Печаль моя светла

– Ну-ка тихо, тихо. Чего разбушевалась, – он больно сжал ее запястья и отвел ее руки в стороны. – Успокойся. Не такой уж я и мерзавец. Просто Нателла забеременела. И я, как настоящий мужчина, не могу поступить иначе, – он отпустил ее руки и, развернувшись, вышел.

Валентина Дмитриевна плакала. Сначала горько рыдала, сидя прямо на полу своего кабинета. Затем судорожно всхлипывала, когда поднялась и стала собираться. А потом слезы катились сами по себе, когда она шла по вечернему городу, ничего не замечая. Она не помнила, как дошла до театра, как сидела там, ничего не видя и не слыша. Она думала только о том, как же ей больно. К концу спектакля Валентина Дмитриевна понемногу пришла в себя. Сначала включился слух.

– Скажите же: чем мне заслужить любовь вашу? Я вас люблю, люблю. – Актер, игравший Юлия Капитоновича, упал на колени.

Этот звук привлек внимание Валентины Дмитриевны, вывел ее из оцепенения, и она с любопытством стала следить за развязкой.

– Лжете! – возразила актриса, изображавшая Ларису Дмитриевну. – Я любви искала и не нашла. На меня смотрели и смотрят, как на забаву. Никогда никто не старался заглянуть ко мне в душу, ни от кого я не видела сочувствия, не слыхала теплого, сердечного слова. А ведь так жить холодно. Я не виновата, я искала любви и не нашла… ее нет на свете… нечего и искать. Я не нашла любви, так буду искать золота. Подите, я вашей быть не могу.

«Как верно сказано, – размышляла Валентина Дмитриевна. – Боже, как метко!».

– О, не раскайтесь! – Юлий Капитонович поднялся и заложил руку за борт своего сюртука. – Вы должны быть моей.

– Чьей ни быть, но не вашей, – отвечала Лариса Дмитриевна.

– Не моей?

– Никогда!

– Так не доставайся же ты никому!

С этими словами раздался хлопок, это Карандышев выстрелил из пистолета. Лариса Дмитриевна упала замертво.

Зрители поднялись со своих мест и начали громко аплодировать, а Валентина Дмитриевна продолжала сидеть на своем месте, повторяя про себя одну-единственную фразу: «Так не доставайся же ты никому».

Чтобы помнили

– Надежда, здравствуйте, – поздоровались вошедшие к ней в дом Вика и Ольга Арнольдовна.

– Проходите, проходите. Вон туда, к столу, – суетилась Надя, провожая вновь пришедших к свободным стульям.

Щеки ее разрумянились от приготовления соответствующих случаю блюд. Поверх цветастого платья был надет передник, волосы убраны под косынкой, а на плече висело кухонное полотенце.

Стол был уставлен тарелками с разной снедью, присутствующих было немного – все из числа жителей дачного поселка, преимущественно пенсионеры.

– Сначала кутью вот давайте, накладывайте, блинцы с маслом. А потом – чего сами пожелаете. Вот кисель в стаканах, берите, не стесняйтесь, – ухаживала за гостями Надя. – Помянуть нужно Валентину Дмитриевну. Не было у нее никого из родных, а я когда-то работала под ее руководством. Вот и решила поминки организовать. А то нехорошо так, без поминок, не по-христиански.

Сидевшая за другим концом стола Зинаида Борисовна, дачный бухгалтер и правая рука почившей председательницы, судорожно всхлипнула, как-то испуганно и затравленно опустила глаза и начала поспешно собираться. За ней потянулись и другие, поблагодарив на прощанье Надю за организацию поминок. Ольга Арнольдовна и Вика остались с хозяйкой.

– А вы сами то что? – поинтересовалась Вика. – Садитесь с нами. Наверное, забегались и присесть некогда было.

– И то верно, ног не чувствую, – Надя тяжело опустилась рядом с гостями.

– Зинаида Борисовна сильно переживает? Чуть не плача отсюда вышла, – поинтересовалась Вика для поддержания разговора.

– Да стыдно ей стало, – отмахнулась недовольно Надя. – Могла бы сама поминки справить, ведь они столько лет с Валентиной Дмитриевной заправляли здесь всем рука об руку. А сейчас скупердяйство свое старческое включила. А я не могу так, не по-человечески это. Как без поминок то?

– А где вы с ней работали? – не унималась Вика.

– В лаборатории редкоземельных металлов. Я год всего там проработала, а потом, в девяносто первом, Мингео расформировали, и я ушла оттуда, – Надя помолчала, предаваясь воспоминаниям. – Ох и вреднющая же она была, прости Господи! Нехорошо, конечно, так говорить про покойников, но она и правда всегда злючкой была. А только мне ее жалко. Она из-за одиночества такой стала. – Надя замолчала и уставилась куда-то в угол, перебирая в уме давно минувшие события. – Несчастная она была, – продолжила Надя после паузы. – Когда я устроилась к ней в лабораторию, ей уж за сорок было. И любила она тогда одного научного сотрудника. Володей его звали. Сильно любила, со всей накопленной да не израсходованной за годы страстью. А он, как мне кажется, просто жил в свое удовольствие. То поманит, то отдалит. И так бесконечно. Мучилась она, страдала, а из этого водоворота никак вырваться не могла. Поговаривали, что он из нее сведения вытягивал да образцы лабораторные. Тогда ведь время лихое было, продавали все, что можно было продать. Только за руку его никто не ловил, поэтому лично я сомневаюсь. Верить нужно людям, а не плохое в них искать. Другая женщина у него была, вот он и развлекался то с одной, то с другой. Как собака на сене – и сам с Валентиной Дмитриевной окончательно не сходился, и отпускать от себя ее не хотел, чтобы она с другим счастье попытала.

Надя настолько окунулась в свои воспоминания, что не заметила, как гости уже всего отведали и сейчас молча ее слушали, отдавая тем самым вежливую дань памяти усопшей и хлопотам хозяйки.

– Я почему так уверена, – оживилась Надя, хотя с ней не собирались спорить. – Однажды я задержалась на работе, а Валентина Дмитриевна строго-настрого запрещала это. Я сначала думала, это из-за секретности, но потом смекнула – дело в мужчине. В тот день реакция одна никак не шла, а результаты кровь из носа к утру следующего дня вынь да положь. Я под конец дня только поняла, что образцы кто-то перепутал, из-за этого реакция и не шла. А когда обнаружила это, решила остаться и доделать все по правильному. Сижу тихонько, как мышь, результаты фиксирую. Как вдруг слышу, они в кабинете ругаются, Валентина Дмитриевна с Володей. Поначалу я перепугалась, думала, они меня обнаружили, поэтому шум подняли. А потом выкрики ее услышала. «У тебя, оказывается, другая! А я ради тебя на все ведь готова была. Я тебе верила, а ты…». И все в таком духе. Тут то я и смекнула, для чего начальница наша всех нас выпроваживала сразу по окончании рабочего времени и запрещала задерживаться. Чтобы с ним наедине побыть. Закончила я в тот день по-быстрому свою работу и улизнула домой, они еще оставались там и продолжали ругаться, меня и не заметили. – Надя вздохнула. – А через некоторое время он умер. Валентина Дмитриевна сама не своя была. Забросила себя совсем, перестала краситься и наряжаться. Состарилась за короткое время. До этого молодой и цветущей была, а тут сразу в старушку превратилась. Замкнулась, перестала общаться. А потом ушла я оттуда, в торговлю подалась. – Надя заулыбалась. – Представляете, соседка в Турцию за шмотками уехала и пропала. Мы уж в розыск ее хотели подавать, долго ее не было. А тут она возвращается вся в мехах да шелках – замуж там, оказывается, вышла, за богатенького иностранца. Все обзавидовались ей тогда. Не с руки ей, богатой даме, стало торговлей заниматься, она начала меня подбивать на это дело. На работе реорганизации пошли, неразбериха, вот я и согласилась. Я-то, дуреха, думала, что как она – замуж за богатого выскочу, да не тут-то было, – улыбка Нади стала печальной. – Ну да ладно, зато сыночка хоть народила себе под старость лет.

– А где сейчас ваш сын? – спросила Ольга Арнольдовна. – Что-то давно его не видно.

– Служит он. На спецоперации сейчас, – Надежда внезапно засуетилась, вытирая навернувшиеся слезы.

Вика только собралась подбодрить и успокоить Надю, уверить ее, что с ее сыном все будет хорошо, как в дверь вошел новый посетитель, Захар Иванович. Он кинул быстрый взгляд в сторону Ольги Арнольдовны, и тут же отвел его. Ольга Арнольдовна напряглась и вытянулась, как струна. Это не ускользнуло от внимания Вики, и она озадаченно промолчала.

– Захар Иванович, проходи, садись, – защебетала Надя, и ее щечки зарделись румянцем. – Вот тарелочка, вилочка. Угощайся.

Ольга Арнольдовна поднялась со своего места и, сославшись на срочные неотложные дела, про которые она совсем забыла и сейчас внезапно вспомнила, поспешно вышла. Захар Иванович проводил ее долгим взглядом. Вике стало любопытно, почему Ольга Арнольдовна так на него среагировала, поэтому решила остаться и понаблюдать за ним.

– А давайте я пока посуду помою, а вы за Захаром Ивановичем поухаживаете, – предложила Вика Наде, и та с радостью согласилась.

Вика вышла в кухоньку, оставив незакрытой межкомнатную дверь, и принялась за посуду, стараясь не шуметь и внимательно прислушиваться, о чем говорили Надя и Захар Иванович. Но они говорили тихо, и до Вики долетали лишь обрывки разговора.

– … навестить… повидаться… – Надя о чем-то спрашивала разрешения у Захара Ивановича.

– … волнения противопоказано… может привести… не рекомендовано… – возражал Захар Иванович.

– …без изменений? – уточняла Надежда. – … попробовать за рубежом?

– … нецелесообразно… наши специалисты в области… аналогичного уровня… – Захар Иванович находился дальше от входа, и его почти не было слышно.

– … консилиум… столько лет… возможна ли динамика… – Надя явно настаивала на чем-то, на что Захар Иванович ответил что-то совсем нечленораздельное.

Надя вздохнула, помолчала, а потом продолжила уже обычным голосом, не понижая его до полушепота:

– Хоть гостинчик соберу, передашь?

– Не думаю, что это хорошая идея. – Захар Иванович тоже «увеличил громкость». – Да и прошлое не стоит ворошить. Пусть остается как есть. Ни к чему все эти воспоминания и волнения. Надежда, ты лучше вот что, – Захар Иванович переменил тему. – Ты ведь хорошо со всеми общаешься, обсудите с бабоньками кандидатуру нового председателя.

– А чего тут обсуждать, тут и обсуждать нечего, – всплеснула руками Надя. – Тебя, Захар Иванович, и нужно выдвигать. Ты вон как о своем участке заботишься, если за весь наш поселок также возьмешься, то мы совсем как в раю будем жить!

– Ну чего ты, в самом деле, – заскромничал Захар Иванович. – Ты поспрашивай, поинтересуйся, может, у людей свои кандидатуры имеются. Может, кто-то сам хочет инициативу проявить и выдвинуться.

– Да кому выдвигаться-то?! – упорствовала Надежда. – Ты сам подумай: здесь мужская рука в управлении нужна. А у нас мужиков – раз, два и обчелся. Да и те, кто работает с утра до ночи, кто пенсионер. Не Ивана же выдвигать!

– Это, в любом случае, не нам с тобой решать, как люди выберут – так и будет, – подытожил Захар Иванович. – А ты с бабоньками поговори все-таки. И еще. Объявление нужно написать, чтобы в выходные все пришли на собрание, председателя будем выбирать, пусть готовят кандидатуры. Напишешь?

Надежда согласилась, а Захар Иванович, попрощавшись, ушел. Вика решала в уме, о чем расспросить Надю в первую очередь – о предстоящих выборах или аккуратно выведать то, о чем они шептались. Но не успела задать ни одного вопроса, так как пришла Роза, распространяя вокруг себя нежный аромат дорогого парфюма.

– Ой, устала, – откинувшись на спинку стула сообщила Роза. – Уроки вокала беру. Оказывается, это так выматывает.

– Зачем? В певицы хочешь податься? – спросила Надежда, поджав губы и выставляя на стол чистые приборы.