Жизнь и страх в «Крестах» и льдах. И кое-что ещё

– Как кто сказал? Вот смотрите – и показываю ей свой приговор суда https://www.dropbox.com/s/izip9x6n3xl2qyl/Sentence.docx?dl=0 (https://www.dropbox.com/s/izip9x6n3xl2qyl/Sentence.docx?dl=0),

где чёрным по белому написано, что в этот день судят Гилютина Исаака Борисовича, который является лицом без гражданства.

На это она мне отвечает:

– Нет, это не правда, вы советский гражданин до тех пор, пока не пересекли границу СССР по земле, по воздуху или по воде, а в вашем случае этого не произошло и, значит, вы не потеряли гражданство СССР. Теперь, если вы хотите получить выездную визу за границу на ПМЖ (Постоянное Место Жительства), вы должны написать просьбу об отказе от советского гражданства и заплатить за это 500 рублей.

– Но ведь я уже заплатил эти самые 500 рублей 1,5 года назад и даже получил за это выездную визу.

А вот что она мне на это ответила:

– Вы это уплатили в прошлом году, и эта ваша плата была действительна в прошлом году, а поскольку выехать вы хотите в этом году, то и плату вашу мы должны получить тоже в этом году.

– Но тогда верните мне прошлогоднюю плату, которой я не сумел воспользоваться.

– А этот вопрос не к нам, с этим вопросом обращайтесь в Ленгорфинотдел (Ленинградский Городской Финансовый Отдел).

На этом наш разговор закончился, и я решил обратиться в тот отдел, в который она меня послала, за возвратом денег, уплаченных мною годом раньше, или чтобы они дали письменное указание в ОВИР о невозможности взимания с меня вторично указанных госпошлин.

3 сентября я посетил Ленгорфинотдел и оставил там следующее заявление на имя его заведующего Игнатьева А. К.:

https://tinyurl.com/yckmjz2x (https://tinyurl.com/yckmjz2x)

А вот что ответил мне заведующий Ленгорфинотделом:

https://tinyurl.com/3t8yt3ww (https://tinyurl.com/3t8yt3ww)

В который уже раз я получил подтверждение, что нахожусь в стране, в которой у власти много прав, а у простого человека – никаких. Забегая немного вперёд, скажу, что через пять месяцев, уже находясь в США, я послал подобное заявление Председателю Иностранной Юридической Коллегии в Москве всё с той же просьбой вернуть мне незаконно полученные с меня второй раз деньги в размере 900 рублей. В нём я дополнительно указал, что тот факт, что суд незаконно рассматривал меня лицом без гражданства, имел серьёзные последствия для его решения о выносимом мне наказании, т. к. ряд облегчённых видов наказания, как например, условное наказание, принудительные работы по месту жительства или стройки народного хозяйства, применяемые для граждан СССР, для меня были не применимы согласно Уголовному Кодексу РСФСР. Думаю, что читатель уже догадался, что никакого ответа я вообще не получил.

Однако сам факт обнаружения, что я не был всё это время лицом без гражданства, а оставался в гражданстве СССР, заставил меня вспомнить все трудности и проблемы последнего года, которые мне пришлось пережить и которые, как теперь стало понятно, вообще были напрасны. Их легко можно было избежать, если бы хоть один из юристов, участвовавших в суде надо мной, а это судья Афанасьев—Лысенко Г. В., прокурор Цыпкина Е. П., наконец, мой адвокат Фима Койсман, знали бы законы своей страны, по которым происходило судилище надо мной. И также никому из них в голову не пришло проконсультироваться по этому вопросу с соответствующими органами, например с ОВИРом! Этот неожиданно открывшийся факт мог круто изменить мою судьбу последнего года: 1) ведь мой адвокат сообщил мне, что обсуждал с самим судьёй возможность условного наказания взамен настоящего, но тот ответил, что был бы рад осуществить это, но не может, поскольку такая мера применима лишь к гражданам СССР, а я им не являюсь; 2) даже и безусловное наказание происходило бы в Ленинградской зоне Горелово общего режима, где мне уже всерьёз «светила» должность бухгалтера; 3) здесь была налажена логистика в получении денег с воли; 4) здесь могли иметь место свидания с родственниками, а, может быть, и друзьями; и т. д.

Итак, делать нечего, надо доставать 800 рублей для ОВИРа. Совершенно естественно, что я опять вспомнил про «милейшую» Мину Яковлевну – кому же, как не ей, расплачиваться за все мои проблемы? Пришлось опять с ней встретиться и потребовать эти самые 800 рублей, без которых я не могу покинуть страну. Я, конечно, был готов к тому, что она скажет, что у неё таких денег нет. Я просто объяснил ей, что в противном случае, я оставлю у своих друзей три заявления – в Прокуратуру РСФСР, в прокуратуру г. Ленинграда и в прокуратуру Московского района Ленинграда, – которые попрошу их послать по почте после того, как я сам окажусь уже за границей. А во всех трёх заявлениях будут изложены дополнительные сведения о якобы нашем с ней сговоре в совершении того преступления, за которое меня судили, а её нет. В этом случае теперь уже её должны будут судить по вновь открывшимся фактам. Я не сомневался, что она выполнит моё условие. Конечно, была всего лишь небольшая, но всё-таки не нулевая вероятность того, что одна из этих прокуратор заинтересуется и возбудит дело против неё. Это совсем не значит, что они доведут дело до суда, но уже сам факт попортит старухе много крови. А учитывая то несметное (в моём, конечно, понимании) богатство, на котором она «сидит» и с большой частью которого она всё равно вынуждена будет расстаться, когда отправится в Америку, где уже обосновалась её дочь с мужем и ребёнком, для неё эта сумма была просто копеечной.

Я не ошибся – моя угроза возымела действие и уже на следующий день она принесла мне требуемую ОВИРом сумму. Я уплатил их в банк и принёс справку об уплате госпошлины в ОВИР. Таким образом было устранено последнее препятствие к моему отъезду.

Мой первый, он же и последний, провокатор

Я уже упоминал, что первыми, кого я посетил после отсидки в лагере, был дом Дриккеров. Там меня, конечно, долго и внимательно расспрашивали обо всём, что произошло со мной за этот год. Примечательно, что, когда я рассказал им историю знакомства с Виталием Константиновым – сначала в колонии «Горелово», а буквально через день он прибыл в мою же камеру в «Крестах» (какое редкое совпадение, ведь в «Крестах» около тысячи камер!), – они в один голос сказали мне, что не сомневаются, что он подослан ко мне с определённой целью. Не то, чтобы я им так сразу поверил, но задуматься пришлось. Однако уже через несколько дней я получил доказательство того, что они были правы. Мой новоиспечённый «друг» Виталий позвонил моим родителям и захотел со мной встретиться. Надо же, думаю я: помнит дату моего освобождения и номер телефона моих родителей? Я был этим вниманием польщён и встретился с ним где-то в городе. После получаса радостных для такой встречи разговоров он вдруг достаёт из внутреннего кармана небольшой пакетик и со словами «это очень ценится на западе, возьми это с собой, там продашь и у тебя на первое время будут деньги». На мой вопрос «что это такое?», он отвечает:

– Это набор пилок для лобзика.

Вот только в этот момент я понял, насколько Дриккеры были проницательны, а я был просто «ослом». Удивительно только то, что КГБ в лице Виталия сработало уж очень топорно. Очевидно, это была их последняя попытка опять упрятать меня за решётку, но какая же она была неуклюжая – совсем не похоже на КГБ того времени. Тут даже такой тупой, как я, мгновенно разобрался «who is who» (т. е. кто есть кто) и вернув ему так и не раскрытый пакетик быстро распрощался с ним и ушёл. Но потом я ещё долго ходил один и обдумывал ситуацию, в которую Виталий меня втягивал: если бы я взял эти пилки, их во время таможенного досмотра обнаруживают таможенники, спрашивают меня «откуда они у меня?», дальше появляется свидетель Виталий, который заявляет, что это он передал их мне и далее закручивается вторая серия суда над Исааком, правда, на этот раз даже покруче, поскольку теперь суд будет иметь дело уже с рецидивистом.

После этого мне захотелось уехать из этой страны как можно быстрее. Я, хотя и успел получить некоторую прививку от Виталия и нескольких других провокаторов, но не мог быть уверенным, что в следующий раз не попадусь в более остроумные сети, расставленные нашим славным КГБ.

Последние дни в СССР

В середине сентября я, наконец, получаю в руки такую заветную визу на выезд в Израиль, где записано, что я должен покинуть свою такую «любимую» родину в течение двух недель. На этот раз «сборы были не долги», собирать мне было нечего – всё, что вернули после конфискации, Таня увезла с собой. Мне хватило рюкзака, чтобы забрать с собой свои альпинистские шмотки и снаряжение, включая титановые крючья, скальные и ледовые. В эти последние дни было много прощальных встреч с друзьями, и я и они понимали, что мы больше не увидимся. Это не относилось лишь к Фреду Тунику, который озвучил мне свои планы на эмиграцию в США в ближайшее время и потому выразил желание иметь со мной переписку. Пару встреч я имел с Сашей Эпштейном, появление которого я не мог ожидать: ведь прошло уже пять лет с тех пор, как он, обиженный на меня и всех его альпинистских тренеров, исчез из нашего поля зрения, а также и из альпинизма. Теперь его возвращение говорило само за себя: очевидно, что за эти пять лет он не только повзрослел, но ещё и поумнел, и, наконец, понял, что был не прав в своей обиде на всех и вся. Я же, естественно, эту тему в наших разговорах не стал поднимать, понимая, что ему будет это неприятно, да в этом и не было никакой нужды. Должен отметить, что он очень искренно был расстроен нашей предстоящей разлукой навсегда, мне тоже было от этого грустно.

После такого трогательного расставания с Сашей я позвонил Фреду Тунику и сказал ему, что Сашка раскаялся в своём неадекватном поведении пятилетней давности и теперь я прошу Фреда взять его на альпинистский сбор в следующем сезоне. Забегая вперёд, могу сказать, что всё так и получилось и у Саши с этого момента получилась вполне приличная альпинистская карьера, включая и инструкторскую квалификацию. Больше того, они, Саша и Фред, с этих пор стали большими друзьями на всю оставшуюся жизнь, чего нельзя сказать про Сашу и меня.

Интересно, что при нашем последнем свидании Саша попросил меня присмотреть в Риме за сыном своего сотрудника по имени Боря Шрайман. Он объяснил, что его родители очень за него переживают, т. к. ему всего 20 лет, он ушёл с 3-го курса физического факультета ЛЭТИ и эмигрировал из страны совсем один. Забегая вперёд, скажу, что по прибытию в Рим я довольно быстро разыскал Борю и был приятно удивлён, что этот молодой человек совсем не нуждался в чьей-либо опеке, скорее он сам мог быть советчиком или помощником для куда более взрослых, чем он сам, людей. Более того, он, обладая прекрасным английским языком, по приезде в Рим поступил на работу переводчиком в сам ХИАС и, таким образом уже зарабатывал себе на жизнь. Вообще, он произвёл на меня самое приятное впечатление уже тем, что твёрдо знал, что будет учёным-физиком и потому поедет не куда-нибудь, а только в Бостон, чтобы поступать в MIT (Massachusetts Institute of Technology). После встречи с ним я, вернувшись домой, сразу же сел и написал письмо Саше, чтобы он успокоил Бориных родителей моим впечатлением о том, что такие люди, как Боря, пропасть не могут ни при каких обстоятельствах просто по определению. И мне очень жаль, что наши пути в США так никогда и не пересеклись.

Однако пора вернуться в конец сентября, когда я, наконец, благополучно вылетел из аэропорта Пулково в Вену с одним лишь рюкзаком за плечами. Теперь, сидя в самолёте Аэрофлота, я с нетерпением жду момента, когда он пересечёт границу с Австрией, и вот только тогда я, наконец, позволяю себе расслабиться. А до этого меня не покидала мысль, что он ведь может ещё развернуться, чтобы добавить мне тюремного срока – пути господни и советской власти неисповедимы. Но после пересечения границы я почувствовал себя в полной безопасности и тут почти сразу передо мной промелькнул весь год, проведённый мною в тюрьме и лагере. А главную мысль, которая не давала мне покоя все последние дни, я много позже прочёл у Игоря Губермана, который выразил её как-то так:

«Тюрьмою наградила напоследок

Меня отчизна-мать, спасибо ей,

Я с радостью и гордостью изведал

Судьбу её не худших сыновей.»

И что для меня особенно важно – мне не приходится стыдиться за моё поведение в этот страшный год моих испытаний.

Первые впечатления по ту сторону железного занавеса

В Венском аэропорту выяснилось, что я был не единственным советским эмигрантом на борту Аэрофлотовского рейса. Там нас встретил представитель Сохнута (это еврейское агентство, которое занимается вопросами репатриации евреев в Израиль) и на микроавтобусе отвёз в дешёвенький отель. Нас всех распределили по два человека в номер. Вот в этом отеле в своём номере я впервые в жизни познакомился с журналом «Playboy», о котором много слышал, но, естественно, никогда не видел и очень удивился тому, что эмигранты, живущие в этом номере до меня, не «увели» его с собой. Очевидно, что кто-то его оставил, а ни у кого из последующих эмигрантов не поднялась рука забрать его – похоже, что уже сама обстановка западного мира начинала перевоспитывать бывших советских граждан. Так получилось, что знакомство с журналом «Playboy» стало для меня первым глотком западной свободы.

На следующий день в офисе Сохнута с каждым из нас в отдельности проводилась беседа на предмет дальнейшего следования – либо Израиль, либо одна из стран, которые тогда принимали эмигрантов – США, Канада или Австралия. Естественно, что сотрудники Сохнута уговаривали всех, кто имел еврейские корни, ехать в Израиль, а кто их не имел – направлялись в Толстовский фонд, который оказывал те же услуги, что и Сохнут, но для русских людей. Справедливости ради, следует заметить, что Сохнут, хотя и уговаривал ехать в Израиль, но не настаивал, если человек твёрдо говорил, что хочет поехать в какую-нибудь другую страну. Со мной было совсем просто – ведь Таня и Женя уже были в Нью-Йорке – и потому всем было ясно, что я должен ехать туда же. Мне было сказано, чтобы я был готов уже завтра отправиться поездом в Рим. Я даже не воспользовался возможностью посмотреть Вену в оставшуюся часть дня, как это делали практически все эмигранты, оказавшиеся таким образом в Вене. Отчасти потому, что берёг те $200, которые были со мной, а отчасти потому, что я ещё не отошёл от переживаний последнего года и наслаждался уже тем, что можно было просто вдыхать глоток свободы и ничего и никого не опасаться вокруг.

Тем не менее, я с пользой провёл оставшуюся часть дня – я позвонил знакомой Вальтера Хефелина и сказал, что я его хороший приятель по несчастью и что он просил меня позвонить ей и передать от него привет. Она сразу же предложила встретиться и я, конечно, согласился. Общались мы, естественно, на английском языке. Интересно, что она сначала отнеслась ко мне с большим подозрением – ничего удивительного в этом я не увидел: весь западный мир был хорошо информирован о деятельности КГБ не только в самом СССР, но и за его пределами. Она сразу стала задавать мне такие вопросы о Вальтере, которые должны были убедить её в том, что я не подставное лицо, а действительно послан к ней самим Вальтером. Очевидно, что мои ответы и моё поведение были достаточно убедительными, хотя и не до конца, потому что она перешла к вопросам обо мне лично. И вот только теперь, когда я поведал ей свою историю попадания в один с Вальтером лагерь, она похоже поверила, что я не человек из КГБ. К такому заключению я пришёл потому, что она спросила меня, чтобы она могла для меня сделать. Я лишь развёл руками, не готовый к такому вопросу. Но, когда из дальнейшего моего рассказа она узнала, что моя жена и ребёнок уже находятся в Нью-Йорке, сразу же предложила мне пойти на международную телефонную станцию и позвонить им, а она с удовольствием оплатит мой разговор с ними – это и будет её подарком. Мы так и сделали. Правда, когда мы расстались, мне в голову пришло ещё одно объяснение этого поступка – не исключено, что она таким образом продолжала меня проверять на «вшивость» – что, если я откажусь звонить или номер телефона окажется не существующим?

На следующий день нас привезли на вокзал и посадили в поезд, направлявшийся в Рим. В поезде нас сопровождали вооружённые итальянские карабинеры, которые были приданы для нашей защиты от арабских террористов, которые в те дни сильно активизировались – уже были случаи их нападения на поезда с еврейскими эмигрантами из СССР. Всё из тех же соображений безопасности нас высадили из поезда за два часа до его прибытия в Рим и посадили в автобус, который и довёз нас глубокой ночью до Рима. Весь путь от Вены до Рима проходил в строжайшей секретности, даже нам ничего не было известно – куда и когда мы прибудем. Я же про себя подумал, что со мной такое впервые, чтобы вооружённые люди охраняли мою жизнь, а вовсе не меня от моего потенциального побега.

Римские каникулы

В Риме я почти сразу нашёл себе очень дешёвое жильё в приличном доме: я поселился в чулане вполне приличной квартиры, которую занимала московская семья университетского профессора, состоящая из него, его жены – доктора, бывшего главного санитарного врача одного из московских районов, их дочери и трёхлетнего внука. Они дожидались американской визы. В чулане, в котором до меня проживал молодой аспирант из Московского Физтеха, помещалась только кровать-раскладушка и один стул. Поскольку это был нежилой чулан, то там не было батареи отопления, а ведь грядёт зима, но я решил, что это даже хорошо, т. к. это обстоятельство будет напоминать мне горы, а спать я смогу, облачаясь в альпинистскую одежду, которая всегда была при мне. Но ведь мне и нужно было помещение лишь для сна, всё остальное время я буду в городе – в ХИАСе (HIAS – еврейское агентство, помогавшее эмигрантам в течение почти ста лет не только из СССР, и не только евреям, но также и из многих стран мира, где происходили социальные катаклизмы), на курсах английского языка или просто шататься по городу – глупо было не воспользоваться ситуацией, впервые оказавшись в Вечном городе. Зато главным достоинством такого жилья была его дешевизна – я же старался экономить на всём, а хорошо известно, что жильё на западе является самой большой расходной частью бюджета.

В ХИАСе меня направили к той же ведущей, которая была у Тани с Женей годом раньше и которая, естественно, была в курсе моих злоключений по ту сторону железного занавеса. Первое, что она мне поведала – это то, что Женька в этом офисе был всеобщим любимцем, и, пока Таня проводила время с ней, он, будучи в то время очень коммуникабельным и забавным ребёнком, буквально ходил по рукам от одного стола к другому. Во-вторых, она сообщила, что мне надлежит написать подробную объяснительную записку о причинах задержки моего выезда из СССР. Она также сказала, что такие же объяснительные записки о произошедшем со мной, ими уже получены от Тани, Лёвы Шахмундеса и от Игоря Рифа. Кроме того, Таня передала им Приговор суда, переведённый на английский язык. Все эти документы будут вложены в папку с моими остальными документами и переданы американскому консулу, который по своим каналам будет проверять достоверность всех изложенных фактов, прежде чем мне будет выдана американская виза. В этот момент я понял, что мои злоключения вовсе не закончились с пересечением границы СССР, их шлейф ещё долго будет тянуться за мной – ведь согласно Приговору советского суда, я был осуждён по уголовной статье, т. е., проще говоря, был уголовником, а США, вполне естественно, не хочет впускать в свою страну уголовные элементы. Час от часу не легче! По правде говоря, к такому обороту событий я совсем не был готов, наивно полагая, что на Западе чиновники должны и без дополнительных объяснений хорошо понимать ситуацию, которая сложилась в СССР в отношении евреев, пожелавших его покинуть. Получается так, что советская «железная лапа», на этот раз уже невольно, протянулась даже через границу и продолжает мстить мне за моё желание покинуть страну навсегда. На практике это означало, что мне, скорее всего, придётся задержаться в Риме дольше, чем другим эмигрантам, поскольку в моём деле имеются обстоятельства, которые обязательно потребуют дополнительного времени для проверки. Но даже для «нормальных» эмигрантов время ожидания американской визы занимало от шести до восьми месяцев.

Итак, пришлось смириться с мыслью, что сидеть мне в Риме придётся довольно долго. В это время я начал усиленно заниматься английским языком, а по вечерам проводил время с молодыми ребятами – аспирантами из московского Физтеха – или в их доме, или в прогулках по городу. Они жили в другой части города и по утрам я совершал к ним пробежку, отмечался у них и таким же путём возвращался домой. Надо заметить, что Рим – не лучший город для пробежек, воздух там перенасыщен выхлопными газами, однако, выбора не было. Таким вот образом я начал восстанавливать свою спортивную форму.

Теперь настала пора вспомнить о своей второй профессии – альпинизме и я подумал, что надо посетить Римский Italian Alpine Club. Решил я пойти туда не с пустыми руками, а взять с собой титановые крючья, скальные и ледовые, поскольку хорошо был осведомлён о том, что они пользуются на западе большим спросом. Как минимум, заведу там знакомства, которые могут оказаться полезными, а, как максимум, может быть, удастся продать какое-то количество крючьев местным альпинистам. Тем самым мне бы удалось пополнить семейный бюджет, который к тому времени состоял ровно из $200, которые я не собирался трогать, понимая, как они пригодятся семье по прибытии в Нью-Йорк. Пока что на мою, более чем скромную жизнь, мне хватало того пособия, которое раз в две недели выдавал ХИАС. Все эмигранты были осведомлены о наличии в Риме продуктового базара, на котором можно было за дёшево купить курицу, сварить её и таким образом обеспечить себе вполне здоровое питание на целую неделю. Если же сравнивать с едой, к которой меня приучили в мордовском лагере, то это была просто царская еда.

Для посещения Italian Alpine Club мне удалось уговорить одного из знакомых аспирантов-физиков пойти туда со мной в качестве переводчика, т. к. его английский был заметно лучше моего. Я считал, что задуманная продажа крючьев будет более успешной, если я явлюсь в клуб не один, а с переводчиком – это обстоятельство должно было добавить мне респектабельности в глазах итальянских альпинистов. В клубный день я и аспирант-физик, который никакого отношения к альпинизму не имел, но который под моим воздействием решил, что такой визит будет интересен даже и ему, тем более что по моей задумке мы с ним условились, что он на публике будет играть роль профессионального переводчика для придания мне солидности. Наш визит в клуб оказался даже более успешным, чем я мог ожидать. Во-первых, мне действительно удалось продать какое-то количество титановых крючьев и тем самым пополнить семейную кассу ещё долларов на 150. Но значительно более важным было то, что итальянские альпинисты оказались очень дружелюбными и сходу пригласили меня поехать с ними в горы уже в ближайший уикенд. Я, не задумываясь и даже не спрашивая куда ехать и на какой уровень рассчитано их восхождение, дал своё согласие – уже само слово «горы» действовало на меня магически. С одеждой и ботинками проблем не было – всё это было при мне.

В воскресенье в шесть утра я опять подъехал к клубу, где уже стоял автобус на 40 человек. Оказалось, что это было восхождение выходного дня в Доломитах, которое было предназначено для любого возраста и не требовало никакой специальной подготовки. По советской квалификации это было к.т. 1А. Правильней было бы назвать это прогулкой выходного дня в горы, а вовсе не восхождением. Таким образом, со спортивной точки зрения оно для меня было совсем не интересным. Зато для знакомства с членами клуба оно оказалось чрезвычайно полезным: в результате этой поездки я получил приглашение уже на следующий уикенд поехать со студентами Римского университета тоже в Доломиты, но уже на настоящее скалолазание. И для такой поездки я тоже был готов – и страховочная обвязка и советские галоши, в которых я лазил на Приозерских скалах, тоже были со мной.

На следующий уикенд эти студенты подъехали к моему дому на маленьком Volkswagen (в СССР их называли жуками) и я втиснулся в него пятым пассажиром на заднее сидение. Эта поездка со спортивной точки зрения была значительно интересней предыдущей и должен заметить, что, несмотря на тот факт, что я никогда не был хорошим скалолазом (максимальное моё достижение в этом виде было выполнение 2-го разряда на чемпионате Ленинграда всё на тех же Приозерских скалах), но в этой студенческой компании я не уронил чести советского скалолаза, при том, что был раза в два старше их по возрасту. На самом деле поездка эта запомнилась мне вовсе не скалолазанием, а разговорами в автомобиле на английском языке. Они, как и подобает любознательным студентам, пытались понять мотивы моей эмиграции из СССР. Я попытался ответить на эти их вопросы шуткой, в которой, как хорошо известно, всегда присутствует большая доля правды: я сам задал им вопрос «как вы думаете, чем ваш капитализм отличается от нашего социализма?», на который я заранее знал, что ответа не получу. Так оно и случилось: я видел, как мои собеседники напряжённо думают в поисках ответа, но самого ответа так и не последовало. Выждав паузу, я вот так ответил для них на свой же вопрос: «у вас при капитализме есть бедные и богатые, а при нашем социализме – все бедные». Мой ответ поверг студентов в ступор, они ожидали чего угодно, но только не этого. Оказалось, что их политические взгляды были очень социалистическими, а может даже и прокоммунистическими. Для студентов Римского университета в то время это было скорее нормой, чем нет. Наверное, помогло то, что нас всех объединяло одно хобби и к тому же я был гостем в их стране. Они как бы по-дружески стали мне объяснять, чтобы я был осторожнее с такими высказываниями, что в их стране много людей, кому такие взгляды могут не понравиться и потому у меня могут быть неприятности. Теперь уже я потерял дар речи. Несмотря на этот казус, мы расстались друзьями и условились о следующей поездке на скалы через две недели.

Однако я хочу вернуться на неделю назад, в автобус, который вёз наш коллектив после несерьёзного восхождения на какой-то малозаметный пупырь обратно в Рим. Ещё во время той горной прогулки ко мне подошёл и представился на русском языке уже не молодой итальянец по имени Виктор (на самом деле он был Vittoria Pavoni) и после этого мы всё оставшееся время провели с ним в беседе. Оказалось, что его отец ещё до войны много лет служил консулом в одном из итальянских консульств на территории СССР. Вот тогда, ещё в юном возрасте, он и выучил русский язык, который сумел успешно сохранить. Можно сказать, что в тот день завязалась наша дружба, которая продолжилась до самого моего отлёта в Нью-Йорк. Да, чуть не забыл сказать, что на момент нашего знакомства ему было только 66 лет, а мне уже 37. Он, как и его отец, всю жизнь провёл на дипломатической службе и теперь, по его словам, получает вполне приличную государственную пенсию, которой хватает не только ему самому, но также и на помощь своим родственникам.

Естественно, что на обратном пути в автобусе мы оказались на одном сиденье и продолжили нашу беседу на русском языке. А сразу за нами сидела очень красивая итальянская девочка лет шестнадцати. Она сначала прислушивалась к нашему разговору, а затем, уловив паузу в нём, обратилась ко мне с вопросом: «это правда, что вы из Советского Союза?». Из самого вопроса и его тональности было ясно, что она такого «зверя» видит впервые и он ей очень интересен. Она сразу же объяснила такой её интерес – она изучает русский язык в школе и, если я не возражаю, хотела бы воспользоваться таким везением и немного попрактиковаться в разговорном языке. Ну разве я мог отказать ей в такой просьбе? В этот момент Виктор, как человек интеллигентный, со словами «не хочу вам мешать, уверенный, что вам будет интереснее пообщаться с молоденькой девушкой, чем с выжившим из ума стариком», предлагает поменяться с ней местами, что она к своей, а также и моей, радости, с благодарностью принимает. О себе она сообщила, что зовут её Джулия (Giulia Barrera), она учится в 10-м классе, живёт с родителями и двумя старшими братьями-студентами университета, её отец адвокат, мать преподаватель университета, вся их семья увлекается альпинизмом. Излишне говорить, что нам не хватило оставшегося до Рима времени, чтобы ответить на все её вопросы о жизни в Советском Союзе, а также о мотивах моего отъезда из СССР. Условились встретиться в клубе в следующий сборный день. На всякий случай она дала мне свой домашний телефон, а я дал ей свой адрес.

Я не помню, встречались ли мы с ней ещё раз в клубе или нет, но за неделю до Рождества я получаю от Джулии письмо, в котором говорится буквально следующее:

«Исаак, мои родители, зная с моих слов, что вы здесь находитесь совсем один, приглашают вас к нам на Рождество. Мои братья тоже будут рады с вами познакомиться. Пожалуйста, приезжайте к 10 часам вечера 24 декабря. Наш адрес: Via Montagne Rocciose…, Rome, 00144, Metro station EUR Fermi. Позвоните, пожалуйста, нам по телефону 595–488, чтобы подтвердить ваше согласие».