Порождённый

Шагаю по потрескавшейся дороге из старого асфальта. Его сразу положили таким старым, чтобы угодить пожилому поколению. Трещины похожи на морщины. Люк на дороге открыт и ведёт в самые недра. Все там будем. Бледно-жёлтое солнце освещает пути мои, а толстые мухи жужжат и садятся на моё чело. Кто-то переродился и стал мной, а кто-то переродился и теперь торгует грязным куриным мясом.

Всех бы убил, да верю в Бога. Бог завещал убивать только ближнего: сынов, дочерей, старушку мать.

– «Бог-бог-бог, велик мир твой!». Вот потасовка молодых людей, вот пьяница, что разлагается прямо на дороге.

Все делают вид, что так и должно быть. Все безмолвно декларируют тезис, который гласит, что вселенная создана для нас.

8. Демонстрирует это и грязный пёс, довольно скалящий свою пасть в мутной луже. – «Лужа эта создана для меня. Смотри на мои лапки и хвост, им так удобно и прохладно».

9. Делаю вид, что мог не заметить церковную лавку. Фонари на ней горят даже днём. Пока солнце работает на всю мощность, дабы сжечь каждого вампира, старая церковная лавка освещает путь заблудшим душам.

10. Людей нет, но товар есть. Всего один товар женского пола. Она ждёт меня. Загадочная икона. Она источает миро и свет. Миро я слизал, а свет будет выжигать глаза демонов. Надо с ними пообщаться: – «Ангелы, сколько вас там? Много?» – «Много, имя нам Легион».

11. Выхожу на плохо отреставрированную лестницу и поднимаю икону вверх. Тьма вокруг сгущается.

Я остался один, вокруг море психически больных рыб, а икона светит высоко вверх. Это маяк, что сообщает Богу о том, куда плыть не нужно. Пусть всё идёт своим чередом: страдания, смерти, разрушения. Загадочная икона.

12. Эффект отравления благодатью. Миро и псилоцибин работают схожим образом. Лики начинают мерцать, мои мысли теперь принадлежат вселенной, демоны принимают меня за своего. Загадочная икона.

13. Решительно зашагал домой. Там меня ждала Смерть. Моя старушка мать сообщила мне об этом по телефону. Жаль, что телефона у меня уже давно не было. Так бы я не стал отвечать Смерти.

14. Одна улица сменялась на другую. Небо было серого цвета, но слёзы свои успешно сдерживало. Боялось процессии, что разворачивалась на моём пути.

15. На горке из жёлтых листьев лежала мёртвая кошка. В ней уже копошились трупные черви. Запаха не было, скорби тоже.

Четыре маленькие девочки стояли на корточках перед кошкой и дёргали волосы из её субтильного тельца.

16. – «Любит, не любит, любит, не любит», только это и мог я слышать от сих прелестных созданий. Однако, нельзя забывать и о том, что я несу загадочную икону. Они расступаются предо мной и отвешивают поклон.

17. Я прикладываю икону к их маленьким лбам. – «Помолюсь я за вас, девоньки. Помолюсь богу о скорейшей вашей смерти».

Тела тленные сменятся на нетленные. Будете пировать с Творцом и вкушать яства райские. Загадочная икона.

18. Серые многоэтажки вырастают на моём пути. Хотелось бы узнать ответ на безмолвный вопрос: – «Сколько в них подохло муравьёв? Или муравьи – это те же тараканы, только с человеческим лицом?».

18. Икона отвечала мне – «Не мучай себя столь примитивными вопросами. Попробуй посчитать сколько осталось твоей матери старушке». Загадочная икона.

20. Я поднимался на двенадцатый этаж и считал. Понимал, что осталось ей совсем недолго. Поверну ключ в замке, открою дверь, сниму обувь, убью её. Пришло время её, пора возвращать душу тому, кто её любит и ждёт.

Мать всё понимает: расстелила ковёр в зале, сняла с головы платок, встала на колени. Тихо прочитали молитву. «Аминь». Икона была сделана из дерева и серебра. Увесистый и складный артефакт божий. Печать автора не стояла. Загадочная икона.

21. – «Пора». Серия ударов разбила голову старушки матери. От головы почти ничто не осталось.

22. Кровь и серое вещество валялись повсюду, стекали с потолка, впитывались в ковёр. Углы иконы теперь покрыты кровью. На месте головы, где теперь сформирована масса из костей, хрящей, нервной ткани, вижу лик Богородицы. Не зря старался.

Я ведь часто таскал на двенадцатый этаж сумки для матери. Теперь буду таскать саму мать, но по частям. Благо есть и лобзик с мусорными мешками. Загадочная икона.

23. Дверь открывает полицейский и подходит прямо ко мне. Он тощ, усат, высок.

– «Разрешите представиться, начальник следственного комитета, Диавол. К вашим услугам-с. Вижу, что вы человека убили. Ну-с, придётся с вами пообщаться. Документики имеются?».

24. Я показываю икону, с которой до сих пор сползают мозги.

Солнце уже зашло за горизонт, луна не справляется с задачей освещения, но в комнате всё ещё светло. Горит лампада в том месте, где должен быть красный угол. Диавол внимательно смотрит на икону.

Говорит – «Это совершенно меняет ход дела, уважаемый». Начинает крутить свой ус, отрывает его и начинает жевать. – «Мои полномочия тут всё, сударь».

Достаёт свой табельный пистолет и плавным движением указательного пальца вышибает себе мозги. БАМ. Будет еда на днях. Загадочная икона.

25. Крови натекло много. Меня разбирает сильная икота. Возможно, что сам Бог вспоминает обо мне.

Беру кисть для малярных работ и крашу кровью угол. Тот, где раньше не было красного угла. Теперь будет. Ставлю туда икону, встаю на колени и начинаю молиться:

26. – «Икота-икота, перейди на Федота. Икона-икона, не уходи к Федоту. Ведь ты такая загадочная».

Пора сходить на базар…

Сверхтяжесть

1. Стробоскоп искажал реальность, плавил стены, шатал небеса. Порождал какие-то искажения реальности. И куда делся тот Атлант, что должен удерживать небесный свод?

2. Хватит. Убрал стробоскоп в дальний ящик. Ящик был белый, рукоятка была чёрная. Не очень глубокий ящик, зато находится далеко от моего спинного мозга. Если достать из него все провода, то можно заменить кровеносную систему и стать успешным андроидом. Жениться и родить веру.

3. Сожительница смотрела куда-то в потолок, где виднелись звёзды. Посмотрела потом на меня и сказала – «Ваня, я так больше не могу. Мне грустно!».

4. А мне не было грустно. Мы встали с матраса и пошли пить кофе. Чашка кофе напоминала мне Маракотову бездну. Вихри и завихрения, глубина погружения в неё зависит от температуры организма. Сейчас она где-то 36.5.

5. Мешаю кофе не ложкой, но ножом. Режу кубики сахара и топлю маленьких ублюдков в соседней речке. Я сейчас про котят, а не про сахар. Сахар я слизываю с ножа и вскрикиваю – «Гой еси!». Здоровья вам. Сидим на кухне, где есть специальная коробка, которая выполняет роль подставки для чашек. Солнечный свет умело огибает окно и освещает другие квартиры.

Там живут извращенцы. Звенящая тишина и полное отсутствие печали. Сожительница делает солидный глоток, смотрит проницательно в мои глаза и говорит – «Ваня, я так больше не могу. Мне грустно!».

6. Мне не очень-то и грустно. Настроение похоже на удавку, которой я душил старую вахтёршу. Натянутая леска, которая впивается в кожу и оставляет борозды. В эти ямки можно сажать зерно. Хотя поздно, уже двенадцать часов. Хочется раствориться в потолке, стать побелкой. Или хочется, чтобы меня натянули. Натяжной человек вместо натяжного потолка. Тело моё лежит на матрасе, а сердце начинает биться в трубах, кровь пульсирует по электрическим проводам.

Сожительница включает свет, сейчас девять часов вечера, а она не прекращает есть время. Слышу её сопение и смотрю на её вздымающуюся грудь. – «Ваня, я так больше не могу. Мне грустно!».

7. Лежу в гробу и пробую землю на вкус. Сплю. Плохо закапывали, часть ворсинок от старого ковра щекочет мне ноги. Слава богу, что никто не вздумал целовать тело покойника. Это так, словно тебя просят поцеловать старые трусы.

8. Они висят на батарее в ванной. Чищу зубы и смотрю в кусок зеркала, что лежит в моей руке. Сейчас двенадцать часов ночи. Нужно идти спать. Снова. А так хочется поговорить о вечном. С точки зрения вечности имеет смысл лишь старый носок, которым я душил собаку с восьмого этажа.

Этот носок явно что-то знает, но говорить об этом не будет. Вот бы извлечь из него интеграл небесного знания. У меня нет родственников, только коллекция старых журналов по живописи. Один и тот же выпуск на протяжении двенадцати лет. Одеяло начинает трястись, горы и равнины делятся на правых и неправых. Древнее зло воскресает и прорастает из земли. Это сожительница, я вижу её в отражении острого куска зеркала. – «Ваня, я так больше не могу. Мне грустно!».

9. Один быстрый удар осколком по её глотке. Ручейки крови начинают высвобождать энергию. На моих глазах красная пелена. За окном начинает светать.

10. Где-то кричит петух.

Первые апостолы новой веры

1. Хорошо на кладбище! Тишина и гладь, всё вокруг спокойно, нигде не наблюдается фальшивых улыбок. Обувь не бегает по асфальту. Одежда не прикидывается живой. Пыль танцует и резвится, я её не буду мешать.