– Тебе нравится учиться?
– Такой зашквар. Преподы просто старые маразматики, а молодых за деньги можно разрулить, все стенды, оборудование совковое, раздолбанное, толком вообще ничему не учат, всем на всё плевать.
Валя отхлебнул пиво, а Варвара взяла его стакан и отхлебнула следом.
– Странный вкус, кокоса совсем не чувствуется. Но почему именно электромеханика? Ты ведь никогда не планировал ходить в моря?
– Там был очень маленький конкурс для бюджета. Меньше только на каком-нибудь автотранспорте. Но это совсем зашквар, этот автотранспорт. Морской факультет всё-таки престижнее звучит. А поступать надо было, тогда на Украине ещё был обязательный призыв в армию.
– И что ты планируешь делать?
– Я на вторую вышку пойду, на экономиста, но только не здесь, – Валя рассёк рукой воздух, будто отрезая себя от того, что именовал «здесь». – Я смотрел на ютубе топ университетов Европы, у меня бомбило просто от того где я учусь.
– У нас в МГУ вроде бы ещё нормально. Но, наверное, такое везде.
– Знаешь, меня бесит этот полный беспредел. Я сюда на топике ехал, и попросил у водилы билет, он говорит, что билеты не выдаёт. Ты ведь понимаешь, что половину выручки они кладут себе в карман? Вот как ты посчитаешь, сколько пассажиров он перевёз и сколько заработал? И никакого контроля.
– Людям то же надо как-то зарабатывать. Каждый крутится, как может, незачем судить людей за то, что они хитрят, чтобы положить что-нибудь себе в карман. Я могу это понять.
– Но почему мои деньги должны идти какому-то водиле?
Варвара не ответила, она решила пресечь непонятный спор, и перейти к делу. Распахнутыми газами она глядела на Валю, рассматривая нежные черты его лица. Особенно её восхищали ресницы – пышные и длинные, всякая девушка хотела бы иметь такие. «Интересно, а покрасся он в блондина? Ему, наверно, подошло», – представляла Варвара.
– Слушай, я хотела попросить тебя об одной просьбе. Это насчёт «Волонтёров нашей Победы», там сейчас такая тема намечается. В общем, у нас в конце месяца отчётно-выборная конференция. Это выборы городского комитета и его председателя. Я там коалицию создаю, которая бы меня поддержала. Я боюсь, может просто не хватить голосов.
– А сейчас председатель вон тот парень с маленькой головой и большими бицепсами?
– Женя, да. Но он никакой. Он хороший парень, но не справляется с вверенными ему обязанностями. Приём минимальный, мероприятия проводятся плохо. А я знаю, как развить такую организацию, опыт у меня большой. Только боюсь, не все меня поддержат.
– Зачем вообще это военно-патриотическое воспитание? Мы с кем-то воевать собрались?
– У нас патриотическая организация, и очень широкий спектр деятельности. Мы сохраняем память о великой победе, это важно для всех нас, для всего нашего общества. Мы не должны забывать подвиги наших предков, или позволить кому-то их переписать.
– Это всё я уже слышал, я хочу знать, что ты сама об этом думаешь.
Варвара замолкла. На секунду растерялась, а потом машинально вновь сосредоточилась на разговоре. Варвара увидела – в детском личике Трухова проглядывали грубые мужицкие черты. Такой Валя ей понравился.
– Наверное, есть какие-то святыни, о которых нельзя говорить легкомысленно. Они могут звучать пафосно, но это то, что скрепляет наше общество, помогает жить дальше и строить честную, справедливую страну.
«Надо запомнить: скрепляет наше общество, помогает строить честную, справедливую страну, – подумала Варвара, – сказать на каком-нибудь мероприятии».
– Ты поможешь мне? Это очень важно для меня.
– Помочь как?
– У нас хромает приём. У каждого волонтёра задание – привести в организацию друга. Так устроена система – привёл в организацию друга, тебе плюсик за активность. Главное проявлять активность!
– И скольких ты уже привела?
– Ну, да, ты не первый. Но у тебя есть фотоаппарат, и ты хорошо фотографируешь. А в городском комитете нужен фотограф и руководитель пресс-службы по совместительству.
– Я должен чем-то руководить?
– Руководить всем буду я.
– А если человек не хочет к вам вступать?
– Хочет. Я по глазам вижу, что хочет. Вижу, как ты на меня смотришь.
Валя смутился. Неужели он выдал себя?
– Вступи в организацию, пофотографируй несколько мероприятий, прояви себя как активист, потом тебя изберут в городской комитет, и ты за меня проголосуешь.
– А других людей нельзя найти? Я не совсем понимаю, зачем вести человека со стороны, если можно договориться со своими.
– А если нельзя? Это как в политике, есть две противоборствующие силы. Я прошу тебя встать на мою сторону.
– Ладно, обещаю помочь, – улыбнулся Валя. Он и не сильно задумывался над ответом.
– Чем у тебя родители занимаются? – спросила Варвара.
– Отец врач, но он в Одессе живёт.
– Ездишь к нему? – Валя услышал, как в голосе Варвары дрогнуло сопереживание.
– До референдума постоянно ездил. А теперь даже не знаю что там с этой границей. Люди ездят, но мне как-то стрёмно. И реже мы стали созваниваться что ли.
«Зачем я ей это сказал? Жалость к себе вызвать? А, может, и правда хочется поделиться?», – встревожился Валя.
– Мы как-то с ним на охоту ездили под Одессу.
– Ого, на охоту. Это так по-мужски.
– Охотились на фазанов. Отец учил меня стрелять, правильно целиться, спускать курок. Помню потом звон сильный стоял в ушах. Отдача била в плечо, и плечо побаливало.
В тот день Валю подстёгивал порыв безудержной смелости, и лишала всех мыслей олимпийская жажда борьбы – вперёд бить фазанов. Но стоило Вале увидеть убитых им зверюшек, как кровожадность забурлила в его душе. Он ужаснулся этому чувству, ужаснулся себе самому. Ночью он плакал безутешно. На всхлипы пришёл отец и долго успокаивал сына, и они заснули в обнимку, и никакие ужасы Валю ночью не тревожили.
– Тогда у меня было такое ощущение, не знаю…
– Что ты сопричастен с чем-то.
– Да. Да, как ты сказала – сопричастен.
– С чем-то таким далёким, но родным. Как будто ты когда-то в детстве так же с отцом охотился.
– Да. Это очень точно. Как будто это уже было в детстве. Родное такое.
– А здесь, в Крыму, ты ощущаешь сопричастность с чем-то подобным?