.

Смотрит на них выпученными глазами. Голос у него ломкий, слабый, чем-то похожий на девичий. Но Егор говорит. Он умеет говорить.