Шпионы иностранных разведок. Сборник рассказов

Шпионы иностранных разведок. Сборник рассказов
Ирина Шишковская

В книгу вошли рассказы о шпионах, настоящий и мнимых. События происходят в различных странах и временах: от тридцатых годов прошлого века до сегодняшнего времени. Леонид Кузин отказывается передавать письмо для парижской тетушки случайных знакомых в начале восьмидесятых, Ада Зарицкая засыпает в одной стране, просыпается в другой в сентябре 1939 года, чертежник Ерохин живет неприметной жизнью в Москве в начале тридцатых годов. Еще в сборник вошла и история жизни простой девушки Клавы, ставшей шпионкой, а также рассказ-пародия, о котором вы наверняка скажете: «А это я уже когда-то читал» и окажетесь неправы, потому что именно это вы точно еще не читали.

Ирина Шишковская

Шпионы иностранных разведок. Сборник рассказов

Письмо в Париж

На инструктаж для выезжающих за границу Кузин опоздал. Вбежал в комнату последним, пробурчал какие-то извинения себе под нос и начал пробираться на свободное место. Невысокий блеклый мужчина, который начал было уже свое выступление, замолчал на полуслове и уставился на Кузина светлыми глубоко посаженными глазами. Сидящие и ожидавшие инструктажа все разом обернулись на нарушителя и проводили его внимательными взглядами, пока тот, уже пунцовый как помидор, не уселся наконец-то на свободное место, при этом еще и громко скрипнув стулом.

Подождав, пока все наконец угомонятся, «блеклый» объявил:

– Так как уже все в сборе, даже товарищ Кузин, то думаю, мы можем продолжать.

Инструкции были однозначны и понятны: в контакты не вступать, никуда самому без разрешения не ходить, ничего никому не дарить, кроме согласованных ранее подарков, и от других тем более подарки не принимать.

– И главное, – многозначительно добавил инструктор, – ничего ни от кого здесь не берите и никому там не передавайте. Все поняли? – и обвел внимательным взглядом присутствующих.

Кузин вначале решил, что товарищ из соответствующих «органов», повторился, он вроде бы уже говорил, что подарки брать нельзя, а все, что будет дариться их делегации, принимать будет руководитель группы. Кузин даже хотел как ученик поднять руку и спросить разрешения задать вопрос, но пока думал над тем, насколько это будет сейчас уместным, догадался, что имел в виду товарищ: нельзя брать что-то отсюда и передавать туда, в смысле из СССР во Францию, куда они все и ехали. Инструктаж закончился.

Кузин сильно волновался и многого не знал, так как ехал за границу впервые. Остальные хотя бы в Болгарии по разу побывали, а Содомский даже в ФРГ, но о нем ходили разные слухи в их НИИ, ну вы понимаете, какого содержания. Кузин же был беспартийный, нигде и никем не замеченный, абсолютно положительный во всех отношениях человек, как пишут: «хороший семьянин и отличный товарищ», но «не сотрудничал», и не из-за какого-то диссидентства, а исключительно потому, что он был не интересен тем, кому надо. Несмотря на то, что кандидатуру его уже согласовали во всех инстанциях, жена просила его никому не рассказывать о поездке.

– Вот увидишь, Леонид, – сказала она ему, масса народу вспомнит, что они – наши друзья и все чего-то от тебя захотят! Ну и чтобы не сглазили, – добавила она и поплевала через левое плечо.

Кузин в сглаз не верил, но рассказывать никому не стал, Марина, окажется, как всегда, права, и будет его потом попрекать всю жизнь, а у Кузина валюты в обрез, только то, что разрешено было поменять, а это настолько мало, что даже для семьи не хватит, не то, чтобы для друзей – знакомых. Рассказал он только матери, та точно ничего себе не попросит, а Марина уже записала в список под восемнадцатым номером «колготки капроновые телесного цвета» и в скобках – «маме», имея в виду как раз его мать, потому что для своей она отвела в этом списке три пункта.

Вечером в четверг мать позвонила Кузину сама:

– Вас вызывает Калинин! – объявила скороговоркой в трубке невидимая барышня, а как только отключилась, он услышал голос матери:

– Лёнечка, сынок, как ты?

Леонида Кузина такие неожиданные звонки матери всегда пугали. Он уехал из дома сразу после школы и, хотя часто приезжал к ней пока не женился, своим домом ее квартиру больше не считал. У него своя жизнь, у нее – своя. Она как-то сразу это поняла и смирилась. Сама никогда ему не звонила, если не было серьезной надобности, а он звонил. Марина свекровь избегала, хотя никаких конфликтов у них вроде бы и не было.

– Душная она у тебя, – говорила ему жена. Что значит «душная» Кузин понять не мог. Ездил он в Калинин теперь настолько редко, насколько это было возможно. Когда мать вышла на пенсию, после согласования с женой, стал переводить ей двадцатку каждый месяц. Та деньги брала и никогда не отказывалась.

– Нормально, – ответил он на ее вопрос сдержано.

– Как твоя поездка? Не отменилась?

Вопрос был настолько неуместен и бестактен, что даже Кузин несмотря на то, что знал свою мать давно, удивился:

– С чего бы это?

– Ну мало ли…

– Нет, все в силе. Во вторник вылетаем.

– Сынок, приезжай ко мне на выходные.

– Мать, я же не в космос лечу, – попробовал отшутиться Кузин.

– Я бы хотела тебя повидать перед поездкой.

Марина, проходя мимо стоящего у телефона мужа, закатила глаза. Она слышала, что звонок телефона междугородний, потому догадалась с кем он разговаривает. Кузин увидел это и сам того не желая, ответил:

– Хорошо, я приеду.

– Твоя мать изумительная эгоистка, – сказала ему за ужином жена, – я сына отправляю к своим на выходные, чтобы мы побыли только вдвоем, а ей вдруг захотелось, можно сказать, блажь нашла, и «сынок, приезжай!».

– Не злись!

– А я буду злиться! – резко ответила Марина.

– Я поеду к ней в субботу рано утром и вечером уже буду дома.

– Ага, пять часов туда, пять обратно, и только ради того, чтобы твоя мама потешила свое самолюбие.

– Ну почему самолюбие? – не понял ее Кузин, но жена объяснять не стала. Она, похоже, обиделась и с ним больше не разговаривала. Леонид страдал в такие моменты как ребенок, но его жена знала только такой способ наказания. Можно было, конечно, к матери не поехать, но тогда будет еще хуже: Маринка то его простит рано или поздно, а вот мать может так и умереть, не простив. Почему его мать должна умереть прямо во время ссоры, Кузин не знал, но был уверен, что ему назло это случиться именно так, и потому рано в субботу, тихонько выпил чаю на кухне и вышел, стараясь не сильно хлопать дверью, чтобы не разбудить жену.

Его бежевые «Жигули» не завелись – сел аккумулятор. Кузин вылез из машины и закурил. Он курил редко, иногда пачки хватало на неделю, но сейчас сигарета была ему нужна как никогда. Хотелось вернуться, забраться тихонько в теплую постель, прижаться к Марине, а не ехать в Калинин. Начинал накрапывать дождь, и он поднял воротник куртки. Хорошая куртка, финская, Марина «достала». Кузин покрутил головой, выглядывая, может кто-то еще из немногочисленных владельцев машин вышел из дома так же рано, как он, но двор был пуст. Про себя он загадал, что, если никто не появится пока он докурит сигарету, значит решено – он возвращается домой. И в ту же секунду из подъезда вышел Гриша. Гриша, их сосед с третьего этажа, был в вытянутых на коленях синих «трениках» и старой болоньевой куртке, надетой прямо на майку, во рту была у него зажжённая сигарета, а в руках – кабели для «прикуривания».

– Здорово, сосед! Я на балконе стою, курю, вижу у тебя аккумулятор сел, дай думаю, выйду, помогу.

Они завели «Жигули» от Гришиного «Москвича», и Кузин поехал в Калинин. Он потом часто думал, что не надо было ничего загадывать, да и курить не следовало бы, а стоило сразу вернуться домой, помириться с женой и никуда не ехать по скользкой от дождя дороге.

Мать открыла ему дверь и с первой же секунды стало Кузину понятно, что она им недовольна. Он хорошо знал это ее выражение лица. Обычно таким она награждала сына после родительских собраний в школе.

– Твоя мама сделала «куриную жопку», – зло смеясь, называла плотно сжатые губы свекрови, Марина.

– Почему ты так долго? – недовольным шёпотом спросила она, – тебя же люди ждут!

– Какие люди? – не понял Кузин, но мать не ответила, а отошла чуть в сторону в узком проходе прихожей, пропуская его в полумрак отчего дома.

Он разулся и привычно пошел в ванную умыться с дороги, мать пошла за ним.

– Ну и что ты копаешься? – спросила она нетерпеливо, – иди, поздоровайся.

В гостиной, в детстве Кузин спал здесь, и здесь же стоял в углу его письменный стол, переделанный из старой ножной швейной машинки, просторнее не стало, хотя мать и выбросила его раскладное кресло, зато поставила круглый, массивный обеденный стол и шесть стульев. Кто обычно сидел на этих стульях, Кузин не знал, даже на дне рождении матери в прошлом году они были только вчетвером: Кузин со своими и юбилярша.

Сейчас за столом сидели двое: мужчина, на вид старше Кузина, худощавый с неестественно черной жидкой бородкой, какую в народе называют «козлиной», и дама- его ровесница с бледным лицом и длинными, посеченными на концах волосами. Мужчина был одет как провинциальный дэнди: шейный платок, сильно заношенный замшевый пиджак кофейного цвета, на женщине было относительно новое платья из «джерси», Марина тоже себе недавно такое купила у спекулянтов.

Мать представила его своим гостям. Мужчина кивнул, приподнялся, придерживая салфетку на коленях, сказал, протягивая руку для приветствия:

– Виталий!

Женщина томно кивнула: