Капкан для Александра Сергеевича Пушкина

Монах продолжал кланяться и извиняться, что, может быть, помешал своим приходом.

– Мне люди сказали, – начал монах извиняющимся голосом, – что в Михайловское приехал господин Пущин. Так я, грешная душа, подумал, что это тот Пущин, что в Кишиневе бригадой командует… Мы давно дружны с ним… А выходит, ошибся я. Простите великодушно…

Пушкин относился к отцу двояко: с одной стороны, с монахом можно было и поговорить, и выпить он был не дурак, а с другой – это был один из соглядатаев, один из тех царских клещей, которые безжалостно вцепились в него.

Пущин никак не мог понять некоторого замешательства хозяина.

Арина Родионовна уже хлопотала насчет чая. В гостиную, помимо самовара, было подано все то, к чему отец Иона был охоч, – варенье, печенье, сухарики и, конечно, ром. Няня разлила чай.

– Садись, отец, – сказал Пушкин, приглашая монаха за стол.

– Благодарствую… Замерз, едучи к вам, погода скверная… Морозец крепчает, – проговорил монах, ощупывая глазами все, что лежало на столе, с аппетитом прихлебывая с блюдечка чай наполовину с ромом. – Надолго ли в наши края? – обратился он к Пущину.

От чая и рома у монаха глазки стали маслянистее. Пушкин снова плеснул ему в чашку рома. Отец Иона еще больше размяк.

– Арина Родионовна, ох, и мастерица ты… Люблю твое варенье… Еще одной чашечкой согрешу с вашего позволенья… А что это, Александр Сергеевич, на столе, никак ваше новое сочинение? – заметил монах, обтирая вспотевший лоб.

– Хотелось бы, чтоб мое было, да не мое. Это Грибоедов написал комедию «Горе от ума», – ответил Пушкин с явной неохотой.

– Как же, слыхал, – оживился монах. – К нашему благочинному недавно сын из Петербурга приезжал, так сказывал. Весьма-с любопытно…

– Отец Иона, вам могу предложить только церковные книги, – с усмешкой посмотрел на монаха Пушкин, – а грибоедовская комедия для вас будет скоромной…

– Ничего, ничего, бог простит, а по должности надобно познакомиться, дабы в случае мог предостеречь овец своих духовных…

– Тогда, если не будете возражать, мы продолжим чтение… – уже совсем веселым голосом сказал Пушкин. – Хотите?

– Сделайте милость!.. Буду вам премного благодарен… Мать Аринушка, налей мне, касатка, еще чашечку чая, а я тебя молитвой отблагодарю.

– Да что вы, батюшка, – более приветливым голосом откликнулась няня, – давайте вашу чашку.

Пушкин продолжил чтение, которое все более захватывало его. Жестикулируя руками, он листал за листом лист.

– «…Когда постранствуешь, воротишься назад, и дым отечества нам сладок и приятен…» – прочитал он, рассмеявшись. – Вот именно!.. А, Пущин?..

Пущин улыбался Пушкину, его чтению и тому, что слышал.

– Ха-ха-ха… – раскатывался хозяин. – «Как станешь представлять к крестишку иль к местечку, ну как не порадеть родному человечку?!»

Отец Иона слушал с большим вниманием, стараясь не пропустить ни одного слова.

Арина Родионовна с благодушным выражением лица продолжала вязать свой чулок. Она не совсем понимала смысла всех этих побасенок, но ее Сашка доволен, ну и слава богу… Няня была сама народная мудрость, без всякого лукавства принимала жизнь во всех ее проявлениях. Может быть, именно поэтому Пушкину всегда было около нее так спокойно…

– «…А о правительстве иной раз так толкуют, что если б кто подслушал их – беда!..» – весело читал Пушкин и покосился на отца Иону: тот плавал в блаженстве.

– Ты посмотри, Александр Сергеевич, какое дарование дал Господь человеку, – восхищенно произнес монах. – Конечно, божественного здесь мало, но очень востро!.. Нянюшка, дай-ка еще черепушечку за здоровье сочинителя Грибоедова.

– Нет! Жанно, мой «Онегин» не идет ни в какое сравнение! – возбужденно крикнул Пушкин. – Только высочайший талант может так писать: ни единого лишнего слова!

И он снова принялся за чтение:

Я князь Григорию и вам
Фельдфебеля в Вольтеры дам:
Он в три шеренги вас построит,
А пикнете, так мигом успокоит…

Пушкин, всеми силами сдерживая смех радости, уже заканчивал чтение:

Ах, Боже мой, что станет говорить
Княгиня Марья Алексевна?!

– Еще раз скажу, что мой «Онегин» ни к черту!.. – воскликнул повторно Пушкин. – Вы уж извините, батюшка, за черта… но не могу сдержаться: ведь режет меня прямо ножом Грибоедов… Вот подарок так подарок! Спасибо, Жан-но! Истинное удовольствие. А как тебе, отец Иона? Не очень скоромно?

– Что вы, Александр Сергеевич, ничуть, даже в семинарии можно читать… – вытирая потное лицо, отвечал монах.

– Ты слышал, Пущин? – рассмеялся Пушкин.

– Как не слышать? Слышу…

Отец Иона тяжеленько поднялся из-за стола и стал прощаться:

– Как не хорошо у вас, а мне пора бы и к дому податься… Благодарствую за угощение: и за духовное, и за телесное… Рад был познакомиться с вами, Иван Иванович… Редко к нам такие гости заявляются… Прощайте, даст бог, может, еще когда-нибудь свидимся… И тебе, нянюшка, особое спасибо за угощение… Александр Сергеевич, а с тобой я хочу на минутку отдельно обмолвиться парой слов, – поманил монах поэта в переднюю.

Пушкин вышел следом за монахом.

– Ты не очень серчай на меня, Александр Сергеевич… Знаю, что я для тебя гость не очень желанный, да что делать… Сам знаешь, не по своей воле… Ты не опасайся меня, я тебе никакого вреда не принесу. Понял? Вот и весь мой сказ… Но ты все же остерегайся: все в их силе и власти… Спасибо тебе и прощай, родимый…

Яким помог монаху одеться и кликнул кучера.

– Ну, вот теперь совсем прощай, Сергеевич… Давай, душа моя, расцелуемся по-хорошему, да не забывай меня, приезжай. А ежели какие-нибудь стишки у тебя найдутся, ты уж захвати…

– Обязательно захвачу, – хохотал Пушкин.

Расцеловавшись, поп вышел, сел в сани и покатил к себе в монастырь.

Пушкин вернулся в дом, подумав: «Повезло мне с попом: душа у него есть, и душа добрая… А мог на его месте и подлец какой-нибудь оказаться».

– Ты уж извини, брат, что я стал причиной этого беспокойства… – сказал Пущин, которому теперь стало все понятным.

– Ах, Жанно, стоит ли об этом… За мной все равно присматривают… С монахом мы ладим… Давай не будем говорить об этой ерунде…

Пущин начал торопиться, было поздно…

– На дорожку неплохо было бы чего-нибудь закусить, – сказал он. – У меня есть еще одна бутылка Клико.

– Так что же ты ее прячешь, тащи на стол… Мамочка, – позвал он няню, – брось нам закусочки.

Друзья сели за стол, хлопнула пробка, заискрилось вино… Все кругом уснуло, а они все говорили и говорили… Прощание затянулось…