Вышивальщица

Вера Илларионовна вытащила из её шорт рубашку и связала концы узлом под грудью.

Арина испуганно уставилась на свой голый живот. Но возражать не решилась: если в миру принято так носить рубашки, она будет носить. Провела руками по попе, туго обтянутой шортами, – как же она осмелится выйти в этом на улицу? – и обнаружила карманы. Карманов в шортах оказалось четыре: два сзади, накладных, и два спереди, внутренних. Арина засунула в них кулаки и с вызовом посмотрела на себя в зеркало. Вот бы удивились её подружки по приюту!

? ? ?

С визитом в новую школу решили не тянуть: не сегодня-завтра начнутся каникулы, и тогда никого не застанешь.

К неудовольствию Вечесловых, Арина облачилась в гимназическое синее форменное платье с длинным, за колено, подолом. Надеть другое отказывалась категорически, хотя стараниями Веры Илларионовны у девочки был неплохой гардероб.

– Вот те на! – не сдержался Иван Антонович. – Когда покупали, нравилось, а сейчас что? Разонравилось? Так ты скажи прямо, мы другое купим.

– Ваня, не трогай её. Пусть идёт в чём нравится, – остановила Вера мужа, и Арина с облегчением выдохнула застрявший в лёгких воздух: на директора школы надо произвести хорошее впечатление, а строгое тёмное платье подходило для этого лучше всего. Она не посрамит честь православной гимназии.

Вера Илларионовна заставила её надеть джинсовую куртку без рукавов и длинный шарф, связанный объёмной «американской» резинкой. Арина смотрела в зеркало и не узнавала себя.

Директриса школы с сомнением на лице изучила Аринины документы: справку Православной гимназии во имя святителя Пантелеймона об отчислении в связи с переездом по новому месту жительства; справку об успеваемости, в которой напротив названий изучаемых предметов красовались горделиво изогнутые пятёрки; новенькое свидетельство о рождении, запаянное в блестящий пластик. Медицинская справка с печатью монастырского стационара лаконично извещала: «Здорова. Показаний, препятствующих обучению в общеобразовательном учебном заведении, не имеется», без указания перенесённых девочкой болезней.

Справке верить не хотелось: девочка слишком бледная, щёки впалые, взгляд какой-то затравленный. Чего она боится? Её, директрисы? Иди своих опекунов?

Поймав на себе испытующий взгляд директрисы, Арина пожалела, что не послушалась дедушку Ваню и надела гимназическую форму. Директрисе форма явно не нравилась: она смотрела на Арину как-то странно, даже губы поджала. Арина боялась этого взгляда, боялась, что её не примут в новую школу. Переступала с ноги на ногу, стискивала пальцы и вздыхала.

Вера Илларионовна догадалась, о чём она переживает. Наклонилась к Арининому уху и тихонько шепнула: «Всё хорошо, документы в порядке, тебя обязательно примут, с твоими пятёрками. А нет, так в другую пойдём! Школ в Осташкове много».

Она с волнением ждала, как поведёт себя девочка. Станет ли отвечать на вопросы или привычно замкнётся, как замыкалась каждый раз, когда её спрашивали, помнит ли она свой домашний адрес. Вечесловы искренне хотели узнать, что случилось с Арининой матерью, которая за шесть лет ни разу не навестила дочку. Может, ей нужна помощь? Они не стали бы препятствовать, если бы девочка иногда встречалась с матерью.

Адрес Арина помнила. На вопросы о доме и о матери отвечала угрюмым молчанием. Зато охотно рассказывала Вечесловым о православной гимназии и о монастыре. О том, какой у них большой и красивый сад. О вышивальной мастерской, где монахини терпеливо и внимательно учат девочек своему искусству и никогда не ругают, если не получается. О монастырской трапезной, где на столах «много-много всего», даже в пост. И смешно изображала сестру Ненилу, гнусаво восклицая: «Де-ва-чки! Пъекъатите не-ме-дъен-на! Не подобает так себя вести».

Между тем директриса обратилась к Арине:

– Ты и вправду здорова? Ничего не болит? (Арина энергично замотала головой). Так-таки ничем никогда не болела?

– Болела, три раза. Поболею и выздоровлю. Я сильная.

– Кто же тебя лечил?

– Врач. И Господь. У нас хороший врач, а в лазарете скоромным кормят даже в пост, и молоко дают, и сливочное масло! – Польщённая вниманием директрисы, Арина наморщила светлые бровки, вспоминая. – Преподобный Нил Синайский учил: "Прежде всякого лекарства и врача прибегай к молитве". Надо просить у Господа исцеления и облегчения страдания. Потом просить, чтобы Господь послал врача, который бы понимал в болезни, и чтобы Господь сам действовал через врача. Тогда обязательно выздоровеешь.

– И что, все выздоравливали? Все-все?

– На всё воля божья… – Арина вспомнила Агафью-Наташу, и у неё задрожали губы. Директриса поспешно сменила тему:

– По всем предметам у тебя пятёрки. Сможешь решить задачу? Она несложная.

Предложенную задачу по алгебре для шестого класса Арина решить не смогла. А из законов физики знала лишь закон всемирного тяготения. Иван Антонович, бывший профессор кафедры общей физики московского МИФИ, густо покраснел. Вера Илларионовна дёрнула его за рукав и сделала выразительное лицо. Муж достал платок и вытер вспотевший лоб. Он тоже переживал, поняла директриса. Ей отчего-то нравилась эта пара. Похоже, девочке повезло с опекунами.

– А я на что? Летом позанимаюсь с ней, и будет по физике первой в классе, – пообещал всем сразу Иван Антонович.

– Расскажи мне о своей гимназии, – попросила директриса. – Какие предметы тебе нравились, какие книги ты читала. Ты любишь читать? У вас там была библиотека?

Арина зарделась от удовольствия. Литература – её конёк. Она не опозорится, как с задачей, покажет себя с лучшей стороны. Предметы она перечисляла с гордостью: русский язык, литература, два иностранных языка, мировая художественная культура, латынь, каллиграфия, православное краеведение, богословие, история философской мысли, Закон Божий, биология…

Директриса слушала, кивала головой, а потом попросила рассказать об эволюционной теории Дарвина.

– Ты ведь перешла в седьмой класс? А биология с пятого, вы это проходили. Ну же, не стесняйся. Ты не на уроке у доски, а я не ставлю оценку, просто спрашиваю, – улыбнулась директриса. – Так в чём заключается теория Дарвина? Я подскажу. Все живые существа на Земле эволюционируют путём естественного отбора. Между видами возникает борьба за существование, и выживают наиболее приспособленные… Так?

В православной гимназии биология преподавалась поверхностно, теория эволюции рассматривалась только в общих положениях, затем шёл ее критический анализ и цитаты из святых отцов церкви.

Директриса смотрела выжидающе. Вот сейчас скажет: «Ну, если ты даже теорию эволюции не знаешь, что тебе делать в нашей школе?» Арина выпрямила и без того прямую спину, сложила руки на животе и затараторила:

– Всё живое на земле создано Господом. Акт творения мира и образования его форм есть проявление Его воли. Для природы это длительный и постепенный процесс, протекающий во времени. В ходе развития возникает множество переходных форм, они служат ступенями для появления более совершенных форм, привязанных к вечности. Следовательно, творя мир, Бог использовал эволюционный процесс.

– Ну, хорошо… Ты рассказала о природе. А человек? Что ты можешь сказать о древних людях? Какие виды, как они эволюционировали? Они ведь развивались, изменялись… Я подскажу. Неандерталец, питекантроп, кроманьонец. Какой вид относится к современному человеку?

– Никакой. Они не были людьми. Перед Богом тысяча лет как день вчерашний, а дочеловеческий мир имеет шестидневный возраст. Эволюция есть качественный скачок жизни, который произошёл по повелению Божию. Но даже апостол Павел не смог достичь праведности собственными усилиями. Он знал совершенный идеал Божьего Закона, но не мог по нему жить, – отчеканила Арина.

Она ожидала похвалы: материал знает блестяще, ответила без запинки.

Похвалы не последовало. Директриса смотрела сочувственно-жалостливо. Спросила, как Арина проводит свободное время и чем увлекается. Закончив расспросы, велела выйти и ждать в коридоре.

Арина приникла ухом к двери, пытаясь расслышать, о чём директриса говорит с приёмными родителями.

«Девочка перешла в седьмой класс, а знаний практически нет. Она не сможет нагнать сверстников и освоить программу».

«Мы с мужем оба педагоги, позанимаемся с ней летом… Девочка способная, знает два иностранных языка, сочинения пишет без ошибок, много читает, у неё большой словарный запас…» – Это Вера Илларионовна. Говорит, словно сама себе не верит, и голос звучит умоляюще.

«Я бы рекомендовала шестой класс, но боюсь, она и в шестом не сможет учиться. В пятом, пожалуй, справится с программой, но там всем по одиннадцать лет, а ей тринадцать. Контакта с ребятами не будет. Может, вам её на домашнее обучение перевести?»

Не зря Арина боялась директрису. Ох, не зря! На Вечесловых надежды нет, заступиться за Арину некому, кроме Господа. «Помяни Господи царя Давида и всю кротость его, как Батюшка царь Давид был тих, краток, терпелив, и милостив, так чтоб все враги для рабы божией Арины были тихи, смирны, терпеливы, и милостивы» – Арина читала молитву шёпотом, чтобы не слышали за дверью.

Молитва дошла до «адресата» удивительно быстро: на помощь он послал «тяжёлую артиллерию» в лице Вечеслова.

«Исключено. Ребёнок должен расти со сверстниками, и никак иначе. Социум – вот что нужно нашей девочке. А мы за неё в ответе. Мы, опекуны! – полковник рубил слова как дрова, взмахивая рукой и отпыхиваясь после каждой произнесённой фразы. – Ей и так будет тяжело – после православной гимназии, тихого блаженного мирка, где все друг друга любят, все всем помогают, попасть в этот ваш ад, именуемый общеобразовательной школой. А вы её на второй год оставить хотите. В пятый класс… Да вы в своём уме, уважаемая?»

Вячеслов уже не говорил – грохотал, красный от гнева и от обиды за свою воспитанницу, которую чуть ли не в глаза назвали умственно отсталой. Директриса смотрела на него со страхом: рассвирепел как лев, вот-вот удар хватит. Если у львов бывают удары. Только этого не хватало, в последний учебный день… Может, скорую вызвать? Вон, у него на шее жила вздулась… Послал Бог опекунов.

«Так может, ей продолжить учёбу в православной гимназии? Далековато, правда, но девочке там будет уютнее. И с программой справится, пойдёт в седьмой класс…» – миролюбиво предложила директриса.

«Далековато это не то слово. Если я правильно понял, вы нам предлагаете возить ребёнка каждый день через весь город чёрт-те куда, в эту гимназию? Пока в аварию не попаду и машину не угроблю. Вы этого хотите? Или чтобы сама ездила, на городском транспорте, час туда, потом семь уроков, потом час обратно? Чтобы у неё не было времени ни на уроки, ни на гулянье, ни телевизор посмотреть?! Гуманно, в высшей степени. А теперь слушайте. Арина продолжит учёбу в вашей школе. В седьмом классе. Если вы со мной не согласны, разговор продолжим в гороно.

«Я не говорю, что не согласна. Но вы же понимаете, что она не сможет учиться. Вы же слышали, какой бред она несла».

«Этот бред, как вы изволили выразиться, между прочим, священное писание. За оскорбление веры статья полагается!» – гремел Вечеслов, забыв, что сам неверующий.

Директрисе всерьёз казалось, что на неё сейчас упадёт стена…

Вера Илларионовна пробовала остановить расходившегося мужа.

Вечеслов бушевал.