Оценить:
 Рейтинг: 0

Шпион императора

<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 17 >>
На страницу:
8 из 17
Настройки чтения
Размер шрифта
Высота строк
Поля

– При здешних-то нравах… несчастный отец! – Юрий торопливо перекрестился. – Да защитит нас Матерь Божья!

– Аминь! – граф склонил голову. – Но, согласитесь, это упрощает дело. Разумеется, и я не останусь в стороне.

Юрий молча пожал плечами и задумался. Варкош тоже замолчал, сосредоточено пытаясь подцепить упрямо выскальзывающий из-под вилки маленький аппетитный грибочек. Зная обширные связи графа при дворе и других посольствах, его давние знакомства практически со всеми полезными людьми Москвы, Юрий не мог понять, зачем вдруг понадобилась эта странная затея с семейством Вельяминовых. Что такого особенного мог знать Петр Афанасьевич? А если бы и знал, то уж конечно не стал бы выбалтывать государственные секреты своим чадам, тем паче таким как эти… нет, глупство даже помыслить такое! Тогда в чем же дело? Может, действительно, австрияк задумал девку в фаворитки определить? Но то было бы глупство в квадрате. Да и кому, интересно, удалось бы ее сбыть? Не слабосильному же и набожному Феодору Иоанновичу; не Годунову же – коему только этой мороки не хватает, и не старому грибу Щелкалову, помешанному на работе. Разве что канцлеру Дитрихштейну переправить собрался. И Юрий с трудом подавил улыбку, бросив на Варкоша пытливый взгляд.

Справившись, наконец, с грибочком, граф аккуратно положил двузубую золотую вилочку и вопросительно глянул на Юрия.

– Вы о чем-то хотели спросить меня?

– Не совсем… просто подумал, что при ваших связях… например, господин Горсей, или тот же Паули, уверен, знают не меньше Петра Афанасьевича, а получить от них сведения, наверное, проще.

– Как говорят московиты – един ум это хорошо, но двое много лучше. Верно? – улыбнулся граф. – И потом, того, что может знать Вельяминов, могут совсем не знать Горсей или Паули, хотя и являются агентами Годунова. Не забывайте, он свой.

– Я это помню, а потому уверен, мне, пришлому, от его тайн прок будет невелик.

– Поживем – увидим! Вспомним местную пословицу: пытка не есть… один момент… попытка не пытка? – Совершенно верно. Ваши успехи впечатляют, господин граф! Скоро вы будете знать русские пословицы как коренной московит.

– Еще бы… с таким учителем, как вы! – И, прижав ладонь к сердцу, граф на минуту замер, тем самым выражая восхищение педагогическими талантами своего помощника.

– Осторожнее, господин посол! – засмеялся Юрий. – Еще возмечтаю о себе лишнее да зазнаюсь, спаси Бог!

Варкаш, разом посерьезнев, только отмахнулся.

– Никоем образом, мой молодой друг! В вас слишком развито нравственное начало… – граф помолчал, разглядывая свои тщательно отполированные ногти, и неожиданно задал странный вопрос:

– Я ошибаюсь, или вас огорчило, что прием у Годунова не позволил никому из нас насладиться красотами Кремля? Возможно, вам хотелось бы познакомиться с его интерьерами поближе?

– Еще бы не хотелось… о таком я даже мечтать не смею!

– Вот и напрасно… вы заслужили эту маленькую награду за свои труды! И я с удовольствием берусь это устроить.

От одной лишь мысли о такой возможности Юрий так разволновался, что, не найдя слов, лишь недоверчиво глядел на Варкоша – а ну как тот пошутил?

– Вижу, я угадал! – кивнул Варкаш. – Значит, будем действовать.

– Но.. господин посол! В Кремль никого просто так не пускают… тем более таких как я – то ли фрязин, то ли что похуже!

– Просто так, разумеется не пустят! – Варкаш усмехнулся. – А вот если… как это здесь говорят… намаслить?

– Подмаслить… – быстро поправил Юрий, с нетерпением ожидая продолжения.

– Ага, значит – подмаслить… – удовлетворенно повторил граф и, глянув на Юрия, лукаво подмигнул: – а еще говорят – «не подмажешь – не поедет»! Смысл, как я понимаю, единый, и мы, как люди трезвые, так и поступим.

– И вы полагаете, что они, там… возьмут?!

– Вы меня простите… если это вас шокирует, господин Георг, но в Московии берут все и везде, за очень редким исключением!

– Но мне как-то неловко… – пробормотал Юрий, огорченный высказыванием посла. – Если все так как вы говорите, то вас могут бессовестно ободрать. Тогда разрешите и мне…

– Не разрешу! – Варкаш рубанул перед собой воздух, будто отсекая невидимую помеху, и возмущенно фыркнул. – Вы говорите с дворянином, а не с торговцем! Пусть это вас не волнует, господин Георг… лучше готовьтесь ко встрече с вашей мечтой. Я же немедленно займусь этим делом и для начала нанесу один очень важный визит…

Глава 5.

Юрий, конечно, понимал, что у посла австрийского императора, да еще прожившего в Москве немало лет, связи должны соответствовать его весу и заслугам, но, помня о медлительности московитов, все же приготовился к долгому ожиданию. Поэтому, когда на третий день после их разговора Варкаш за ужином, как бы между прочим, сообщил ему, что завтра его ждут в Кремле, Юрий не поверил своим ушам.

– Как… ждут? Так скоро… как это вам удалось?!

– У меня большие связи… я этого не скрываю! И еще… – граф лукаво усмехнулся, – пришлось, конечно, подмаслить… видите, я запомнил! В результате всех этих действий меня свели с одним очень любопытным человеком, то ли из охраны, то ли из нотариусов, то ли из агентов, тут я, признаться, запутался, да это и неважно. Одним словом, человек, который всех знает, все умеет и везде вхож. Говорят, умен, жаден и беспринципен, но слово свое держит, понимая, что тем и живет. – И видя, что Юрию не терпится задать следующий вопрос, Варкаш остановил его: – Все, все…я сказал главное! А теперь позволим себе спокойно поужинать, и тогда я вам все расскажу…

Юрий почему-то ожидал, что ему придется осторожности ради переодеться в местное платье, но этого не понадобилось – графа предупредили, что разумнее всего будет надеть привычное немецкое платье – «токмо попроще, в коем обычно ихние лекари ходят…». Поэтому нарядный плоеный воротник и шляпу с белоснежными перьями страуса пришлось заменить на менее заметные, да еще вооружиться малым кожаным сундучком, набором склянок с лекарственным зельем и даже необходимым инструментарием, благо стараниями Юсупыча – его старого учителя, Юрий во всем этом хорошо разбирался.

– Вы великолепны в этой роли, господин Георг! – восхитился Варкаш, чрезвычайно довольный своей затеей. – Удачи вам, мой друг, удачи! Однако ж, на всякий случай, будьте осторожны. Московиты есть московиты…

Как было условлено с таинственным нотарием, или дьячком, они встретились неподалеку от Спасских ворот, и Юрий сразу понял, что несмотря на неприметную внешность и смиренные манеры, «человечек» этот далеко не прост, слишком уж умным и цепким был его взгляд, причем взгляд этот менялся в зависимости от ситуации, разом превращаясь в подслеповатые глаза замардованного писаниной дьячка. Он подметил это, стоило им поближе подойти к охране у ворот. Утро было ранним, стражники скучали и, заметив странную пару, тут же окликнули:

– Эй, Савелич! Ты куды это с утра пораньше лекаря потащил? Может, Фекла твоя рожать собралась? Али Марфа? Давай признавайся, старый блядун!

– Немчина хоть постыдились бы, кобели несуразные! – огрызнулся Савелич и, схватив Юрия за руку, потянул за собой. – Пошли, господин дохтур, пошли отсюдова! Тама вон сколько людишек в немощи лежащих ждут тебя – не дождутся, а энти… лишь бы позубоскалить… штоб их лихоманка скрутила!

Юрий был уверен, что упоминание о «людишках, в немощи лежащих» – легенда, сочиненная для большей достоверности, но видно Савельич на самом деле был мастер на все руки, умевший извлекать пользу из любой ситуации. Юрий и оглянуться не успел, как оказался на каком-то хозяйственном дворе, где его тут же окружила толпа болящих, судя по одежде – из мелкого служебного люда. Правда на одре из них никто не лежал, но каждый пришел со своей хворью и теперь ждал от него помощи, гомоня и переругиваясь с Савельичем, который очень ловко пытался оттеснить их подальше. Как показалось Юрию, явно напоказ – ибо сам же их привел и, небось, не задаром. Мог ли он оставить без надежды и помощи этих бедолаг? Вот так и получилось, что он освободился лишь к полудню, истратив весь запас лекарств и одурев от жалоб, ругани и толкотни. Потом он долго мылся и чистился в каком-то подвальчике, где, к счастью, было много воды. Тут же вертелся неугомонный Савельич, и под конец Юрий не выдержал:

– Подвел ты меня, Савельич, аж все настроение смыло! Мы ведь о болящих не договаривались.

Савельич, на людях соблюдавший лик или скорбный, или смиренный и даже ростом становившийся меньше, вдруг выпрямился и дерзко усмехнулся.

– Любишь кататься, люби и саночки возить! Умеючи, отчего бы и не помочь людишкам? Али грехов не нажил – отмывать нечего?

Юрий засмеялся, с интересом разглядывая дерзкого дьячка.

– А ты-то откуда знал, что я в лекарском ремесле сведущ?

– Я много чего знаю, пан Ежи! – ответил тот, повергнув Юрия в еще большее изумление. – Я тебе добрую службу сослужил, боярин. Теперь мы со спокойной совестью туды-сюды шнырять сможем, само собой, начав с соборов – лекарь, мол, восхотел за болящих молитвы вознести! А там примелькаемся, и дале все как по маслу пойдет…

Савельич оказался прав, им все удалось. Конечно, его бы воля, Юрий пробыл бы здесь не один день. Одни соборы требовали самого тщательного и внимательного осмотра, но и за этот, пусть поверхностный, торопливый осмотр следовало быть благодарным. Он увидел главное – дивную красоту знаменитых кремлевских соборов, которым нет равных. Наконец-то он здесь побывал, наконец смог помолиться, преклонив колени перед хранящимися здесь святынями, прикоснуться к чудотворным иконам, провести ладонью по белоснежной кладке стен Успенского собора – ему так хотелось этого еще в тот первый раз – Господи, слава Тебе!

Поглядел он и на молельню царя Иоанна, оценил искусство резьбы и богатство убранства, но подходить близко не стал, тем паче касаться руками. Может, он и не прав, молельня есть молельня, каждый может возносить там молитвы, но всякое напоминание о сыроядце вызывало в нем гнев, страх и еще много вопросов, один из которых, особенно тревоживший его, – можно ли желать вечного спасения такому чудовищу? Поэтому он поспешил отойти, оградив себя крестным знамением и попросив Господа не вводить его в искушение.

Ему положительно везло в этот день – Савельич исхитрился показать ему Грановитую палату, а напоследок еще и Золотую Царицыну, надолго поразившую его воображение. Сначала они привычно поплутали по каким-то длинным, запутанным переходам, проходным сеням и палатам, в которых он даже не пытался разобраться, а спрашивать не решался. Савельич вел себя таинственно и явно осторожничал, к тому же бежал рысью, перекидываясь с попадавшейся на пути охраной короткими, странными репликами: «сам видишь… да куды денешься?», и в ответ: «да уж, само собой!». Может, слова эти служили паролем? Понять было невозможно, так же, как и разобраться в архитектуре дворцовых и хозяйственных построек, лестниц, крылец, сеней и переходов. Еще во время осмотра храмов он из рассказов Савельича понял, что в большинстве построек, помимо вторых и третьих этажей, имеются еще и подклети – сиречь подвальные помещения, – назначение которых было на удивление разнообразным: от караульных помещений, хранилищ и до всевозможных мастерских, даже оружейных. Были во дворце и внутренние сады, которые обустраивались и возле личных покоев, и на крышах, и возле гостевых летних палат. Имелось еще и много дворов, но те уже относились к хозяйственным палатам. Он восхитился и высокими, затейливой формы, разноцветными и золочеными крышами, которые украшали любые строения, даже малые крылечки. Смотрелось ярко и нарядно, а внутри, похоже, все проектировалось по тем же планам, что и любое боярское подворье, только больших размеров и несравнимо богаче.

Юрий опасался, что их не пустят в Грановитую палату, но он недооценил Савельича. В этот день там проходили то ли плотницкие, то ли какие-то иные работы – лучшей возможности не придумаешь, к тому же Савельича знали все – покрикивали мастера, суетились и бегали подмастерья, но до них никому не было дела…

Юрий, не торопясь, обошел всю палату, постоял возле царского места, полюбовался блеском драгоценных каменьев, которыми оно было инкрустировано, решил, что все же их слишком много, и вернулся в сени, с которых начиналась стенная роспись Грановитой палаты: вот царь Константин, лежащий на одре, а рядом Христос с Животворящим Крестом в руке – и подпись: «Сим победиши все враги твоя». У самых дверей в палату – Троица в Трех Лицах, как она явилась Аврааму, дале Архистратиг Михаил, а по другую сторону – битва царя Давида с Голиафом. Конечно, после италийских живописцев, творения которых ему приходилось видеть в европейских столицах, эта живопись была проста и наивна, но ему она понравилась, возможно, именно своей простотой. Или потому, что это была Москва, о которой он так много грезил…

А в самой Грановитой палате, против царского места, посреди потолочного свода, в кругу, был написан Господь Саваоф, сидящий на престоле, в недрах у Него Сын, а на Сыне почивает Дух Святой, от Отца исходящий. В подножии Господа – многоокии серафимы крылатые, а вокруг девять кругов, в коих написано девять чинов сил Небесных. Далее же, с востока, со стороны Соборной площади – изгнание из рая… и здесь же посреди свода – видение пророка Даниила о пришествии в мир Сына Человеческого… Юрий постоял, закинув голову, стараясь запомнить все в целом, и вернулся к царскому месту посмотреть внимательнее на явление пророку Моисею Неопалимой Купины, а в Купине – образ Богородицы с Предвечным младенцем… Юрий долго разглядывал стенопись, потом огляделся: еще были писаны четыре евангелиста, каждый на своей стороне: Иоанн – со стороны Соборной площади, со стороны Благовещенской церкви – Матвей, со стороны сеней палаты – Марк, а со стороны Успенского собора – Лука. На столпе же палаты, с трех сторон были писаны в кругах изображения Богородицы с пророчеством о ней. С четвертой же стороны – церковь, а в церкви образ Пресвятой Богородицы на престоле алтарном и там же, на престоле, потир и Евангелие…

Однако это было еще не все, совсем рядом с царским местом начиналась стенопись на иную тему, изображавшую в лицах русскую историю: от Августа кесаря и до ныне царствующего государя. И во всех окнах палаты, в откосах, также были написаны парсуны великих князей и государей московского колена, а над ними в своде окон – херувимы. Юрий с огромным интересом осмотрел все, к чему можно было подойти, и вернулся к парсуне последнего царствующего государя – сиречь Федора Иоанновича. Государь был писан торжественно сидящим на златом царском престоле, на голове его – венец царский с крестом и без опушки, осыпанный каменьями и жемчугом. Исподняя риза – порфира царская, златая, поверх порфиры наложена по плечам холодная одежда с рукавами, застегнутая об одну пуговицу. По плечам лежит диадема с дробницею, около шеи ожерелье жемчужное с каменьями, продетое через диадему, а на груди цепь с наперстным крестом. Обе руки распростерты прямо, в правой руке государь держит скипетр, а в левой – державное яблоко. С правой же стороны, подле места его царского, стоит правитель Борис Годунов в шапке-мурманке. На нем одежда верхняя златая, с рукавами на опашку, а исподняя – златая и долгая. Подле него стоят бояре в шапках и колпаках, верхние на них одежды на опашку. По другую сторону царского места также стоят бояре. Все детали одежды выписаны тщательно, с мастерством, лица тоже сработаны с большим сходством: Годунова и некоторых бояр он узнал сразу, что же касается государя – приходилось верить портретисту, сам-то он его никогда не видел. Поэтому Юрий вглядывался в черты лица на портрете, пытаясь сопоставить их с тем, что ему приходилось слышать о царе Федоре. «Слабосильный дурачок», «недоумок», в лучшем случае, если случался доброжелатель, – «блаженный»… но ему виделось в этом лице что-то другое. Человек мягкого нрава и очень слабого здоровья, но не дурачок, блаженный – вполне возможно…

Он бы еще долго стоял здесь, разглядывая парсуну государя, но тут возле него вынырнул Савельич и потянул за рукав.
<< 1 ... 4 5 6 7 8 9 10 11 12 ... 17 >>
На страницу:
8 из 17