Близкое – далёкое

– Нет, я такими вещами вообще не занимаюсь, это у вас с Потапычем привычка.

– Я тебя понял.

– Почему ты так разговариваешь с Бушуевым? Словно зад ему лижешь.

– Потому что мне надо свалить в рейс, а у Бушуева есть связи. И мне пофиг – лижешь, не лижешь, мне главное добиться.

– Надо? От чего так категорично?

– Меня ничего тут не держит. Я раньше думал – оставить на полгода друзей, мамку с бабушкой, и одному быть где-то в морях – как-то стрёмно. А потом стало так пофиг. Я не хочу в будущем жалеть, что моя молодость прошла уныло.

Марина поняла. Чувства Лёши оказались близки ей. Она порой задумывалась – кто в дружбе Лёши и Потапыча главенствует, а кто ведомый? Видела – главный заводила Лёша, но и Потапыч сохранял за собой особую независимость. Марина порадовалась хорошей дружбе двух парней.

Гараж, куда они приехали, встревожил её. Он был так похож на гараж отца. Всё здесь голое, открытое, честное. Сладко попахивало бензином, и почему-то думалось, что запах исходит от разноцветных зажигалок, разбросанных на деревянном шатающемся столе. А воздух будто подёрнут машинным маслом, и кажется липким и блестящим в глубине гаража.

– А это что? – Марина вытаращила глаза на старенький «Иж», прислонённый к стенке. – Это твой?

– Мы давно с Потапычем купили, хотели отремонтировать, приделать коляску и поехать в Ялту. По трассе на мотоцикле с коляской.

– И? Отремонтировали?

– Ну, он ездит.

– Неужели Потапыч тоже ремонтировал? – проговорила Марина задумчиво. Она не могла поверить, что у Потапыча хватило воли довести дело до конца.

Из-под стола Лёша достал «мокрый». Проявил гостеприимство, выплеснув из обрезка бутылки мутную воду, и залил из баклажки свежую. Откуда-то вытащил свёрток, развернул, и Марина увидела листовку «16 марта вместе с Россией». В складках листовки приютились пахучие комочки травы.

– Интересно, а ты за то чтобы Крым оставался у хохлов или у России?

Лёша прекратил устанавливать фольгу на горлышко бутылки, задумался. Незадолго до референдума, в один из мартовских вечеров, Лёша возвращался от Потапыча, как вдруг его остановила ватага бритоголовых парней, и один из них гаркнул:

– Слава Украине!

Лёша, оторопевший от навалившейся на него чужой ярости, не понимая, чего от него хотят, крякнул:

– Слава.

– Слава Украине!

Лёша в ответ бессознательно:

– Слава.

И смачный удар отправил Лёшу валяться на асфальт. Потом Лёша сидел на бордюре, прижимал ладонью глаз, который разбухал, наливался жаром. Таким его нашёл патруль самообороны.

– Эй, – прикрикнул усатый дядька, – Что тут сидишь? Пьяный что ли?

Лёша вскочил и, раздирая глотку, провопил:

– Слава Украине!

– Эгэ, – опешил дядька, и взгляд его наполнился обжигающей ненавистью, – да у нас тут свидомый.

И Лёша опять распластался на асфальте теперь уже со вторым подбитым глазом.

– Крым для крымчан, – буркнул в ответ, и насыпал в фольгу порцию травы. – Знаешь как?

– Конечно.

Лёша подбирал со стала зажигалки, чиркал, и когда нашёл работающую, обуглил пламенем зеленые комочки, и бутылочный агрегат наполнился свежим дымом.

– Опускай, – скомандовал Лёша, убирая фольгу.

После того как Марина выдохнула, ничего сразу не изменилось, даже глюки не полезли. Марина уставилась на белый квадрат выхода из гаража, мысли опустели, и вдруг она заметила – всё вокруг стало приобретать особые, более острые очертания.

– Пошли, – потянул Лёша Марину в «Славуту», – садись, садись, – он уже надышался дымом, одурманился.

Размякшая Марина плюхнулась на переднее сиденье. Торпеда, руль, кузов внутри – всё сделалось чётче, и Марина с интересом рассматривала вроде бы знакомое убранство машины.

– Ну как, ну как? – подпрыгивал на водительском сиденье Лёша, – вот щас будет, – включил радио.

Заскрежетали гитарные рифы, громыхнул первобытный звук барабанов, подобно животному заорал певец: «Развлекайся, развлекайся, как можешь, развлеки себя сам, тебе никто не поможет». Лёша дёргался не в такт, дёргался абы как, точно припадочный, и Марина, извиваясь, подражала ему. Провалилась Марина в музыку, каждый удар барабана отражался в её сознании причудливым узором. Прекрасная музыка, лучшая музыка, такая интересная, такая неожиданная. Били барабаны, били гитары. Мощь! Марина трогала себя за бёдра, ласкала живот, и сорвала вдруг заколку, и волосы расплескались на плечи, на грудь.

Лёша опытный был – есть зазор, не самый пик, а где-то посерединке, когда полно сил, полно свободы и веселья. В этот зазор и надо творить всякую дичь. И Лёша завёл мотор. Пора кататься!

– А этот? – Марина схватила Лёшу за локоть, ткнула пальцем в мотоцикл, и Лёша, весело мыча, выскочил из машины.

Мотоцикл мчался по линиям гаражного кооператива, Марина сидела сзади, прижималась к Лёше, стягивала его живот руками. Скорость звенела в ушах, перед глазами Марины мельтешило, она закрыла глаза, прижалась лицом к Лёшиной спине, и ей стало тепло. Невольно полезли мысли о Потапыче, Марина явственно почувствовала доброту его, большую искреннюю доброту, и боль своего возлюбленного. Успокоилась душа. Внутренний мир Потапыча виден ясно – бери этот мир, примирись с ним. И там, на мотоцикле, среди скорости и дурмана, любовь Марины достигла зенита.

А Лёша гнал всё быстрее и быстрее. От прикосновений девичьих рук становилось тесно. И казалось, чем выше скорость, тем сильнее нарастает внутри торжествующая похоть. Не смог Лёша затормозить, и на повороте он и Марина выскользнули и, слыша как бы в отдалении тупой удар, повалились на асфальт. Придавленный мотоциклом Лёша глядел в падающее наркотическое небо, часто и неутомимо дышал, и было ему счастье. Повернул голову к Марине и в её расширенных блестящих зрачках увидел благодарность.

Глава шестая

Автовокзал гудел и дышал пылью. Автобусы заползали на площадь, вбирали в себя пассажиров и уползали прочь. Сновали туда-сюда граждане или стояли кучками, окружённые чемоданами и сумками как баррикадами. Среди автовокзального шума и человеческой суеты Марине до ужаса захотелось одиночества. Жизнь в общаге вымотала её. Марина с подругой хотели снять комнату, но достаточной суммы даже вскладчину не набралось, и Марина ехала домой просить деньги у родителей. А просить деньги у родителей – болезненно для Марины. Она и так слишком много им должна.

И с Потапычем разлучаться не хотелось. В последние месяцы их отношения окутывались некой двусмысленностью – вроде и есть Потапыч и Марина друг у друга, а вроде и нет. Но после поездки Марины в гараж двусмысленность исчезла, и отношения вернулись к истокам, к своему весёлому и непринуждённому течению. А как всё может измениться за две недели её отсутствия! И теперь она будет постоянно переживать: о Потапыче, о деньгах. А Марина надеялась, что приезд домой станет для неё отдыхом. Надеялась вновь побыть маленькой девочкой, которая дома, как в крепости.

Объявили посадку на автобус Севастополь-Черноморское. Потапыч потащил чемодан к автобусу, Марина поковыляла следом. Перед прощаньем они долго и смачно целовались.

За автобусным окном лежала крымская степь, Марина смотрела в эту степь и думала – одно и то же, одно и то же – в рейс, скорее в рейс! Вот Лёше повезло, уже скоро он уйдёт в моря на целых полгода. Болело внутри от зависти. В который раз Марина пожалела, что не родилась мужчиной. «Главное чтобы это тебе в жизни пригодилось» – вспомнила она заповедь отца и поняла – родители не примут Потапыча, и Марине будет стыдно перед родителями за свою любовь и за потраченное время. А ведь она могла познакомиться с Лёшей раньше, и, возможно, тогда бы жизнь её пошла по-другому.

Может она влюбилась только потому, что оказалась совершенно одна в чужом городе? Тогда ещё не появились у неё друзья в универе, и Марина увязла в беспрерывной всепоглощающей тоске. Особенно ярко помнила, как ехала в Севастополь, где её ждала грязная неухоженная общага и дуры соседки, и Марине хотелось выть на весь автобус. Потапыч встретил её на автовокзале поздно вечером, и Марина чуть не шлёпнулась перед ним на колени от благодарности – можно не ехать в общагу, можно гулять хоть до утра, обниматься и целоваться. Чтобы она делала, если бы не Потапыч?

Была и другая проблема – Марина боялась забеременеть. Залёт – и мечты о море, о рейсе, о великих людях пойдут прахом. Её неугомонное сознание, встревоженное возможностью забеременеть, отметало всё лишнее и представляло только крупные и самые очевидные неприятности. Марина боялась потерять месячные и при задержке старалась успокоить себя – это из-за постоянного стресса. А ещё из-за вечных переездов туда-сюда, то в Севастополь, то в Черноморское – и переезды могли сбить цикл, конечно же. Она изучала по интернету симптомы беременности, применяла симптомы на себя, и пугалась того, как способно измениться её тело.

Мама как-то сказала дочери: «Знаешь, лучше быть одной» Признание матери поразило Марину. Она любила свою семью, любила жизнь, которую они вели втроём, Марина, отец Арлен и мама Наталья, любила свой дом и пгт Черноморское. Но однажды Марина поведала Потапычу:

– Отец очень долго изменял матери, когда я совсем маленькая была. Мама мне сама об этом рассказывала.