Политическая наука № 4 / 2012 г. Мировая политическая динамика

:10

:10

. Иной набор фазовых переходов или революций в развитии нашей планеты предлагает А.Д. Панов. Он выделяет 19 подобных революций вплоть до «революции 1991 года», связанной с распадом социалистической системы и информационной глобализацией [Панов, 2005, с. 127].

Подобного рода «точные» границы диапазонов развития, а тем более фиксирование настоящего момента с точностью до нескольких лет как своего рода «точки схождения» [Чучин-Русов, 1995; 2003] или «сингулярной точки истории» [Панов, 2005] требуют весьма критической и даже скептической оценки. Их «точность» остается под большим вопросом. Валидность выделения диапазонов предполагает качественный анализ сущностных свойств развития в пределах выделяемых диапазонов. Сомнительно, что вся логика организации тотально и вдруг изменяется в течение года или десятилетия. Куда логичнее и практичнее предположить, что новые возможности организации накапливаются в течение достаточно долгого времени, а старые сохраняются даже в слабо переработанном, в «неснятом виде» также довольно долго.

Такого рода концепция сочетания и взаимного наложения диапазонов эволюционной темпоральности была предложена мною под названием «хронополитика»[5 - О хронополитике как научной дисциплине и о ее основных концепциях см.: [Чихарев, 2005; 2006; 2009].] [Ильин, 1995]. Диапазоны хронополититки выделяются и на основании доминирования некоего принципа организации (закрытость – открытость – открытость второго порядка, т.е. регулирование открытости и закрытости), и с учетом накопления, «уплотнения» политической организации. Соответственно выделяются не только вширь друг за другом, но и вглубь рядом друг с другом три диапазона темпоральности – Повседневность, История и Развитие [Ильин, 1995; Ильин, 1996].

На вершине эволюции время является максимально многомерным и «уплотненным». Это позволяет воспринимать и оценивать обладающие меньшей размерностью и «плотностью» времена. Проще всего разглядеть и проанализировать так называемое «реальное» время, которое не в большей мере реально, чем натурально так называемое натуральное число. Больше трудностей вызывает историческое время политических событий, которое гораздо сложнее и не поддается полной редукции к темпоральной шкале «реального» времени. Еще проблематичней время развития, формируемое взаимосвязью различных эволюционных состояний политического. В окружающей нас действительности мы одновременно воспринимаем разные диапазоны времени: и равномерно хронометрируемое реальное время моментальных событий, и многовекторное время сюжетов истории, и «сворачивающееся» время взаимосвязи эволюционных состояний – зараженных будущим прошлых состояний и несущих в себе прошлое состояний будущих. Каждый из подобных диапазонов времени имеет свою размерность, свою логику, свою меру, которые, на первый взгляд, не сопоставимы друг с другом.

Важнейшую проблему составляет переход от одного диапазона к другому. Любая попытка «распять» историю на хронометрической шкале реального времени совершенно очевидно представляет собой грубое насилие, искажение смысла и хода исторического процесса, живущего своими ритмами, которые в принципе не сопоставимы с ритмами физических эталонов времени (обращения электронов вокруг протона, Земли вокруг Солнца и т.п.), поскольку соединяют различные векторы устремлений субъектов истории. Тем более сомнительно хронометрирование времени эволюции, которое течет в переплетающихся друг с другом «плоскостях» прошлого, настоящего и будущего, что и делает возможным прогноз и планирование.

У времени одна логика, когда мы следим за ходом дебатов и бегом секундной стрелки, другая – когда вспоминаем и осмысливаем поворотные моменты и векторы политических изменений, третья – когда оцениваем уровни сложности политических систем и институтов, мысленно обобщая накопленный потенциал и воссоздавая пути их развития. Да и наш собственный опыт подсказывает, что бессмысленно судить об общественных изменениях, а тем более об уровне развития, вглядываясь только в события одного дня. Равным образом нелепо прикладывать мерку развитости, например – модернизованности, к каждому нашему слову, жесту и действию в политике или же приписывать этим словам и жестам, как это нередко делают самонадеянные политики, значение исторических («судьбоносных») перемен.

Освоение темпоральности, способность переходить из одного диапазона в другой расширяют не только индивидуальное ви?дение исследователя, политика или гражданина, но и наши общие горизонты мировой динамики.

Горизонты мировой динамики

Как только рядом со словом «масштаб» появляется слово «горизонт», так появляется подсказка, что масштаб может меняться в зависимости от широты горизонта. Вообще понятие горизонта или широты ви?дения, кругозора, мыслительной перспективы шире всего используется в немецкой научной традиции и выражается словом Horizont.

Для Освальда Шпенглера, например, широта или узость горизонта были важным отличием западной или современной картины истории от традиционных. Он писал: «Что, однако, всецело отделяет античную и индийскую картину истории от китайской и арабской, а с еще большей резкостью – от западной его картины – это узость горизонта. То, что могли и должны были знать об истории Древнего Египта, они никогда не допускали в свою собственную картину истории, замыкавшуюся для большинства из них событиями, о которых были в состоянии поведать старейшие из ныне живущих: эта картина устанавливала, даже для светлейших греческих умов, Троянскую войну как рубеж, по другую сторону которого никакой исторической жизни просто не должно было быть» [Шпенглер, 2003, c. 28].

С точки зрения Шпенглера, «это расширение исторической картины мира побуждает современную культуру, причем с куда большей настойчивостью, чем это случалось с какой-либо другой, тщательно различать повседневную установку большинства людей и ту максимальную установку, к которой способны лишь величайшие умы и которая, правда, даже в них реализуется лишь на какие?то мгновения» [Шпенглер, 2003, c. 29]. Данное обстоятельство ведет к существенным социальным следствиям, поскольку «с подъемом фаустовской культуры высочайшие из возможных установок так укрупняются и углубляются, что круг тех, кому они остаются доступны, постоянно сужается… Но при этом между людьми западной культуры возникает барьер взаимного непонимания по жизненно важным историческим вопросам, роковой непреодолимости которого, несомненно, не знала ни одна другая культура» [Шпенглер, 2003, c. 30].

Идея горизонта используется Шпенглером не только для противопоставления современного и несовременного восприятия истории, но и для вычленения отдельных уровней исторического сознания. По его мнению, «…с конца барокко в нашей картине мира отдельными друг от друга слоями (уровнями. – М.И.) размещаются уже несколько горизонтов, для исследования которых сформировались отдельные науки более или менее выраженного исторического характера» [Шпенглер, 2003, c. 30].

Очередное расширение горизонта предполагает не только открытие чего?то впереди и дальше, но и возвращение к тому, что остается позади и глубже: «Каждый из этих слоев (уровней. – М.И.) требует особой установки, и в момент ее избрания все более узкие и более широкие слои перестают быть живым становлением, а делаются данными фактами. Если мы исследуем битву в Тевтобургском лесу, возникновение этого леса в растительном мире Северной Германии нами уже предполагается. Если мы спрашиваем об истории немецкого лиственного леса, геологическое строение Земли является предпосылкой и уже более не исследуемым в своих частных судьбах фактом» [Шпенглер, 2003, c. 30–31].

Итак, горизонты можно и нужно раздвигать не только вовне и вширь, но внутрь и вглубь. Указания на это уже несколько раз мимоходом проскальзывали в статье, начиная с упоминания тейяровского различения внешнего и внутреннего и возможности свертывания и развертывания нашей единицы исследования – мировой динамики. Теперь настало время обратиться к этой теме специально.

Широта и глубина мировой динамики

Недостаточно связывать масштаб только с широтой охвата. Масштаб глубины не менее важен. Глубина мировых процессов имеет темпоральный характер. Чем более длительными становятся процессы, тем они масштабнее. Однако важны не только сама по себе длительность, но и его интенсивность и насыщенность.

Фактически речь идет о том, чтобы соединять различные масштабы (уровни, диапазоны, горизонты, тренды) как широты, так и глубины мировой динамики. Например, современные государства и образуемые ими системы не есть нечто непосредственно наблюдаемое в 2012 г., а куда более сложный и многослойный феномен, который каждый раз по-разному предстает при его анализе в масштабе последних двух десятилетий гегемонии США, в масштабе волн демократизации XX столетия, в масштабе социальных сдвигов, вызванных промышленной революцией, в масштабе экспансии европейского миропорядка, начавшегося вслед за Великими географическими открытиями, и т.п. Меняется масштаб и при рассмотрении мировой динамики с точки зрения отдельного «точечного» актора – того же государства, – или же совокупности таких акторов в национальном, региональном или глобальном измерении. При этом переход от одного масштаба к другому, как в темпоральных, так и пространственных измерениях, не означает, что из поля зрения можно полностью исключить все остальные масштабы. Изменчивость масштабов сама становится важнейшей характеристикой глобальной динамики.

Изменение исторического, темпорального масштаба непосредственно сопряжено с изменением сущности явления. Государство как суверен, как участник международной системы в одном масштабе обладает одним набором характеристик суверенности, а в ином масштабе – иным. Тем самым выявление сущности суверенных возможностей государств должно осуществляться с учетом их многомерности и изменчивости. Сами эти возможности разнятся в зависимости от места того или иного государства в сообществе других суверенов, от того исторического опыта и, соответственно, возможностей, которые были им накоплены, и т.п. Это означает, что суверенность государств не сводима к тому или иному набору прерогатив, а включает куда более широкий спектр возможностей, которые могут использоваться в масштабах отдельного локуса (пограничный переход, таможенное управление и т.п.), региона (ЕС, СНГ, АСЕАН и т.п.) или всего глобального сообщества (ООН и ее учреждения).

Глобализация как эволюционный процесс

Нынешнее состояние мира включает в себя все эволюционные слои, диапазоны и масштабы. Это прекрасно показано в замечательном труде «Глобализация как эволюционный процесс», вышедшем в 2007 г. под редакцией Джорджа Модельски, Талесано Девезаса и Уильями Томсона [Globalization as evolutionary process, 2007]. На русском языке реферат этой книги доступен в ежегоднике «МЕТОД – 2010» [Модельски, Девезас, Томсон, 2010].

Книга состоит из четырех частей: в первой части предлагаются эволюционные модели глобализации или отдельных ее аспектов; во второй – модели долгосрочных изменений (с применением математических методов); третья часть посвящена глобальным изменениям и так называемой «информационной эпохе»; в четвертой части представлены прогнозы развития процессов глобализации. Всего же книга включает 17 отдельных текстов, каждый из которых является самостоятельным исследованием, а также введение и заключение редакторов тома.

Методологически важно, что большой коллектив авторов органично сочетает различные масштабы рассмотрения мировой динамики. Во вступительной статье редакторы тома поясняют, за счет чего это становится возможным. Общий эволюционный подход к мировой динамике предполагает учет шести моментов:

1) единицей эволюционного анализа глобализации является диахронически, с начала истории (3,5 тысячелетия до н.э.) рассматриваемый человеческий род (human species) как адаптивная система и как сообщество общей судьбы, сумевшее в течение последнего тысячелетия перейти к процессу глобализации;

2) мерой времени эволюции являются поколения, а возникновение мировой системы охватывает менее трех сотен поколений;

3) эволюционные изменения оформляются в виде взаимовключенных (nested) и синхронизованных наборов процессов обучения;

4) сложные системы подчиняются простым правилам, а алгоритмы обучения включают наборы таких правил, поскольку они предполагают повторения и взаимовключения;

5) образованная простыми правилами программа совместима с многомерным взглядом на эволюцию мировой системы и в особенности на глобализацию как на результаты каскада эволюционных процессов;

6) сделанные на основе данных допущений предсказания следует проверять на материале последних пяти тысячелетий [Globalization as evolutionary process, 2007, p. 4].

Попробую предложить небольшой экскурс, учитывающий эти принципы. Начну с того, что автохтонная модернизация началась лишь однажды в XV–XVI вв. и лишь в одном весьма конкретно локализованном месте – в «поясе городов» и в его ответвлении в Западной Европе. При этом сам по себе начальный импульс модернизации в виде сравнительно небольших ядер свободного саморазвития проявил себя лишь частично. В силу данного обстоятельства сравнительно «чистая» логика (последовательность) формирования политических практик и институтов современности весьма ограниченна и на общем фоне европейской, евро-атлан-тической, а затем и мировой модернизации выглядит как «аномалия» (Швейцария, Нидерланды, Бельгия, отчасти Восточная Франция, Западная прирейнская Германия, Северная Италия и английский Мидландлз). В этой ситуации Швейцария оказывается едва ли не самым близким к идеалтипическому пределу казусом.

Вторичная модернизация крупных (Франция, Германия, Великобритания, Италия) и периферийных западноевропейских стран (зоны Скандинавии и Пиренейского полуострова, Центральной Европы и т.п.) связана с логикой сочетания собственно модернизационных процессов и мощной традиционалистской реакции на них. Поскольку вторичная европейская модернизация оказалась куда мощнее и в ее ходе возникли и утвердились основные акторы современных международных систем – территориальные нации-государства, они оказали сильнейшее обратное воздействие на первоначальный очаг модернизации, во многом спутав и исказив его логику. Модернизация за пределами Европы за редким исключением создававшихся как будто бы на «пустом месте» политий Северной Америки, Австралии и Новой Зеландии осуществлялась в остром противоречии с местными автохтонными традициями.

В самом общем виде можно выделить две идеальные разновидности «экспортировавшейся» европейцами модернизации: симуляционная и имитационная. Для первой характерно простое копирование результатов исходной, а скорее, вторичной (британской, французской, германской) или даже третичной (американской) модернизаций. Для второй свойственны более или менее отчетливые попытки воспроизвести не только сами результаты модернизации (впоследствии в ?? в. также и демократизации), но хотя бы отчасти логику их возникновения. Разумеется, на практике возникали самые разнообразные градации и сочетания, с одной стороны, симуляционных и имитационных практик, а с другой – автохтонных традиционалистских реакций на них. Кроме того, действовало, чем дальше, тем активнее, стандартизирующее воздействие общемирового контекста развития, которое в свою очередь вызывало целый спектр противодействующих реакций.

Тем не менее высокая степень абстрагирования позволяет выявить прототипическую идеальную модель [Ильин, 1998; 2001], которая нуждается в уточнении и развитии. Эта модель предполагает последовательное решение модернизационных задач Раннего, Среднего и Зрелого Модерна с соответствующим усложнением внутри самих себя политических институтов (1) суверенитета, (2) конституционности и представительного правления, а затем и (3) современной демократии. Прямое использование данной модели позволяет лишь весьма приблизительно охарактеризовать ту или иную политию в диапазоне развития. Ее более надежная концептуализация требует учета широкого спектра дополнительных факторов, состав и конфигурация которых пока остаются неясными.

В этой остающейся неясной ситуации угадывается, однако, ритмика мировой динамики. Ее смысл и нерв состоят в темпоральном расширении и уплотнении.

Расширение и уплотнение мировой динамики

В своих предыдущих работах я попытался представить нелинейный прогресс в тангенциально расширяющемся и радиально уплотняющемся времени. Если принять исходное мифическое время мгновения-вечности за точку, то естественное движение во времени первоначально будет пролегать в круге, или сфере, Повседневности. Собственно для тех, кто осуществляет это движение, оно будет незаметным, соотнесенным с «сим днем», отличие которого от нулевого «первовремени предков» начинает осознаваться очень нескоро – при удлинении траектории удаления от нуля мифического начала и конца времени. Хронополитически движение это хаотично, и его можно уподобить причудливому пунктиру, ибо каждое отдельное состояние этноса представляется точкой мгновения-вечности для каждого человека, образующего ту или иную протополитию.

Следующий круг, а точнее, кольцо – темпоральность Истории, а в броделевских терминах – история конъюнктур (histoire de conjunctures) [Бродель, 1977]. Здесь траектория движения начинает «измеряться» сначала летописцами, а затем интерпретаторами имперской (цивилизационной) судьбы. В этой логике как раз и формулируется историцистский линейный прогресс – движение к окончательному замирению Ойкумены Вечным городом, к Царствию Божию, к «сияющему храму на холме», к утопиям «тысячелетнего рейха» или «торжества коммунизма». Здешние «обыватели» видят движение как траекторию. Им понятная история скорее образует полосу, некое подобие «дороги, тропы». Отсюда, кстати, вырастает и научное мышление в терминах тропы зависимости (path dependence), тропы обусловленности (path determinacy) или даже тропы независимости (path independence)[6 - Точнее был бы перевод зависимость от тропы, обусловленность тропой и независимость от тропы, но приходится следовать сложившейся языковой практике.].

Внешнее кольцо – уровень, или размерность, Хроноса, долгосрочного развития (longue durеe). В данном случае развитие «измеряется» уже не длиной траектории «прогрессивного» движения, а степенью продвинутости по диапазонам темпоральности. Движение идет не в какую?то одну, а во все стороны, заполняя пространственные «объемы». Значим не столько путь, сколько накопленная «потентность», созданная восхождением по кругам, диапазонам темпоральности. Теперь движение предстает как освоение, «заполнение» пространства – одновременно и «закрытого», и растекающегося.

В такой «расширяющейся» модели темпоральности даже линейная схема прогресса может быть представлена в виде своего рода идеальной спирали: как тут не вспомнить знакомые идеи о развитии «по спирали». Однако значима не спиральная траектория, а очерченный спиралью объем – конуса, сказал бы для наглядности Тейяр де Шарден, или, добавлю не без намека, воронки.

При подобных допущениях и критериях «прогресс» будет определяться раскручиванием (или скручиванием) неких условных траекторных спиралей, разворачиванием (или сворачиванием) неких условных плоскостных фигур, накоплением «внутри» как траекторных спиралей, так и плоскостных оболочек неких условных объемов. Степень же «прогрессивности» станет обусловливаться не следованием шаблонам «первопроходцев», а мерой удаленности «вершины» от начального центра и, шире, освоенностью, «заполненностью» конуса или воронки исторических и эволюционных времен.

Только став современными, мы начинаем понимать, что «человек – не статический центр мира, как он долго полагал, а ось и вершина эволюции (axe et fl?che de l’Evolution), что много прекраснее» [Тейяр де Шарден, 2002, с. 142; Teilhard de Chardin, 1956, p. 30].

Мировая динамика – это не какая?то часть тейяровского конуса, а весь конус в целом. В этом смысле она включает в себя – своего рода обратным счетом восстановления путей всемирной и даже космической эволюции – все времена вплоть до доисторических и даже еще более глубоких слоев времен.

Литература

Бродель Ф. История и общественные науки. Историческая длительность // Философия и методология истории: Сб. пер. / Под ред. И.С. Кона. – М.: Прогресс, 1977. – С. 115–142.

Булгаков С. Философия имени. – М.: КаИр, 1997. – 330 с.

Гринин Л.Е., Коротаев А.В. Социальная макроэволюция: Генезис и трансформации мир-системы. – М.: Книжный дом «ЛИБРОКОМ», 2009. – 566 с.

Гринченко С.Н. Метаэволюция систем неживой, живой и социально-технологической природы. – М.: Институт проблем информатики РАН, 2007. – 456 с.

Гринченко С.Н. Системная память живого (как основа его метаэволюции и периодической структуры). – М.: ИПИ РАН: Мир, 2004. – 512 с.

Жирмунский А.В., Кузьмин В.И. Критические уровни в процессах развития биологических систем. – М.: Наука, 1982. – 178 с.