Под небом Эстреллы. Антар и Малица. Начало пути

– Уезжаешь? – довольно скалился братец, поводя глазами на тощую котомку старшого – дорога дальняя, чай, всяко может случится.

Антар вяло передёрнул плечами, обтянутыми простой холщевой рубахой – и впрямь, рядиться-то, для чего? Ему-то, зачем? Он и на озере проживет, с лесом в обнимку. Богато озеро на рыбу сказывают, а от зверя и оборониться можно, коли не зевать. Работать старшой приучен с лет малых. То, что рыбалка ему больше на душу легла, так, то – его дело.

– А, люди? – словно подслушав мысли брата, встрял Юарт. – Люди злы до иных. Остерёгся бы ты, братец, а то, не ровен час и беда приключится.

Антар уронил быстрый взгляд в сторону Юарта, вразвалочку уходившего прочь – укусил, таки, стервец, на прощанье. Не сдержался.

Люди и, впрямь, встречались разные. Иные, особливо, с западу, чуть ли не плевались, узрев его, нескладёху белотелого. Уж, очень непохож был Антар на прочих. И загар не лип к коже его, лишь обжигал больно, до мерзкого зуда.

Болтают, ещё, на юго-западе, туда, за лес, да степи, люди злы, пристрастны. Жгут непохожих на кострах огненных, да с орками погаными дружбу водят. Орки те, степняки дикие, к инородцам нетерпимы. Особливо, к длинноухим эльфам, детям Дану любимым, да к гномам-крепышам, горами живущими. Войны с ними учиняют раз за разом, набегами ходят, полон берут, да секут зазря. Оттуда, с юга далёкого, родом семья Антара – дед Сывуч, да бабка Сибаха, отцова мать.

Говорили в семье, Антар слухом прознал, что ссильничал орк дедову мать, в полон захвативши, но в живых оставил, не сожрал, как у них, дикарей водится. Не отдал в жертву богу жестокому, при себе держал рабыней утешной, а там и отбили её люди добрые. С приплодом поганым в пузе, правда.

Женщина поначалу руки наложить на себя решилась совсем было, да родня вступилась. Прадед на жену не серчал – в жизни всяко случается, жена не виновата в том, что муж её не сберёг от участи злой и, полуорчонка, народившегося в должный срок, за сына держал, ремеслу учил всякому, а затем, засватал за байстрюка девку-сиротку, Сибаху, красу чернокосую. Иных же детей не дала Дану семье этой.

Сибаха, девка мудрая, мужа не дичилась, даром, что в нём орочья кровь играла и пошла за ним в земли чужие, по доброй воле, да не прогадала ни в чём. Полуорк любил её крепко и в обиду не давал, и сына, еще не рождённого, ждал, дождаться не мог. Кабы не война со степью дикой, так и жили бы семьёй большой в южных краях. А так, прослышав об очередной замятне, собрал дед семью в охапку, да и пустился в путь, в северные земли поморские. По пути долгому, люд лихой, не раз пытался малый обоз пощипать, да бились охранники на совесть, жизни и добро хозяйские храня. Сибаха, как раз, в том пути от бремени-то и разрешилась, мальчонку мужу сподобила, а то, что муж в схватке руки лишился, конечно, напасть знатная, но не горе-горькое.

Выдюжили.

На новом месте прижились, подворье обустроили, благо, серебра вдосталь имелось, да и стали торг вести с людом местным.

Понорцы Сывуча полуорком прозвали, за взгляд дикий и глаза желтые, хотя крови степняков в купце лишь на четверть плескалось. Потом же, прозвище то, к сыну его перешло, к Алтау.

Богател Сывуч, там и сын подрос, женить время пришло. Первую жену дед привёз сыну с юга, родины, ими покинутой – южанку, ласковую, тонкую, хрупкую, покорившую Алтау, раз и навсегда, очами чёрными, да нежностью великой. Молода жена скоро забеременела и сыном обзавелась. Да, только, Дану не пощадила статей её женских, материнство на том и ограничив.

Малада души не чаяла в ребёнке единственном и до поры кохалась с ним. Тем временем, муж взял вторую жену, Айяку, дочь велиморского старосты – русокосую, полнотелую и крикливую. Нужны были Алтау дети-скоропомощники, а сын, первенец, рос квёлым, да хилым. Следовало купцу о роде думать, но не о жениных слезах.

Мотался Алтау по торговым делам, дед Сывуч в лавке сидел, дом Сибаха вела властной рукой. И то, что жёнки промеж собой не ладят – эка невидаль! Небось, у соседей не лучше. Бывает.

– Здоров будь, дядько Силаст. – приветствовал Антар седого, как лунь, но, всё ещё крепкого мужичка, поджидавшего его у справной повозки.

Силаст кивнул старшему сыну хозяйскому, слегка скривился, приметив младшего, Юарта, подоспевшего брата проводить в дорогу дальнюю.

– Ну, бывай, братец! – ухмыльнулся Юарт, убедившись в том, что тяжело гружёная повозка выехала со двора. – Хлебнуть тебе лиха полной чашей! – и осёкся, заметив, как тетка Малада что-то шепчет с крыльца, теребя руками оборки на платье.

Взгляд первой отцовой жены, обращённый на Юарта, был неласков, и тот поспешил скрыться с глаз её, тёмных и сердитых из-за скорого решения Алтау.

– Ведьма! – шепнул отрок, не оборачиваясь. – Ничё, ужо срок придёт..

Сам Алтау обнаружился в своём кабинете, за широким столом.

Восседая в крепком, удобном кресле, купец что-то быстро писал, то и дело окуная перо в чернила.

Грамотен был Алтау и сынов выучил, на учителях не экономил.

Младший сын постучал в двери и вошёл, не дождавшись разрешения.

– Уехал с Богами. – оповестил отца Юарт. Сам же купец на крыльцо не ходил, с Антаром простившись в кабинете и напутствие ему дал, как полагается.

Купец хмыкнул, сына рассматривал с интересом, по широкому лицу его блуждала улыбка. Жёлтые глаза торговца сверкали хитро, но хищно.

– Орка дикий. – неприязненно сопел младший из сыновей, отводя глаза в сторону. – Права мать – не наш он и нашим никогда не станет. Ишь смотрит, того и гляди – вцепится!

Айяка, дочь велиморского старосты, близкого друга тороватого купца, замуж неволей пошла, по отцову наказу. Не хотела девка чести такой, пугалась. Мужа, отцом выбранного, признавать не желала, противилась.

Пусть не беден был купец, да и не слишком стар, но только, вторая жена, она ведь не первая, а у самого купца к тому времени и Малада была, змея чернокосая, и сын её, первенец.

Да и Сибаха, свекровь неприветливая, волчицей смотрела, невестку невзлюбив, будто знала про неё что-то постыдное.

Грешок водился за Айякой, грех не малый, позорный, а то не отдал бы староста дочь свою мужу не молодому, пусть и другу.

Росла Айяка вольно, младшей среди сестер своих была, ребенок поздний, коханый вдвойне.

Мать души в ней не чаяла, отец, ни в чём не отказывал, баловал и потакал во всём.

Вот и не доглядели.

Повстречала Айяка воя справного, ликом пригожего, да телом ладного. На праздник середины лета с ним пошла, в хороводе кружила, да через костры сигала.

Приворожил он сердце девичье глазами серыми, да речами любезными, увлёк деву младую, глупую, в дубраву зелёную, да и в траву-мураву уложил на спину.

Айяка сама с себя сарафан стянула и сладости запретной возжелала.

Так и промиловались всю ночь, а на утро…

На утро признался парень пригожий, что не пара она ему, старостихина дочь, что он, бойт-ярин Лещинский, возлёг с ней ради утех сладостных, а для всего остального у него жена имеется, рода древнего и поведения строгого, а ей, девке из града малого, забыть о нем наказывалось строго-настрого.

И, не захотел любый слышать ничего, за собой не позвал в терем высокий, даже в девки сенные, постель стелить, да, когда-никогда, плоть молодецкую потешить.

Подарил ей вой молодой монету золотую, да и был таков. Оставил на память о себе сердце разбитое, да слезы горькие.

Знала, знала Айяка о том, что не с простым воем идет под березами в траве кувыркаться, но понадеялась на красу свою девичью, на тело белое, да на грудь тугую.

Обманулась, сама себя опозорила, да и ни с чем осталась.

Кинулась Айяка матери в ноги, винилась, слёзы лила, на всё согласная была, лишь бы позор свой прикрыть.

За подобное девку блудливую и камнями могли забить, и из града выгнать.

Отец за голову схватился, дочь за косы оттаскал, да в погреб холодный закрыл, а сам на коня вскочил, точно молодой, да и был таков.

А как затяжелела она, так и вовсе суров сделался и неприветлив, будто не отец родной, а отчим злой.

Ночью темной родители дочь непутёвую из погреба извлекли, увезли тайно к бабке-знахарке, серебром грех откупая.

Бабка та и сотворила лжу нечестивую, позволившую Айяке мужа обмануть и после первой ночи брачной, простыню за окно вывесить.

Свадьбу скоро сыграли, благо, готово к ней всё было, ведь купец со старостой и до того о подобном союзе заговаривали.