Жизнь и страх в «Крестах» и льдах. И кое-что ещё

А через несколько дней оглашаются результаты по сокращению штатов. Они настолько для меня необычные, насколько и ненормальные: вся наша группа во главе с менеджером попадает под сокращение. Однако одному мне предложен перевод в другое подразделение компании – её вычислительный центр, который находится в городке Mahwah, тоже в штате Нью-Джерси, и который расположен в два раза ближе к моему дому. Мне самому ясно, что я был в группе не самым лучшим программистом и после недолгих рассуждений, я пришёл к такому выводу относительно произошедшего: во-первых, зарплата молодых ребят была выше, а может даже и много выше моей, а сокращение штатов производилось как раз из-за экономии денег; во-вторых, существенно, что этот процесс проходил в отделе кадров без консультации с нашим менеджером и, значит, квалификация там совершенно не учитывалась; наконец, в-третьих, кадровики принимали своё решение лишь на основе документов в моём деле, а там они читают моё резюме и видят в нём всё тоже PhD и не в чём-нибудь, а непосредственно в вычислительной технике – если этот факт уже сработал три раза даже с профессионалами во время интервью, что уж говорить о кадровиках, вообще не видевших меня в глаза! Итак, похоже, что фортуна окончательно повернулась ко мне лицом.

На следующий день еду на работу уже в другое здание и знакомлюсь со своим новым менеджером. Теперь выясняется, что в его группе никто не знаком с языком APL, а все работают с COBOLом. На самом деле они даже не создают программы, а просто прогоняют созданные кем-то несколько лет назад, получают результаты, анализируют их, вкладывают в отчёт и отправляют его начальству. Но изредка в эти программы приходиться вносить изменения, которые требует жизнь. Ну уж такая работа даже мне была по силам, хотя, конечно, я начал скучать по языку APL и самому программированию. Но, как говорится, «дарёному коню в зубы не смотрят».

Где-то в середине 1980 года получаю письмо от уже известного вам Фреда Туника, который сообщает мне, что он вовсю готовится к эмиграции в США вместе с родителями своей жены Гали. В связи с этим у него ко мне две просьбы: 1) можно ли на мой адрес посылать посылки с книгами и 2) к моменту его прибытия в Нью-Йорк подыскать ему дешёвый автомобиль. Естественно, что я ответил положительно на обе его просьбы. Уже через месяц каждые 2–3 дня стали приходить посылки с его книгами, которые я складировал на чердаке возле своего спального места. А ещё через полгода я получил письмо от Фреда уже из Рима с датой их прибытия в Нью-Йорк. Теперь я стал искать для него автомобиль, который нашёлся прямо на нашей улице. Автомобиль продавал бизнесмен, у которого был свой небольшой бизнес прямо в доме. Автомобилю было лет пять от роду, он был полностью на ходу и все его атрибуты были в полном порядке. Но, конечно, он пробежал за свою жизнь около ста тысяч миль и просили за него всего то $300. Я решил, что это как раз то, что надо Фреду. Но проблема состояла в том, что Фрэд прибудет только через две недели, а автомобиль за такую цену уйдёт за 1–2 дня. Пришлось приложить все свои способности, чтобы уговорить продавца не продавать его никому, а подождать две недели до приезда моего друга. Когда Фред прибыл со всей своей семьёй в шесть человек в Нью-Йорк, НАЯНА поместили их в дешёвенький отель в Бруклине. В ближайший уикенд я поехал к ним, чтобы забрать молодую часть семьи к себе.

Там произошёл, на мой взгляд очень смешной эпизод, который хорошо характеризует определённую часть советских иммигрантов. Тесть Фреда, которого звали Иосиф Наумович и который был в Ленинграде последние годы до эмиграции коммерческим директором фабрики «Красное Знамя», обратился ко мне с вопросом, не знаю ли я, кому в США можно продать идею «тканых матриц»? Я, естественно, попросил его объяснить, что это такое – «тканые матрицы»? Из его объяснения я ничего не понял, но сделал вывод, что мало вероятно, что мой собеседник лично чего-то изобрёл или придумал. Мой ответ, конечно, не мог быть иным, нежели «нет, не знаю». А про себя я подумал, что скорее всего, он, занимая пост коммерческого директора фабрики, имел доступ к разного рода патентным заявкам и рацпредложениям, которые принадлежали работникам и сотрудникам фабрики «Красное Знамя». Очевидно было, что он привёз с собой какие-то материалы, относящиеся к одному из таких патентов или рацпредложений.

Итак, я забрал с собой молодую часть этой большой семьи и привёз их к себе в дом на уикенд. По приезде я рассказал Фрэду, что его ждёт бегающий автомобиль всего-то за $300. Я не сомневался, что обрадую его этим известием. Однако, как это часто со мной бывало, я сильно ошибался. В ответ на моё сообщение Фрэд произнёс фразу, от которой я слегка впал в ступор:

– Ну это мы ещё посмотрим, чистое ли там масло в двигателе.

Для меня это означало, что, во-первых, Фрэд совсем не новичок в автомобильном деле, т. е. был владельцем автомобиля ещё в СССР, а во-вторых, если масло в двигателе будет не чистым, этот автомобиль Фрэд покупать не станет. Я никак не мог ожидать такой его реакции и подумал, как же я теперь буду выглядеть перед продавцом, который любезно согласился подождать две недели и держит у себя на парковке ненужный ему автомобиль, который он легко мог продать за один день, а теперь Фрэд его не купит? В этот момент я очень пожалел, что вообще выполнил эту просьбу Фрэда. А пока что мы пошли с ним знакомиться с автомобилем. Первым делом он стал смотреть чистоту масла в двигателе и, слава богу, его состояние удовлетворило Фрэда. Ко всему остальному трудно было придраться, поскольку всё было в рабочем состоянии и Фрэд согласился купить его. У меня отлегло от сердца, но, как говорится, осадок от этого эпизода остался у меня надолго.

Продавец автомобиля оказался полезным и ещё в одном деле. Разговорившись с ним сначала ни о чём, я спросил его о бизнесе, которым он занимается. И тут выяснилось, что его бизнесом является изготовление разнообразных кабелей и небольших по размерам печатных плат для малого и среднего размера бизнесов. Естественно, что я тут же сообщил ему, что моя жена Таня инженер по образованию и имеет большой опыт работы с паяльником и печатными платами в телефонной индустрии. Он заинтересовался этим фактом и уже через неделю я получил работу для Тани – спаять несколько сот кабелей. За эту работу он платил Тане $3 за час работы. Это, конечно, были мизерные деньги по тем временам, но всё-таки лучше такие, чем никакие. Чтобы быть предельно честным, сознаюсь, что $3 в час Таня зарабатывала лишь в первые два дня, а затем её производительность вырастала раза в два и она была «вынуждена» заниматься банальной припиской количества отработанных часов. Можно сказать, что с учётом этих приписок, Таня зарабатывала все $5 за рабочий час. Сам работодатель этого, конечно, не знал, хотя мог и догадываться. Однако его и такая работа вполне удовлетворяла, т. к. нет сомнений, что он получал за продукцию, произведённую Таней не менее $10 в час, если не все $15. И я считал, что это вполне нормально для нормального капитализма – тот, кто создаёт рабочие места, он и есть важнее того, кто на самом деле работает и потому совсем неудивительно, что он забирает себе 50 % дохода от стоимости произведённого продукта.

Кроме того, наличие работы, хотя бы и такой нестандартной, давало Тане определённое удовлетворение, т. к. придавало ей сознание того, что она не только домашняя хозяйка, а ещё и труженица, приносящая в дом свою лепту в благосостояние семьи. Я оборудовал ей рабочее место в жилом подвале нашего дома и Таня, уложив детей спать, стала проводить там все вечера, заодно улучшая свой английский язык, прослушивая за работой радиопередачи. Оказалось очень кстати, что на это вечернее время приходилась популярная в то время часовая передача «Спроси доктора Рут или сексуально говоря» (“Ask Dr. Ruth or Sexually speaking”).

Я не могу не сказать здесь пару слов об этой замечательной женщине, которой в то время было уже далеко за 50 лет. Доктор Рут Вестхаймер является одним из самых признанных авторитетов в мире в вопросах секса. Она выступала с советами по телевидению, радио и Интернету на протяжении десятилетий и написала множество книг на эту тему. Её судьба 11-летней еврейской девочки в Германии 1939 года была отчасти трагичной, как и у большинства таких детей, – её родители сгорели в печах концентрационного лагеря Освенцим, а отчасти более счастливой, потому что саму её они благоразумно и, главное, вовремя успели отправить в швейцарскую школу, тем самым спасли ей жизнь. В Швейцарии она воспитывалась в детском доме для еврейских девочек-беженцев, затем работала горничной в швейцарских еврейских семьях. После войны Рут эмигрировала с некоторыми из своих друзей в Израиль, затем в Палестину, и стала сионистом. Она стала снайпером и разведчиком для Хаганы, еврейского подпольного движения, борющегося за создание еврейской родины. 14 мая 1948 года Израиль провозгласил свою независимость, а 4 июня, в день рождения Рут, она была ранена, когда бомба взорвалась возле кибуца, где она жила, повредив верхнюю часть одной ноги. Её восстановление было трудным и медленным.

Она всю жизнь страдала от своего маленького роста – всего 140 см, тем не менее в 1950 году вышла замуж за израильского солдата, с которым переехала в Париж, где они оба учились в Сорбонне – она изучала там психологию, а он медицину. Этот брак распался через пять лет, а её бывший муж вернулся в Израиль. Получив 5,000 немецких марок ($1,500) в качестве реституции от правительства Западной Германии, Рут покидает Сорбонну и плывёт со своим новым французским бойфрендом в Нью-Йорк, где её ждёт место в общежитии и стипендия в Новой Школе Социальных Исследований. Она была три раза замужем и имеет двух детей – дочь и сына. В 1970 году она получила степень доктора педагогических наук в Педагогическом колледже Колумбийского Университета. В 2004 году ей была присвоена почётная докторская степень Тринити колледжа в области образования, а ещё позже медаль за выдающиеся заслуги от Педагогического колледжа при Колумбийском университете. Затем началась её публичная жизнь на радио, а позже и на телевидении. В 1980 году появилось её знаменитое на всю страну радио ток-шоу «Сексуально говоря», которое транслировалось на всю страну и имело громадный успех у населения – её передачи слушало до четверти миллиона человек. Даже и в США в то время была такая серьёзная потребность в пропаганде здорового секса. Что уж говорить об СССР – там очень скоро (через шесть лет) в телемосте Бостон – Ленинград одна советская женщина поведает на весь мир свою знаменитую фразу о том, что у них в стране секса нет! И в заключение скажу, что об этой замечательной женщине совсем недавно (в 2019 году) снят документальный фильм под названием «Спросите доктора Рут» (“Ask Dr. Ruth”), который выиграл звание лучшего документального фильма на фестивале в Калгари и был номинирован на лучший документальный фильм на Канадском международном фестивале документальных фильмов и на Майами Международном кинофестивале.

Как бы там ни было, но у Тани, регулярно прослушивавшей передачи доктора Рут, была прекрасная возможность совершенствовать свой английский язык. Лучшей возможности для совершенствования языка трудно представить – и не только тематика её лекций привлекала, но также и манера, с которой она преподносила свой материал и отвечала на вопросы слушателей. Дело в том, что у неё был очень своеобразный английский язык с жутким еврейским акцентом, но при этом в них постоянно звучали её очень остроумные шутки и заливистый смех. Не сомневаюсь, что вся её огромная аудитория при этом тоже хохотала, получая большое удовольствие, как от обсуждаемой темы, так и от того, как эта тема преподносилась.

Эта Танина работа просуществовала год или полтора, но, когда она закончилась, мне удалось найти подобную же работу ещё в одном месте, хотя и не так близко, как была первая. Эта вторая работа тоже просуществовала год-полтора и затем благополучно закончилась с началом самого большого после Второй Мировой Войны всемирного кризиса 1980–82 гг. К этой теме мы ещё вернёмся в этой части книги.

А пока что, мне хочется рассказать один эпизод из нашей иммигрантской жизни, который хорошо показывает, как же многие из нас были излишне самоуверенны и беспричинно считали, что мы то – бывшие советские люди, – если и не умнее американцев, то уж наверняка практичнее их. В нашей деревне Suffern была главная улица под названием Route 59, на которой располагались крупные супермаркеты, магазины и рестораны. Теперь вам должно быть понятно, что на ней было самое плотное автомобильное движение. А метров за двести до этих магазинов был пустырь и как-то раз летом я остановился около него на светофоре, а Таня со своего пассажирского сидения и со 100 %-м, в отличие от меня, зрением увидела, что совсем рядом с дорогой расположен большой участок с кустами малины. Она с расстояния нескольких метров смогла даже увидеть спелые крупные ягоды. Приехав домой, мы, естественно, решили, что нельзя упускать такой случай, а надо немедленно, пока кто-нибудь ещё об этой нашей находке не узнал, поехать и обобрать, как нам тогда казалось, никому не принадлежащий урожай.

В ближайший уикенд, взяв с собой две больших кастрюли и двух детей в помощники, мы отправились собирать малину. Надо сказать, что на месте нам открылось невиданное количество красивых и крупных ягод. Иногда машины на дороге останавливались на красный свет светофора и можно было видеть, как их пассажиры смотрели на нас и что-то между собой обсуждали. Мы же не обращали на них никакого внимания, занятые такой успешной операцией. За разговорами о том, какие же американцы глупые и ленивые, что под носом не хотят подобрать урожай, а скорее пойдут в магазин и заплатят деньги, мы за пару часов наполнили обе кастрюли и, радостные такой везухе, отправились домой, где Таня сварила нам чудесного малинового варенья впрок на целый год. И только много времени спустя до меня дошло, что идиотами-то были мы, а вовсе не американцы, которые хорошо знали, что вдоль автомобильных дорог ягоды собирать ни в коем случае нельзя – они заражены осадками от выхлопных газов проходящих автомобилей.

А вот и ещё один пример из жизни того времени, который послужил мне хорошим уроком для последующей жизни. Уже через год после покупки дома, я обнаружил, что мой сосед, который живёт в таком же, как наш, доме, а налог на недвижимость платит чуть ли не в два раза меньше меня. Я решил, что произошла ошибка и обратился в налоговый офис по недвижимости, чтобы они исправили эту ошибку. Там мне быстренько объяснили, что никакой ошибки нет и что сосед платит меньше, потому что он купил свой дом 20 лет назад. Поскольку я был воспитан в СССР, где нам, начиная с детского сада и всю последующую жизнь, вдалбливали, что всё должно быть поровну и справедливо, я не удовлетворился этим объяснением. А через месяц в нашу деревню приехал конгрессмен Гилмен (Benjamin Gilman), который представлял интересы нашего района в Конгрессе США. Я узнал, что он это делает два раза в год, чтобы выслушать жалобы своих избирателей и, по возможности, решить их проблемы. Я в то время ещё не имел гражданства США и потому не мог голосовать за его избрание, а он, между прочим, был одним из конгрессменов-долгожителей (целых 30 лет – с 1973 по 2003 год). Но я знал о том, что он был в Конгрессе США одним из активных его членов, кто выступал за давление на советские власти в вопросе «Let my people go!» («Отпусти мой народ!»). То есть, мне казалось, что это тот человек, который может помочь мне добиться справедливости в моём, хотя и мелком, но ведь несправедливом вопросе. Однако он очень быстро всё понял и также быстро поставил меня на своё место. Вот что он мне сказал:

– Знаете, молодой человек, в этой стране каждый должен заниматься своим делом, которое он хорошо знает и не лезть туда, где он ничего не понимает.

Чуть позже я узнал, что в США это нормальная практика, когда налог на недвижимость зависит от длительности проживания в этой недвижимости – чем дольше живёшь, тем меньше платишь налог. Вот так я получил свой очередной урок.

И таких примеров, когда хорохорились «свежие» иммигранты мне пришлось быть свидетелем много раз. Даже Лев Шахмундес, человек, получивший хорошее математическое образование, был уверен, что он сумеет сразу заработать большие деньги на фондовом рынке благодаря своему знанию. Ан нет, даже и ему это не удалось, по крайней мере, в первые годы, когда и я по его предложению отдал ему управлять моими $3,000. Пока рынок шёл вверх, он тоже выигрывал, а когда он упал – Лёва тоже проиграл пропорционально падению рынка. Ничего сверхъестественного он не смог противопоставить падающему рынку. Больше того, когда я попросил в марте 1980 года вернуть мне все мои деньги, какие были у него, он вернул. Но в январе следующего года, т. е. через 9 месяцев после того, как я забрал свои деньги, Лёва сообщил мне, что я должен ему какую-то сумму денег. Я удивился, поскольку уже знал, как такие расчёты делают банки. А Лёва объяснил мне, что он делает расчёт не на день, когда я забрал свои деньги в марте, а только раз в году после его окончания. И теперь он мне говорит: последние девять месяцев, после того как я свои деньги забрал, рынок продолжал падать. Вот только теперь, когда год закончился, он произвёл расчёты, при которых почему-то считал, что и мои деньги продолжали находиться у него в пуле, продолжая «работать» вместе с деньгами других людей, которые их не забирали. А поскольку рынок продолжал падать после того, как я свои деньги забрал, то и мои, как бы виртуальные, деньги тоже уменьшались благодаря общему падению рынка. Мне трудно понять, как хватило у Лёвы совести сказать мне, что я остался должен ему деньги, потому что рынок продолжал падать после того, как я из него ушёл. Но всё же самым главным, из-за чего я затеял этот рассказ, является тот факт, что даже такой профессиональный зубр, как Лёва, был тоже через чур самоуверен, по крайней мере в первые годы иммиграции.

Знакомство с американской полицией

Весной 1980 года я имел удовольствие познакомиться с работой американской полиции. Вот как это было: Женя, которому в то время было семь лет, играл на улице со своими сверстниками с резиновым мячом, размер которого был чуть меньше теннисного. На краю улицы был люк для отвода сточных вод во время дождя, закрытый чугунной крышкой с продольными прорезями шириной 4 см. Туда и закатился их мяч. Женя подбежал первым, лёг на землю и увидел мяч, который лежал под крышкой на полке на расстоянии вытянутой руки. Недолго думая, он просунул свою правую руку через прорезь в крышке и достал мяч. Но, когда он попытался вынуть руку из люка, локтевая кость упёрлась в крышку люка и никак не проходила. Какое-то время Женя лежал как в капкане, а его сверстники стояли вокруг и не знали, как ему помочь. Всё это имело место прямо напротив нашего дома, но мы и не подозревали, что там происходило. Наконец, один из очевидцев примчался к нам домой рассказать о том, что Женя «попался в капкан». Я подбежал к Жене и сам попытался вытащить его руку, но тщетно – было видно, что локтевая кость не проходит даже и тогда, когда он отпустил мяч. В этот момент в моей голове стали проноситься все возможные варианты вызволения Жениной правой руки: вырезать сварочным аппаратом чугунный стержень с двух сторон от его руки – нет это невозможно из-за чудовищного нагрева; может существует какая-то пила с алмазными зубьями? А, если и существует, где и, главное, когда я смогу её найти? А Женя всё это время будет лежать, распластанный на проезжей части дороги? Но ведь и пила нагреет стержень просто от трения? Что же делать? – лихорадочно думал я.

В этот момент рядом с нами, Женей и мной, распластавшимися на проезжей части дороги, останавливается полицейская машина, которая как ночью, так и днём, обычно патрулировала нашу деревню. Из неё выходит полицейский и направляется к нам – выяснить в чём дело. Он сразу оценил обстановку и говорит мне:

– Несите бутылку с подсолнечным маслом.

Я сбегал в дом со скоростью, с которой никогда раньше не бегал, и вручил ему бутылку. Он открыл её и плеснул масло на ту часть Жениной руки, которая высовывалась из люка. Затем он стал, аккуратно поворачивая руку туда-сюда, тянуть её вверх. И, о чудо: рука выскользнула из объятий чугунной решётки. После этого полицейский вытер руки, пожелал всем хорошего дня, сел в машину и продолжил своё патрулирование. Вот когда я понял разницу между полицейским в США и милиционером в СССР. Тут-то я впервые и почувствовал, что моя полиция на самом деле меня бережёт.

Не мог я тогда не вспомнить эпизод, который имел место в Мордовском лагере для иностранцев, где я был приговорён к последнему наказанию на территории СССР. Там, находясь в библиотеке, я случайно подслушал разговор молодого китайца и учительницы (она же жена замполита лагеря) во время урока русского языка, проходящего в соседнем помещении.

18-летний китаец спрашивает свою учительницу:

– Какая разница между милицией (имеется в виду в СССР) и полицией во всех других странах.

Вот как на этот вопрос ответила учительница:

– Милиция защищает интересы трудового народа, а полиция – интересы капиталистов.

Не правда ли, забавно?

Потом я ещё много раз убеждался в том, что полиция в США призвана оберегать покой и защищать всех американцев, невзирая на их общественный статус. Я не изменил своего мнения о полиции даже тогда, когда полицейский остановил меня за превышение скорости на хайвэе. Было это в 90-х годах, когда я уже жил в Калифорнии. Я возвращался глубокой ночью из Лос-Анджелеса по 101-му хайвэю домой в Сан-Хосе. Представьте себе совершенно прямой хайвэй из трёх полос в одном направлении, где разрешённая скорость равна 70 миль/час (115 км/час). Я же всё-таки из России, а какой русский не любит быстрой езды? Вот я и мчался со скоростью 95 миль/час (155 км/час). В очередной раз взглянув в зеркало заднего вида я увидел едущую за мной полицейскую машину с включённым проблесковым сигналом на крыше, но без звукового сигнала. Я сразу принял вправо и остановился. Подходит полицейский (на самом деле это был дорожный патруль) и спрашивает:

– Вы знаете почему я вас остановил?

– Нет, – говорю, – не знаю.

– Вы ехали со скоростью 95 миль/час, а разрешённая скорость здесь 70 миль/час. Я пристроился за вами и еду с вашей скоростью уже 15 минут.

Отпираться было глупо, да и не в моих правилах – виноват, значит надо отвечать за содеянное. В тот раз мне пришлось идти в суд, заплатить штраф $300 и в течение двух недель по вечерам ходить в школу, чтобы повторить обучение молодого водителя. А ещё страховку автомобиля подняли на следующие три года. В общем, тот раз мне запомнился на всю жизнь.

Но был и ещё один случай, очень похожий на этот: моё нарушение было даже более серьёзное, а вот наказания не было совсем, хотя, должен признаться, что уроком он мне послужил совсем не меньшим, чем в предыдущем случае. Произошло это в середине 90-х годов, когда я в час ночи возвращался от молодёжной тусовки. Я уже ехал по улицам своего города Сан-Хосе и совсем не помню, о чём я так задумался, что проехал абсолютно пустой перекрёсток (со всех его 4-х сторон) на красный свет – хуже этого нарушения трудно придумать. А на одном из его углов стояла полицейская машина с выключенным двигателем и светом – поэтому-то я её и не заметил. Как раз таких нарушителей, как я, полицейский и поджидал. Ну прямо по пословице «на ловца и зверь бежит». А дальше всё просто – полицейский включает проблесковые огни на крыше машины и пристраивается за мной. Я мгновенно останавливаюсь, его машина останавливается за моей. Я, конечно, понимаю, что виноват по всем статьям и приготовился к худшему – вызову в суд, принудительному посещению школы по переподготовке водителей и большому штрафу. Опускаю водительское окно, по требованию полицейского подаю ему свои водительские права, регистрацию и страховку машины. Всё это время в машине играет музыка и не какая-то там молодёжная бравурная, а самая что ни на есть тихая классическая – этюды Шопена.

Проверив мои документы и убедившись, что я совсем не молодой человек и к тому же абсолютно трезвый, он говорит:

– Вы знаете, что вы нарушили правила дорожного движения, проехав перекрёсток на красный свет?

– Да, знаю, о чём-то задумался, чёрт меня попутал. Виноват и прощения мне в этом нет.

После этих моих слов полицейский отдаёт мне мои документы и напутствует:

– Пожалуйста, будьте внимательны, а то ведь так можно убить себя и ещё кого-нибудь.

Я, не веря своим ушам, медленно стартую и очень осторожно доезжаю до своего дома. С тех пор к полицейским в США я отношусь с большим пиететом.

Мои новые друзья в Western Union Company (WU)

В первые же дни на своей новой работе я в качестве программиста получил доступ к святая святых – машинному залу. Это был огромный зал, в котором находилось сразу три или даже четыре ЭВМ «UNIVAC 1108». Зрелище это, конечно, произвело на меня впечатление. Однако очень скоро я понял, чтобы работать оператором на такой ЭВМ совсем не нужно иметь высокого образования. А вот для того, чтобы работать системным администратором (сисадмин) на такой машине, наоборот, нужно иметь серьёзное образование. Обычно одну такую ЭВМ обслуживает несколько сисадминов. Одним из таких сисадминов был Клод (Claude Lillie). По моей оценке, он был лучшим среди других. Я совсем не помню, как мы с ним познакомились, но ясно, что это могло произойти только по производственной необходимости, когда мне понадобилась помощь сисадмина. Буквально с первого нашего общения мне стало ясно, что Клод относится к тем добрым и высоко профессиональным людям, которые всегда готовы помочь другим, не ожидая за это ничего взамен. Мы были с ним одного возраста. И опять, как и в случае с Лэсом, мы очень быстро подружились и уже в ближайший уикенд я пригласил его в гости на званый обед, приготовленный Таней. С того дня он стал бывать у нас почти каждую пятницу, когда после работы мы ехали к нам домой на обед, а потом засиживались с ним за беседой далеко за полночь. К слову сказать, он остался другом семьи до сих пор.

Выяснилось, что он живёт один в Нью-Джерси в маленькой хибаре на берегу озера под названием Upper Greenwood Lake. Мы там бывали всей семьёй много раз, даже в его отсутствие – он всегда говорил мне, где прячет ключ от своей хибары. В основном мы ездили к нему в душные летние дни, когда жара была невыносима в нашем Suffernе, а у него на озере была своя лодка и личный пирс. Я не перестаю называть его дом хибарой потому, что никогда в жизни мне не приходилось видеть столь жалкое творение человеческих рук. Наш маленький домик был просто дворцом по сравнению с его хибарой. Ну это так, для красного словца. Очевидно, что не имея семьи, он никогда не чувствовал потребности в настоящем доме. Наверное, по той же причине у него отсутствовала внутренняя дисциплина по части накопления денег для нового дома – по уикендам он часто проводил много времени в барах и пабах, где чрезвычайно успешно тратил свои честно заработанные доллары. Зато он всегда был преданным другом, готовым по любой просьбе вскочить в свою машину и мчаться на выручку в любое время дня и ночи.

Забегая вперёд, скажу, что своей будущей самой успешной работе во всемирно известной компании IBM я обязан исключительно Клоду, который через три года сам ушёл туда работать и стал соблазнять и меня сделать то же самое. А я искренне не понимал, с какого боку я могу пригодиться такому гиганту хай-тека того времени, как IBM, но он долго и настойчиво переубеждал меня в моём неверии в свои способности. После его длительной обработки я, наконец, сдался и послал своё резюме в IBM. Клодова атака на меня закончилась тем, что я-таки был принят в IBM и прослужил там следующие 15 лет, что было невероятно профессионально, духовно и материально плодотворно. Но об этом читайте в соответствующей главе.

А пока что я обзавёлся совершенно безотказным консультантом по своим производственным вопросам, а также и по совершенствованию английского языка, да и вообще по адаптации к американской жизни. Отчасти и поэтому в WU у меня никогда не было проблем, с которыми я столкнулся на своей первой работе.

Приблизительно через полгода после начала моей работы в вычислительном центре моё английское произношение выдало меня ещё одному интересному человеку по имени Роман Запутович (Roman Zaputowycz). Как хорошо видно из его фамилии, он был выходцем с Украины и лет на пятнадцать старше меня. Он хорошо говорил по-русски и, как мне показалось, с удовольствием со мной в нём упражнялся. Позже мне стало известно, что он женат на американке и потому он стал забывать русский язык. В то время он был ведущим специалистом в компании по стандартам в области телефонной и телексной связи и много лет подряд представлял нашу компанию на мировом форуме, где как раз и принимались эти стандарты. Мы с ним тоже подружились, хотя и не так близко, как с Клодом. Он особенно тепло стал относиться ко мне после одного эпизода. А произошло вот что: он узнал о моём альпинистском прошлом и очень так осторожно спросил меня, не мог бы я помочь ему почистить водяной жёлоб (gutter) на крыше его двухэтажного дома. Длинная лестница то у него есть, но он боится высоты и не рискует это делать сам. А нанять кого-то для такой работы будет стоить $150. Я сказал, что с радостью сделаю это, т. к. для меня это просто удовольствие применить свои навыки на пользу другу. В ближайший уикенд я приехал к нему и с лёгкостью сделал всё, что было необходимо, за какой-то час работы. С тех пор я постоянно чувствовал его расположение ко мне, и мы часто во время обеда или даже работы что-то обсуждали с ним, конечно, на русском языке. Надо сказать, что напрямую Роман никогда не рассказывал мне, как он оказался в США, а я, догадываясь, что он не хочет распространяться на эту тему, естественно, его и не спрашивал. Но по некоторым намёкам с его стороны я понял, что он после окончания войны, где служил простым советским солдатом, либо просто не захотел возвращаться на свою родину и ему это удалось, либо, как и мой отец, попал в плен к немцам, а сразу после войны ему опять-таки удалось избежать советской зоны оккупации. Кажется, он окончил университет в Белграде, а затем перебрался в США. Вот такая вышла не простая биография у человека, впрочем, хорошо отображающая наш нелёгкий ХХ век.

Мой «самый любимый» брат и родители хотят ехать в Америку!

Понимая, как всей оставшейся в СССР семье интересно знать, что происходит с нами в США, я раз в месяц писал своим родителям письма, в которых подробно описывал нашу жизнь. Естественно, я писал только о положительных её сторонах и никогда не писал об отрицательных – зачем им знать о наших проблемах. Таким образом, они уже были в курсе, что у меня, наконец-то, чудесная работа в прекрасном месте, собственный дом за городом (по советским понятиям дача со всеми удобствами) и машина размером больше советского автомобиля «Волга». Они же не могли знать, что после арабо-израильской войны судного дня и последовавшего за ней эмбарго (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%AD%D0%BC%D0%B1%D0%B0%D1%80%D0%B3%D0%BE), введённого членами ОПЕК на продажу нефти странам Западной Европы и США, а также и повышением цены на сырую нефть втрое, в этих странах наступил знаменитый нефтяной кризис 1973 года (https://ru.wikipedia.org/wiki/%D0%9D%D0%B5%D1%84%D1%82%D1%8F%D0%BD%D0%BE%D0%B9_%D0%BA%D1%80%D0%B8%D0%B7%D0%B8%D1%81_1973_%D0%B3%D0%BE%D0%B4%D0%B0). В связи с этим американцы в спешном порядке стали избавляться от больших машин из-за их неэкономичности в пользу малолитражек. Однако моим родственникам размер нашего автомобиля мог легко дать ложную информацию о нашем благосостоянии.