Я, Камиль Алари

Ева представляет Шевкета – маленького, толстого, усатого, перекатывающегося на коротких ножках, как мячик, при этом удивительно подвижного. «Ну что ж, слово не воробей, вылетит – не поймаешь. Придется теперь где-то найти деньги на покупку товара. А как же Вероника? Да пошла она… В конце концов, никто не лишал меня права работать, я не подписывала с ней никаких обоюдных соглашений, просто ушла и оставила своих клиентов, офис и склад. Моя порядочность сыграла со мной злую шутку, так почему бы теперь не поступить, как она?»

И Ева набирает по телефону своего постоянного поставщика, чтобы сделать первый самостоятельный заказ.

27 век. Москва-сити

1

Все началось с прошлогоднего симпозиума в Вене с громким названием «Адаптация к бессмертию». Это был очередной яркий праздник, больше похожий на развлекательное шоу, чем на научный съезд. Впрочем, все наши научные съезды давно превратились в ярмарки идей, которые активно продавались и покупались. И я, известный всему миру профессор психологии Камиль Алари, ничего плохого в этом не видел. Наоборот, участвовал с огромным удовольствием. Моя высокая популярность давно стала легальным наркотиком, от которого я отказаться не мог.

Здесь были ученые, менеджеры, журналисты, писатели, артисты, художники. Ученых обычно присутствовало немного, их задача состояла в том, чтобы в доступной форме объяснить суть своих достижений и убедить зрителей в их эффективности. Остальные, словно голодные муравьи, жадно собирали информацию, чтобы чуть позже облечь в удобоваримую форму, переработать в своих офисах, изданиях и программах, реализовать в музыкальных шоу и новых бестселлерах. Мы, ученые, доказывали собственную значимость, рассчитывая на дополнительные инвестиции от фондов. Менеджеры и журналисты профессионально подогревали интерес потребителей к новым открытиям и взвинчивали цену на будущий товар, надеясь на щедрые комиссионные. И были в этом вполне успешны – наука стала хорошо продаваемой. Лично мне эта сложившаяся десятилетиями система позволила собрать хороший капитал и одним из первых получить доступ к будущему бессмертию.

Как всегда, я был одним из ведущих спикеров и – что лукавить? – самым востребованным. Выступления перед многотысячной аудиторией наполняли меня сильными эмоциями, я наслаждался безраздельным вниманием – искренне, каждой клеточкой своего совершенного тела. Зрители вслушивались в каждое мое слово, жадно следили за моими движениями на богато украшенной сцене, и только легкое жужжание камер-дронов чуть нарушало звенящую тишину. Мои жесты были отработаны до автоматизма, мой внешний вид был великолепен. Я использовал все известные мне ораторские приемы – намеренные паузы, понижение и повышение громкости голоса, обращения к залу и риторические вопросы.

Самое интересное, что мои слова были довольно просты – о важности денег, целеполагании и необходимости постоянно достигать всеобщего спокойствия и личного совершенства. Все это можно было прочитать в моих бестселлерах и не тратить целое состояние на пропуск в конференц-зал. Но природу людей не изменить: принимая меня, как учителя, они стремились к контакту любыми способами и надеялись получить свою долю сильного энергетического заряда. За любые деньги. Я им это благосклонно позволял.

После моего полуторачасового спича в огромном зале поднялся шум, люди стали общаться, сбились в группы. Я спустился со сцены, вокруг моментально образовалась толпа – журналисты пытались взять первые интервью, кто-то задавал вопросы, через головы протягивали книги и плакаты с просьбой подписать. Иногда я думал, что моя популярность сродни популярности известных актеров и в душе посмеивался над этим сравнением. Впрочем, на экранах стереовизоров я появлялся намного чаще актеров, которые также были моими клиентами.

В этот день ничего не предвещало неприятностей – я заслуженно купался в лучах славы, гордился своей совершенной внешностью, благосклонно и чуть устало улыбался поклонникам. Высокая природная сенситивность всегда была одним из моих лучших личностных качеств, поэтому чужой неприязненный взгляд я почувствовал сразу. Возникло ощущение дискомфорта, будто в мощный отлаженный сигнал вклинились жесткие помехи, вытесняя удовлетворение процессом. Я незаметно посмотрел вправо и увидел за группой журналистов высокую пожилую женщину с уставшим лицом. Она была странно спокойной среди возбужденных зрителей, будто только вошла в зал и с равнодушным интересом наблюдала происходящее.

Я удивился – обычно женщины моего круга тщательно скрывали свой возраст косметическими операциями. Как и я сам. Но эта стройная дама ничего не скрывала – ни сухих морщин, ни обвисшей шеи и набрякших век с пигментными пятнами, ни коротких седых волос. Более того, она категорически отличалась от остальных несколько презрительным выражением лица. Взгляд ее был изучающе безразличен – так врач смотрит на лежащего перед ним безнадежно больного пациента. На миг мы встретились глазами, и меня накрыло спонтанное ощущение, будто вокруг толпятся неразумные дети, которым я пообещал новую игрушку, а женщина, отлично зная невысокую ценность этой игрушки, отстраненно наблюдает за их реакцией. И за мной. Возможно, исследует…

По спине пробежал холодок, ладони вспотели. Я вдруг ощутил давно забытое подленькое чувство вины – на самом деле, я отлично понимал, что истинная причина моего ошеломляющего успеха далеко не научная. Но в свое время необходимо было сделать выбор – или популярная наука и деньги или чистая наука и средненькое существование. Я выбрал первое, за последние двадцать лет превратился в шоумена, активно развлекающего публику и стал сказочно богат. С другой стороны, что в этом плохого? Я не просто развлекаю, я даю людям смысл будущей жизни, учу их быть счастливыми. Миллионы успешных людей не только на Земле, но и на планетах-спутниках достигли личного совершенства благодаря мне! Разве это не достойно высокого звания профессора психологии?

Когда я снова посмотрел в ту сторону, женщины не было. Может, мне показалось? Вряд ли. Мои личные ощущения меня никогда не подводили – я всегда чувствовал опасность. И сейчас она стала явной – опасность разоблачения. Но кем? Странной незнакомкой? Нет, самим собой. Только себе я мог честно ответить, кто я на самом деле. И оттягивал этот момент бесконечно долго – до сегодняшнего дня, до этого презрительного, чуть насмешливого взгляда, который образовал в моем сознании зияющий провал. Сквозь него, словно воздух в пробоину космической станции, стала стремительно улетучиваться моя непоколебимая уверенность в себе.

Нет ничего страшнее насмешки, когда ты у всех на виду. Интересно, кто-то еще видел эту женщину, обратил внимание на ее снисходительный взгляд? Мне стало жарко. Это был провал! Моя защита исчезла. Страстно захотелось побыть в тишине, обдумать странное событие с незнакомкой, проанализировать свое поведение. Возможно, мне показалось, и я, сложив все факты приду к выводу, что это случилось от усталости. Видимо, мой внутренний надсмотрщик, едкий и насмешливый, воспользовался моей кратковременной слабостью и напомнил о том, что настоящая наука делается в тишине и не стоит так дорого.

Я подписал очередной плакат и быстро ушел в боковую дверь – робот-охранник оттеснил толпу, стало тихо. К счастью, охраняемая вип-стоянка была спрятана в центре парка, людей там не было, только роботы-парковщики. Я мог спокойно прогуляться по аллее, полюбоваться осенним пейзажем. И успокоиться. Пронзительно синее небо, красочно окрашенная листва деревьев и кустарников, теплый пряный воздух – все это создавало ощущение какой-то особой, завершенной гармонии, призванной утихомирить даже самые несуразные мысли. Но мои мысли, к сожалению, уже вырвались из-под контроля и стали существовать сами по себе. Начался внутренний диалог. О, как я его ненавидел! Но иногда надо было дать ему состояться, чтобы некто, сидящий в глубинах моего подсознания, перестал задавать свои каверзные вопросы.

– …да, я выбрал именно это направление психологии, потому что считал его самым нужным для человечества. И преуспел. Не моя вина, что люди сегодня в большинстве своем не способны читать сложные книги и решать логические задачи. Не моя вина в том, что человечество не хочет проблем, потому что давно потеряло способность справляться с болью из-за ее отсутствия. Разве плохо отсутствие боли? Это же самое лучшее достижение последних веков развития планеты!

– …интересно, а я сам, справедливо относивший себя к немногочисленной высокоорганизованной касте ученых с высоким интеллектом, смогу справиться с болью? И что будет с цивилизацией, если случится катастрофа? Сколько дней уйдет на то, чтобы, лишенные благ и по-отечески заботливых психологов, люди сдались и погибли?

– …немного, цивилизация взрослых избалованных детей неспособна позаботиться о себе самостоятельно.

– …интересно, а я сам смогу выжить?

Мысли стали колючими, вязкими, неудобными. Я поежился. «Хватит, это усталость, нервы, я не должен так думать. Ничего не случится с планетой, мы отлично защищены! Я нужен им всем, как воздух, и этого вполне достаточно, чтобы ни в чем не сомневаться».

Свернув к стоянке, я вдруг споткнулся и непроизвольно остановился. Впереди боком ко мне стояла та самая старуха и нежно трогала тонкими пальцами багряные листья какого-то экзотического дерева. Лицо ее показалось мне отрешенно-расслабленным, будто она вслушивалась в далекую музыку. В первый момент я хотел пройти мимо и не мешать ей, но передумал – никто еще не смотрел на меня таким холодным изучающим взглядом, это произошло впервые и задело меня на самом глубинном уровне. «Может, я ее случайно чем-то обидел? Ну что же, это несложно выяснить. И закрыть вопрос навсегда, иначе так и буду переживать ни о чем».

– Мадам, как вам симпозиум? – я проговорил свой вопрос энергично, с нажимом.

Женщина повернула голову, настороженно посмотрела мне в лицо.

– А, это вы, профессор, – узнав, она неожиданно улыбнулась, от улыбки ее лицо помолодело. – А вам? Вы довольны оказанным вниманием?

– Я привык к нему и считаю такое внимание заслуженным. Однако в вашем голосе только что прозвучала ирония, – я добавил к своим словам легкие интонации недоумения.

– Ну, здесь много иронии, – женщина развела руками, – везде.

– Что вы хотите этим сказать? Разве тема бессмертия не актуальна?

Она оставила ветку с красными листьями, подошла ко мне, остановилась на расстоянии ладони. Я почувствовал запах ее парфюма – необыкновенно свежий, едва уловимый. Увиденное совсем близко постаревшее женское лицо шокировало меня, но я заставил себя смотреть в ее глаза – очень светлые, холодные, с черными бусинками колючих зрачков. «Надо быть решительным и уверенным, не показывать смущение. Я выше ее во всех отношениях. Это явно недоразумение».

– Профессор, а вы сами в это верите? – она резко направила указательный палец на меня, прямо в середину груди.

– Что, простите? – я невольно сделал шаг назад, моя решительность исчезла.

– В продление жизни, в бессмертие. Разве оно так нам всем необходимо? И зачем оно вам? Продолжать развлекаться самому и развлекать толпу?

Я снова ощутил себя до предела уязвленным, захотелось немедленно поставить ее на место. Кто она такая, чтобы учить меня жизни? Я просто обязан ответить правильно, от этого теперь будет зависеть мое моральное состояние. Окинув ее взглядом всю – строгий брючный костюм, блузка тончайшего шелка в тон, идеально подобранная сумочка – я на секунду задумался. Нет, она не простой посетитель, явно из обеспеченных слоев общества. И, похоже, очень умна. Но почему так плохо выглядит? Постаревшая кожа – все равно, что немытые руки, анахронизм, пережиток прошлого. Что с ней не так? Это меня смутило, не позволило сосредоточиться. Я улыбнулся как можно безразличнее – в конце концов, хорошие манеры никто не отменял.

– Скажите, мадам, а вы не хотели бы отодвинуть свою смерть? Разве вы ее не боитесь? – я намеренно подчеркнул местоимение «вы», намекая на ее внешний вид.

Женщина вдруг громко рассмеялась. Ничего не ответив, она резко развернулась на каблуках, словно я ей надоел, и чуть подпрыгивающим шагом быстро пошла прочь – немолодая, стройная, уверенная в себе. В ее смехе мне послышалась издевка и какая-то странная горечь, граничившая с обреченностью.

Никто никогда еще не выказывал такое явное пренебрежение мне, известному ученому. Никто не игнорировал мои вопросы. Неужели она пытается оспорить известные истины? Но это противоречит всем социальным законам! Человек должен быть счастлив, а для этого необходимо быть здоровым, психически устойчивым и уметь много зарабатывать. Ради будущего бессмертия, о котором как раз говорили на симпозиуме. И оно уже близко. Может, всего несколько лет исследований.

Я почувствовал себя опустошенным. И, смешно сказать – брошенным. Ощущение стало непередаваемо гадким. Черная дыра разрослась до гигантских размеров, поглотив мое благостное настроение окончательно. На ослабевших ногах я дошел до стоянки, сел в свободный флайер, ввел данные и погрузился в гипносон. Очнулся я на площадке своего особняка, вышел, потянулся всем телом, отправил флайер обратно. Неприятное ощущение от встречи с незнакомкой сгладилось, черная дыра затянулась. Осталось недоумение – разве можно вести себя так демонстративно? Это противоречит правилам.

Вечером, отдыхая с вином на балконе, я снова стал думать об этой женщине. «Вероятно, она из тех, кого после ближайшего планового тестирования отправят в изолятор. Так зачем обращать внимание на пациентов с пограничным состоянием? А у нее ведь явные когнитивные нарушения, но это уже не моя проблема, я давно стал выше этого. Человек, взявший на себя смелость продавать счастье, априори должен быть счастливым и спокойным».

Но беспокойство не покидало. В мозгу будто поселился маленький мерзкий червячок, который медленно и методично стал подгрызать мою уверенность в себе. Как будто старуха обвинила меня в малодушии. Причем, обвинила жестко, не щадя мои чувства. Но как она посмела? Такое отношение было сродни убийству, только не физическому, а эмоциональному, любое пренебрежение в нашем обществе было запрещено. С другой стороны, что я смогу теперь доказать – на камеры наше взаимодействие не попало. Взгляд? Пара ничего не значащих фраз? А, может, эти фразы просто упали на подготовленную почву в нужный момент, когда я был особенно слаб? И тогда, получается, дело во мне?

Прошло немного времени, и меня стали раздражать пустые одинаковые глаза восторженных поклонников, радостное выражение их постоянно удовлетворенных лиц. Случайно выяснилось, что были и недовольные – многие задумывались, размышляли, и… молчали, опасаясь принудительной коррекции. Эти данные я получил из отчета своего лаборанта, хотя до этого его отчеты никогда не читал – он занимался девиациями, меня это не интересовало. Возможно, это были единичные случаи, естественный отбор, которым я объяснял право сильной личности без сомнений идти вперед не обращать внимание на отклонения. Возможно… И все же я стал задумываться. И наблюдать.

2

Я, Камиль Алари, был нужен всем, мой стереофон звонил постоянно. Это я ощущал по едва заметной вибрации, которая тут же прекращалась – вызовы переадресовывались моим секретарям. Когда вибрация становилась более настойчивой, я понимал, что звонок личный. Тогда я нажимал на панель, видел собеседника, повторное нажатие запускало процесс видеосвязи. Но самого важного звонка, которого я ждал уже много недель, по-прежнему не было.

В мегасити Москва разгорался и набирал силу новый июньский день. Я шел по Крымской набережной, никуда не торопясь. Высоко в небе с легким шелестом проносились бесшумные флайеры, похожие на птиц. Цвели липы, их пряный аромат слегка кружил голову. Летнее небо было голубым и каким-то особенно чистым, будто умылось на рассвете.

За памятником древнему императору Петру Первому высотные здания уникальной старинной архитектуры чередовались с небоскребами, но это никак не портило город – наоборот, добавляло ему особый шарм, приправленный давно забытым колоритом прошлого. Это было время паломничества туристов, веселых гуляний, пикников, научных симпозиумов, конференций, фестивалей – всего, что собирало людей в определенное время в определенном месте, предназначенном удивлять и завораживать. Такой была Москва в начале июня последние три столетия – традиционно-веселой, праздничной, яркой.

Я решил выпить кофе и свернул к ресторанчику под натянутым тентом. В последнее время я слишком много думал, предпочитая одиночество. Это было плохо, неправильно и …опасно – моя растущая социофобия свидетельствовала о явных личностных проблемах.

– Но каких? Неужели я, профессор психологии, не способен их отследить? А, может, наоборот, я уже давно понял нечто важное и боюсь, что новое знание меня убьет? Но что это за знание, если нет никаких оформленных четких мыслей? Откуда угроза? Почему не отпускает тревога? Кто способен разрушить мой устоявшийся и такой комфортный мир?

– Никто. Только я сам. Если буду так много думать. И сомневаться в себе.

Я устроился за самым дальним столиком. От общего зала меня отделяла зеленая стена ниспадающих лиан, но зато хорошо были видны люди. За ними всегда интересно было наблюдать. До недавнего времени. Сейчас интерес пропал, прохожие казались мне одинаково беззаботными, пустыми. Это было очень и очень плохо, ведь именно горожане являлись главным источником моих исследований и доходов. Я просто обязан был их любить.

– Опять «обязан». А не слишком ли много у нас всех обязательств и обязанностей?

– Но, послушай, строго регламентированное поведение – основа благополучия всей цивилизации, ты сам над этим постоянно работаешь.

– Не знаю, иногда мне кажется, что нет свободы воли.