– Заходите!
Или, того хуже:
– Нет, нельзя! Иди отсюда, в ту степь… и тем вот хвойным лесом! Мы тут паримся… Мать итить… ходят и ходят туда-сюда! То туда, то сюда…
Впоследствии, когда Кеша сидел на прогреве, наблюдал примерно такое: никто здесь не влетает в парилку со всего маху. Первоначально дверь тихонечко открывалась, и кто-либо медленно просовывал голову. Заглядывал как бы в щелочку вовнутрь парилки, а затем немедленно захлопывал ее обратно. Проверяют, как будто! Первоначально Палыч удивлялся, почему сразу не заходят, потом уже не обращал на это внимания, да и сам переступал порог парилки не с первого раза. Значит, так нужно, здесь такие правила: никто не стучится, но смотрят: как бы, абы, не того чего… То есть все делают в точности наоборот: без стука, но с опаской. Не нагло сразу вламываются, а как бы ненароком, и тут же отскакивают, боясь на лету получить черпалкой, а то и тапком, прямо в лоб или, того хлеще, веником по голове, дубовым, он без иголок.
Без шуток
С вывесками и объявлениями на этом он решил завершить – кабы да абы. Ибо, чтоб объяснить, что она (или они) имеют в виду, придется исписать не одну страницу!
Помните одно: все здесь очень-очень строго. Причем, что немаловажно, вас везде преследует штраф! В тысячу обесцененных российских рублей, примерно на целковый рупь – тех, советских еще.
Инструкция к адаптации
Ну а тогда, в этот первый свой приход-заход, подойдя к двери и внимательно прочитав все, что на ней написано, он покосился на свой веник. Не захвоился ли, пока вез? Не подменили ли, пока раздевался?
Так и стоял с минуту перед дверью, чуток призадумавшись – нужно ли постучаться сейчас, прежде, чем зайти? Иль подождать…
Вдруг не пустят, или, того смешнее, крикнут, как в нужнике: «ЗАНЯТО!».
С опаской, дабы не получить по морде, извините, по лицу (ведь могут и открыть), приложив ухо, прислушался. Вроде тихо, может, там пусто, нет никого? Действовать по инструкции, взять и постучаться? Откроешь, а там народ сидит и хохочет: скажут, вот дурак, чего стучишься-то! Мы так шутим… Гха-Га-Га, специально прилепили такое объявление…
Гха-Га-Га… Гха-Га-Га…
Заход
На всякий случай (чужая парилка – потемки) он все же тюкнул по двери костяшкой согнутого указательного пальца два раза, следом еще три (с пристуком), затем кашлянул для подтверждения, что, мол, он заходит, и с опасением открыл облепленную снизу доверху бумажками дверь парилки.
В ней, на его счастье, в этот раз не оказалось никого. Она была пуста, как копилка перед стипендией в его студенческие годы, что счастьем тогда назвать было трудно. Палыч осторожно (не веря глазам – может, недоглядел кого, очки ведь снял перед заходом, потеют, да и ненароком могли разбить, если бы стук не услышали и врезали половником) пошарил, поводил туда-сюда веником под нижним приступком – вроде никого.
Освоение
Окончательно успокоившись, осмотрелся – вроде ничего обстановка, сносная.
Принюхался – пахло горной полынью. Залез на верхнюю полку, зажмурил от удовольствия зенки – по телу пошло тепло, и он, пригревшись, ушел в себя. Как бы затих, расслабившись в наступающей благодати.
В эту минуту ему никто не мешал, что там за стенами – его не волновало. Мысли плавали, и наконец-то дошло, что именно в такие особенные моменты и не нужно никому вваливаться сюда без стука, ибо можно нарушить ТИШИНУ ПАРА.
Хотя как знать, стук ведь тоже оповещение, бывает кое-где, допустим, долбанут, как кувалдой, аж двери вылетают. Или, не дай бог, ногой как зафинтилят по калитке!
Парилочка, несмотря на электрическое нагревание, оказалась вполне приемлемой, зноя не имела. Это, как оказалось, заслуга работы местного любителя попариться, которого звали Геннадий.
Завсегдатай Геннадий
Несколько погодя Палыч помог убраться в парилке степенному, не говорливому, в отличие от нашего героя рассказов, мужичку лет пятидесяти с небольшим гаком от роду, обладателю высокого роста и угловатой фигуры. Звали его Гена, фамилия у него была немного необычная – Ковидов. Он так и сказал, когда знакомились: «Ковидов Гена», – и протянул руку нашему любознателю.
Иннокентий Павлович, сразу посерьезнев, немного засомневался в правильности фамилии, хотел переспросить, так ли он понял? Но, постеснявшись, не стал. Хотя изначально мысль скользнула поинтересоваться у «напарника»: «А это не вы ли, мол, тогда… в девятнадцатом»? Затем махнул веником, и их совместная работа по готовке парилки закипела по полной программе. Кеша в этом случае был на должности младшего помощника – старшего уборщика.
Помощь в подготовке парилки Иннокентия не сильно напрягала и заключалась в собирании совком вымытых из каморки листьев с последующим уносом их в бачок для мусора, находившийся неподалеку. Хвойные породы зеленых отходов отсутствовали, по причине «строгого нельзя», и это облегчило ему задачу по уборке.
Уборка
Листочков было немного – Палыч всего лишь дважды с пустым совком в руках для вида сходил до мусорки. Кеша больше приставал с разговорами к мойщику комнатушки. Парилка была удивительно похожа по размерам и по виду на армейскую каптерку – ту, что он часто посещал, чтобы получить свежие портянки и четвертинку разрезанного мыла перед баней, в пору своей юности.
На вопросы Листозадова Геннадий отвечал неспешно и, прежде, чем ответить, основательно думал.
Кеша спросил:
– Много ли сюда ходит народу?
На что тот, неторопливо и тщательно водя шлангом то влево, то вправо и направляя струю воды по стенам каморки, ответил:
– Ходит народ, вроде…
– А почему сегодня так мало? Пятница, вечер, самое время…
Медленно омывая стены, тот отвечал:
– Не знаю, почему. Сегодня как-то не очень много.
Обозреватель, возомнив о себе, что он дотошный (но не продажный, как некоторые) журналюга, не унимался! Он буквально клещами выпытывал из покладистого Гены-2019 информацию для этого рассказа.
– А в каких банях вы бывали здесь, поблизости? В Малаховке были? Говорят, там банька хорошая! – забрасывал он Ковидова вопросами, вероятно, вообразив себя коллегой именитого ныне заокеанского Такера Карлсона.
Мужики
Первая
Помывщик с минуту думал о чем-то своем, пуская в который раз напор воды по уже помытым лавкам-полкам, и, наконец, вымолвил:
– Нет, не был.
– А в Сандунах?
На этот раз Гена замолчал надолго, тщательно поливая стены. Кеша успел отнести очередной совок с двумя листиками в угол мыльной и уже забыл, о чем спрашивал товарища. А тот, как снег на голову, неожиданно вымолвил:
– Это где такие есть?
– Кто где? – на вопрос вопросом осведомился Палыч. Вспомнив, что спрашивал про Сандуны, промолчал, и не стал уточнять для нового друга, где находятся эти бани.
И, чтобы больше не вводить мужика в недоумение, полюбопытствовал уже так:
– А где тогда были? В какой бане в Москве парились?
– В Воронцовской был, на Соколиной горе был, – некоторое время подумав, ответил Геннадий.
Кеша там тоже был, но промолчал, вспомнив оба свои неудачных похода.