Гуси-лебеди. Хозяйка Дремучего леса

– А, что с убитыми делать, тятенька? – разочарованный тем, что Алёнка предпочла утонуть, но не очутиться в его жарких объятиях, скреб макушку Василько.

– В, овраг бросьте, волкам на поживу. Будет младшим братьям нынче радость, да пиршество. – буркнул мельник, заткнув за пояс увесистую дубинку. – Пошевеливайтесь, увальни деревенские.

– Как бы Ванька ихний, дружинников боярских за собой не приволок. – остерег отца более сообразительный, чем брат, Антип. – Говорят, что богатырь Веливол благоволит к нему, привечает. Прокопий болтал – мол, челядинцем своим сделать обещал.

– Вот и доболтался. – хмыкнул мельник. – Где богатырь именитый, а где Ванька, ведьмы деревенской брат никчёмный? Пустое то, больше верь бабским языкам, они у них длинные.

И разбойничье семейство покинуло берег Корчи, не заметив, как среди волн мелькнул серебристый хвост.

А, там, ухватив девушку за волосы, русалка потащила Алёнку к берегу и где-то, на самой середине реки, в несчастную девчонку и вселилась душа некой Алёны Дмитриевны Почесухи, погибшей в своем мире и возродившейся в этом.

*

– Дела.. – протянула Алёна Дмитриевна, теперь уже, Алёнка, девица семнадцати лет от роду, весьма фигуристая с виду.– Что ж, им всё с рук так и сойдет, что ли? Убили людей, а управу на разбойников не сыскать? Здесь, что – ни полиции, ни иных силовых структур не имеется? За порядком кто следит? Кто людей от бандитов оберегать поставлен?

– Так на то дружина княжеская имеется. – пожала плечами старшая русалка. – Да богатыри, что заставой в разных местах стоят. Они покой людской хранят, от разбойников, нечисти и нежити, жителей страны нашей оберегают.

– Оно и заметно. – скривилась Алёна, нервно прохаживаясь по бережку. – Это, что ж, получается – мне теперь и податься некуда? Я ж, теперь, вроде как, сиротой считаюсь? Может быть, – Алёна Дмитриевна на мгновение прекратила беготню и замерла. – мне пособие какое от государства положено? Как пострадавшей от криминального элемента? А, мельника того, с сыновьями, надобно богатырям сдать, дабы они вздернули разбойничью семейку на ближайшей осине.

– Держи карман шире. – разочаровала попаданку русалка. – Не так всё просто. Не вы первые, не вы последние, кто от лихих людей беду поимели. Ты, коли жаловаться надумаешь, так до града живой не доберешься – убьют по дороге. Говорят, кто-то из ближников царских, делишки темные разбойничьи покрывает, потому на Онуфриевых и управы нет. К тому же, – старшая русалка поджала губы. – никто тебя в деревне и слушать не станет. Тебя же ведьмой деревенской считают, а ведьм у нас, в Берестяном царстве, не любят. Могут и в гибели родных обвинить, да и забить камнями.

– Вот уроды дурные. – высказалась Алёна Дмитриевна в адрес своих будущих соседей. – Как же быть в таком случае? Ой, – спохватилась она. – у меня же брат, вроде как, имеется? Ванька?

– Брат твой мал еще. – вмешалась русалка Полина. – Ему, всего-то, тринадцать лет. Отрок он, конечно же, справный, не иным чета, но зеленый совсем. И тебе в град к нему соваться нечего – забыла, что у мельника сообщники имеются? Одна у тебя дорога – к бабе Яге, тем более, что она весточку прислала, и сама тебя к себе требует.

Алёна Дмитриевна, то бишь, Алёнушка, вспомнив ту рожу страшную, которая ей в вихре сером привиделась, призадумалась – женщиной она была не робкой, сообразительной, хваткой и, порой, безжалостной. Иначе, никак. Иные, в бизнесе, особенно таком специфическом, как строительный, не выживали, разорялись и шли ко дну.

Вот и сама Алёна Дмитриевна не убереглась. Как говорится – и на старуху найдется проруха. Нашлась и на неё.

– Олежка, Олежка.. – качала головой Алёна Дмитриевна, прохаживаясь по бережку неведомой реки неведомого мира. – Подлец ты, Олежка, первостатейный. И не сам ты план этакий хитрый придумал. Чувствуется рука мастера интриг.

Русалки внимательно наблюдали за хаотичными метаниями девушки по берегу и то, что деревенская девчонка не бьется в рыданиях, не заламывает руки и не кидается обратно в речку, дабы утопиться, внушало рыбохвостым определенные надежды.

Ссориться с могущественной сущностью, такой, как баба Яга, живущая в дремучем лесу, русалкам не хотелось. У них, как бы, свой имелся господин и повелитель, хозяин местной речки, водяной, Карп Сазаныч, но баба Яга, есть баба Яга. Дюже злобная она женщина, могущественная и злопамятная.

Не зря деревенские болтали о том, что гуси-лебеди те, много лет назад, не просто так малолетнего Ванюшку унесли на своих крыльях в темный лес. Испытание то было, для сестры его, Алёнки. И Алёнка, испытание, выдержала, потому и требует нынче баба Яга, чтобы девица Алёнка из Рябиновки, к ней явилась по зову её, а иначе, не станет спокойствия в этих краях. Мстительная ведьма из Дремучего леса, могуществом большим обладает. Легко может старуха недобрая жизнь люду деревенскому поломать – порчу наслать на скотину, поля потравить, да мор напустить на малых детишек.

– Мается девка, мечется. – шепнула старшая русалка младшей. – Ты-то, лягуха лупоглазая, клубочек волшебный не потеряла, разом? Смотри, не утопи вещицу волшебную, ненароком.

– Как же, утопишь его. – скривилась русалка. – Он в воде не тонет, да и в огне, небось не горит. Сама баба Яга зачаровывала. Это вам не баран чихнул!

– Видать, преемницу старуха лютая себе ищет. – предположила Матрёна. – Состарилась совсем баба Яга, вот и желает ученицу взять, дабы было кому власть над нашими лесами и полями передать.

– Алёнку нашу? – округлила глаза младшая. – Куда уж ей, распутёхе?

– А, ты, не кудахтай, как курица глупая. – одернула старшая Полинку. – Не видишь, изменилась Алёнка наша. Как бы из девицы этой не вылупилось диво-дивное. Сдается мне, что из неё-то, баба Яга отличная получится, как бы не лучше нынешней.

– Надумала чего, девица? – Матрёне надоело ждать, и она решила поторопить девушку. – Ты, так и будешь, травку ноженьками утаптывать? Гляди, как бы беды не случилось – скоро пастух стадо на водопой погонит, да тебя приметит. А ты, до сих пор, шастаешь в непотребном виде, хотя, сарафан твой, высох давно.

– Кто бы говорил. – буркнула Алёна Дмитриевна, намекая на то, что русалки и сами не без греха. Вон как сиськами своими трясут, словно в стрип-баре танцы исполняют. Буркнуть – буркнула, но сарафан на себя натянула проворно. Мало того, что сама голым задом перед посторонними сверкает, так еще и пастуха местного шокировать? И без того, судя по всему, сплетен про Алёнку немало ходит – и ведьма она, и колдунья, и, вообще, человек нехороший. Такую прибить, самое благое дело. Глядишь, мельнику с сыновьями, ещё и премию какую выпишут от общества. За истребление, так сказать, нечисти в лице одной глупенькой девицы.

Но, Алёна Дмитриевна себя глупой не считала, а коли так, то..

– Полина, – обратилась нынешняя Алёнка к молодой русалке. – Я, кажется, что-то тебе задолжала. Услугу, да? За своё спасение? Хотелось бы расплатиться, за всё и сразу, а то такие проценты набегут, что и не унесешь.

Полина реплику про проценты мимо ушей пропустила – не знала русалка простая слов иноземных, а, вот то, что Алёнка про долг вспомнила, хвостатую порадовало.

– Поможешь мне в дельце одном и в расчете мы будем. – деловым тоном заговорила русалка. – Тебе, кстати, дельце моё, в радость станет – святое дело мельнику напакостить, да сынам его подлым.

Алёна Дмитриевна шишку на затылке пощупала, мимолетно порадовалась тому, что крепкая голова ей досталась, коли камень из пращи в ней дырку сделать не смог и кивнула.

– Излагай своё дело, не торопясь и по порядку.

Случай, как водится, выдался тёмный, мутный и неприятный.

Полюшка, странное дело, но молодая русалка не удивлялась тому, что Алёнка её не помнит – жила, как и Алёнка Васильева, некогда, в Рябиновке, пускай и на другом краю деревни. Девкой Полина справной, при своей земной жизни была, годками, лишь слегка постарше самой Алёнки, работящей, да фигуристой. Парни на молодуху заглядывались и всё ждали, пока она в пору девичества войдет, да заневестится. Тогда уж, можно к родителям зазнобы женихов засылать, да про свадебку сговариваться.

Только переборчивая Поля на парней деревенских смотреть не желала, всё носом крутила. Не хотела девушка за абы кого идти, а полюбился ей старший сын местного мельника, Василько.

Василько в ту пору первым женихом считался – красавец широкоплечий, да черноволосый, рукастый и говорливый. К тому ж, родители у парня не абы кто – папаня, тот и вовсе, мельник, а матушка, стряпуха знатная – такие пироги печет, что на весь край дух идет заманчивый. Ни у кого такие пироги не получались, как у тетки Фёклы Онуфриевой.

Загуляла Полинка с Васильком, задружила. Любовь про меж них пошла великая, да недолго только. Как призналась девка парню в том, что непраздна она, да о свадьбе заикнулась, так Василько вмиг суровым стал и строго-настрого наказал зазнобе про то не болтать никому, а сидеть тихо и помалкивать до поры, до времени.

Полинка и помалкивала, опасаясь, что парень от неё откажется, да и бросит одну. Куда она потом, с пузом-то? Родители, прознав про блуд позорный, из дома выгонят и придется ей идти неизвестно куда, по дороге побираться, как последней нищенке.

Но однажды Василько заявился, под вечер приехал, никем не замеченный. Полинку на повозку усадил, да и повез далеко, на отдаленный хутор, где проживала бабка-повитуха Сунея, про которую болтали, что, мол ведьма она, да и служит богам старым, недобрым.

Полинка беды не почуяла – хорошо ей было, радостно от того, что Василько не забыл про неё, а что до бабки на хутор едут, так, мало ли. Может спрятать решил любый зазнобу свою, гнева родительского убоявшись.

Но, случилось дело плохое – старуха та, Полинку дурман-травой опоила, да и дитя невинное погубила, из чрева материнского вытравила колдовством недобрым, а когда очнулась девка от сна тяжкого, то любого и след простыл, как и не было его вовсе.

Полина в плач, в слезы, на бабку с упреками набросилась, а старуха, прогневавшись, сказала страшное.

– Василько повелел тебе забыть про него. Зачем ты ему теперь, порченная и пустобрюхая? После травок моих заговорённых, никогда уж не родить тебе, так и знай. А, теперь – вон пошла, дрянь распутная. Чтобы больше ко мне никогда приходить не смела!

Не поверила Полина словам тем лютым, да пешком, как была, измученная и пораненная, в Рябиновку потопала, к широкому двору, на котором мельник с семейством проживал.

Василько, как её на дороге приметил, так псов с цепи и спустил, а псы те, зверюги страшные, злобные и зубастые. Полинка в тот раз едва спаслась от клыков острых.

Не в силах совладать с горем своим, пошла она на речку, да в омут глубокий, головой и ухнула. К водяному, Карпу Сазанович попала на суд. У хозяина речного, с мельником, свои счеты имелись, стародавние. Не поделил что-то Карп Сазанович еще с дедом нынешнего мельника, так вражда и зародилась. Потому и определил водяной Полинку в русалки и наказал наблюдать за семейством подлым, дабы при первом же, удобном случае, им пакость какую учинить.

– И чем же это Онуфриевы водяному насолили, – в который раз удивилась Алёна Дмитриевна, сидя на кочке и поджав босые ноги. – коли он на них так осерчал?

– Договор они порушили с хозяином водяным. – шепнула Полинка, опасливо косясь на Матрену. Но, та, на девичье щебетание внимания не обращала – забралась Матрёна на ветку ивы, что низко над водой склонилась и принялась косы свои чесать. Косы у Матрёны дивные были, толстые, пушистые, даром, что годков ей немало исполнилось, а поди ты.. Полинки, той, кудри и то, пожиже достались.

– Онуфриевы, как мельницу на реке поставили, так и богатеть стали незамедлительно. – прошептала Полинка. – Со всей округи пшеницу им на помол везут, с боярского соизволения. Так и заматерели, первыми на Рябиновке стали, да по окрестным деревням никого богаче Онуфриевых не сыскать. А всё потому, что ряд они заключили с батюшкой-водяным.

– Понятное дело, – усмехнулась Алёна Дмитриевна, ничему не удивляясь. – взятку дали должностному лицу. Это же надо, – хмыкнула она. – мир иной, а порядки, как у нас. Не подмажешь, не поедешь.