Мы родом из СССР. Книга 1. Время нашей молодости

Из укрытия по рупору было передано обращение к засевшим бандитам: сложить оружие и сдаться. Вслед за этим были сделаны предупредительные выстрелы, сигнализирующие об окружении здания школы советскими бойцами.

Однако, в ответ бандиты открыли шквальный огонь из всех видов имевшегося у них вооружения: пулеметов, автоматов, ротного миномета. Таким же огнём бандиты ответили на повторное предложение сдаться.

Не возымели действия и ответные выстрелы по зданию школы. Они вызвали ещё более яростный огонь бандитов.

Стало ясно, что они не сдадутся. Было решено продержать здание школы в осаде до наступления темноты. Банда была в «ловушке» и жертвовать людьми не следовало.

Ближе к полуночи наши бойцы-добровольцы подползли вплотную к зданию школы и обложили её со всех сторон. По засевшим в ней бандитам был сделан кольцевой залп. И тут же передано ещё раз предложение о сдаче. Не желая сдаваться живыми, бандиты подожгли здание изнутри и пошли ва-банк: открыли бешеный огонь по всем подступам к зданию.

Тем не менее им было сделано последнее предложение сложить оружие, выйти из горящего здания и сдаться. И снова ответом был ошеломляющий огонь.

Все бандиты сгорели вместе со школой. Их обгоревшие трупы были извлечены буквально из огня догорающего здания, доставлены на подводах в Кедайняй и утром следующего дня помещены на площади в центре города с разрешением гражданам забрать опознанных для захоронения. Но таких не нашлось. Это сделали, спустя несколько дней, бойцы комендантского взвода и истребительного батальона…

О самой операции мне рассказали её участники – офицеры и солдаты военкомата, принимавшие в ней участие. Ко времени вылазки банды было приурочено и выступление вечером того же дня в Кедайняе группы численностью до полусотни человек. Они вышли на центральную улицу города с антисоветскими возгласами «Долой советских оккупантов!», «Свободу Литве!»

Узнав о демонстрации, я с тремя солдатами, проходившими службу в уездном военкомате, тут же отправился навстречу идущим и ревущим демонстрантам. У одного знакомого русского юноши, издавна живущего в Литве, спросил: «Кто они и чего хотят?» Он ответил, что это – местные антисоветчики: «Требуют прекращения советской оккупации и свободы Литве… под протекторатом Англии. Впереди их главарь, возможно завербованный английскими спецслужбами…»

Мы встали на пути идущих и предложили прекратить шествие и разойтись по домам. Большинство прислушалось, беспрепятственно подчинилось разумному совету. А группа из пяти-семи человек во главе с истерически оравшей «агитаторшей» была задержана и препроведена в КПЗ при комендатуре. Предводительница пыталась сопротивляться и даже размахивала пистолетом: «Не трогайте меня! Буду стрелять!». Один из бойцов болевым приёмом крутанул руку визжащей агитаторши, и пистолет упал на дорогу. Я тут же подобрал его. Это был десятизарядный дамский пистолет «монтекристо». Так мне объяснили в уездном военкомате, когда на следующее утро сдавал «трофей»…

К сожалению, ни объявлявшиеся амнистии, ни оперативные действия не дали желаемых результатов, и тогда было решено переселить часть населения из районов наибольшего разгула бандитизма, – в другие советские регионы.

Впрочем, выскажу свое мнение по этому сложнейшему вопросу. Конечно, всякое насилие – зло, унизительное и оскорбительное. Но это переселение, пусть и насильственное, было меньшим злом, нежели жизнь в каждодневной опасности за жизнь.

Я встречался со многими людьми, которых называют насильственными переселенцами в другие районы. Не только с литовцами, но и с крымскими татарами, и с представителями народов Северного Кавказа, и с корейцами, ранее проживавшими в Приморском крае. Большинство из моих собеседников соглашалось с тем, что их выселение из родных мест в другие районы было вынужденным в той чрезвычайно опасной обстановке, в которой тогда находилась советская страна.

В районах нового местожительства они получили условия, необходимые для спокойной жизни, для работы, для учёбы детей. И главное – были спасены от гибели, от каждодневной опасности. Впрочем, замечу ещё раз: это моё виденье, понимание сложнейшей проблемы «выселения-переселения».

…Тем временем, состояние моего здоровья не только не улучшилось, а ещё больше осложнилось. Медицинская комиссия признала меня негодным к военной службе и исключила из военного учёта. Надо было всерьёз подумать и о продолжении образования. По совету маминого брата Николая Семёновича, я поехал в Таганрог, где жила его семья.

Спустя два года после отъезда из Литвы, я запросил у руководства Кедайняйской дистанции пути и строительства служебную характеристику. Она сохранилась у меня по сей день. В ней есть такие строки:

«Осадчий И. П. считался примерным работником. К порученной работе относился добросовестно. Проявлял личную инициативу. Особое внимание уделял налаживанию трудовой дисциплины среди рабочих».

И подписи:

ПЧ-5 – Евсин ПЧ ПР – Масютин.[2 - ПЧ-5 – Начальник 5-й дистанции пути; ПЧ ПР – Начальник отдела кадров дистанции пути.]

Только мне одному известно, что скрывается за этими словами…

Иван Осадчий. Шестой месяц службы в Красной Армии. «Шёл парнишке в ту пору восемнадцатый год…» (Снимок 6 мая 1945 г.)

Иван Осадчий (18 лет). Август 1945. Война закончилась. Но в Литве очень тревожная обстановка. Надо быть при оружии.

Похороны Алексея Волгина. Осень 1945 года

На фотографиях на переднем плане Аня Зябкина – жена Алексея.

На подводе у гроба – руководители дистанции пути: в центре – Ф. У. Евсин; слева от него – К. Р. Масютин.

Последнее «Прости». Вечная память тебе, дорогой друг. Крайний слева с флагом – И. Осадчий

Глава 3. На перепутье

Таганрог – «Костёр на мысу»

Таганрог – «таган на рогу». В переводе на русский язык: «Костёр на мысу». Из поколения в поколение, из уст в уста передаётся легенда, похожая на правду.

Одна из частей города, развёрнутая к морю, расположена на высоком берегу. В давние времена здесь было небольшое рыбацкое поселение. Ранним утром рыбаки уходили в морскую даль. А возвращались из промысла поздним вечером или ночью. Маяков в ту пору не было. Не было и прожекторов. Привести судно к родному берегу было непросто.

Для того чтобы рыбаки не сбились с пути и могли найти свой причал, жёны и дети разводили на высоком берегу костры. Увидев их, рыбаки с радостью кричали: «Таган на рогу!» («Костёр на мысу!»). Отсюда и пошло название будущего города: «Таганрог…».

Что знал я о Таганроге? О том, что сюда приходили корабли Петра Первого. О том, что здесь жил А. П. Чехов. Ещё о том, что в советское время здесь было построено несколько крупных заводов. Вот и всё…

Теперь для меня пришло время познавать город, его историю и жизнь в военное лихолетье и после войны. Полтора года, проведённые здесь, навсегда стали для меня незабываемой частью моей жизни.

Приехав в Таганрог, сразу же решил: надо учиться, окончить среднюю школу, а затем уже определяться с получением профессии. После новогодних каникул, в январе 1946 года, стал учеником 9-го класса одной из городских школ в районе металлургического завода. Приняли меня тепло. И учителя, и одноклассники. Ведь я вернулся в армейской форме. Все старались помочь мне скорее наверстать упущенное. Да и сам с жадностью взялся за учёбу.

Я уже дважды упоминал имя маминого брата Николая Семёновича Фисенко. Сейчас самое время рассказать о нём и его семье более подробно, потому что из всех родственников он был для меня самым близким и самым любимым. Он и его семья.

В предвоенные годы Николай Семёнович с семьёй и родителями жил в Таганроге. Семья его – это супруга Мария Григорьевна – добросердечная, заботливая, отзывчивая, и сын Валентин, мой двоюродный брат. Он на семь лет младше меня. Сколько помню, с подчёркнутым уважением и искренней неподдельной любовью Валентин тянулся ко мне. Я старался отвечать тем же.

Но сначала о Николае Семёновиче. Окончив курсы краскомов, он был направлен в Действующую Красную Армию. Служил в пехоте – командиром стрелковой роты.

Я уже писал, что во время войны нам посчастливилось увидеться с Николаем Семеновичем.

…Зимой 1943 года, на «крыльях» победоносного завершения Сталинградской битвы, фронт двинулся на Запад. 6 февраля того же года наше Барвенково было вторично освобождено от фашистских оккупантов.

Оказалось, что совсем недалеко от Барвенково, где-то между Славянском и нашим городом, участвовал в наступлении со своей ротой и Николай Семёнович. В разгар боя получил ранение в ногу. Пробыв несколько дней в прифронтовом госпитале, он, получив разрешение, приехал к нам и долечивался у нас примерно ещё недели две. Но долечиться не смог. В связи с угрозой новой оккупации Барвенково, он был вывезен в тыловой госпиталь.

Рана оказалась довольно серьёзной: часто открывалась и кровоточила на протяжении многих лет. Николай Семёнович мужественно переносил это бедствие. После лечения в госпитале, он был переведён на службу в военкомат: опыт военкоматской работы у него уже был.

Полтора года спустя после описанной встречи в прифронтовом Барвенково, я был призван на действительную службу в Советскую армию. Николай Семёнович по-отцовски заботился о моём нелёгком армейском быте и в уральском Чебаркуле, и в неспокойном Кедайняе. И вот теперь, по совету Николая Семёновича, я приехал в Таганрог, в его семью.

Пожалуй, расскажу весь сюжет о Николае Семёновиче и его семье, а потом вернусь к своей жизни в Таганроге в 1946–1947 годах.

Семья Николая Семёновича Фисенко. (слева направо) его жена – Мария Григорьевна и сын Валентин (снимок 1956 г.)

Бабушка (по линии мамы)

Дедушка (мамин отец)

После демобилизации из армии Николай Семёнович вернулся в Таганрог. Работал начальником стройцеха на одном из заводов. В начале 60-х годов его сразил инфаркт. После лечения продолжал заниматься теми же строительными делами.

В середине 60-х годов он приезжал в Туапсе по делам строительства заводской здравницы на Черноморском побережье. Я в то время уже работал секретарём горкома КПСС. Дни его пребывания в Туапсе были для меня настоящим праздником.

В 1974-м году второй инфаркт оборвал жизнь Николая Семёновича. Ему было всего 63 года. Я сильно переживал его смерть, как очень близкого, дорогого и незаменимого человека. Навсегда сохранил в душе светлую благодарную память о нём и всех его заботах обо мне.

…Ушли из жизни бабушка и дедушка, а позже и Мария Григорьевна. Остался единственный сын Валентин. Среднюю школу он окончил с золотой медалью, затем учился в самом престижном советском вузе – Институте международных отношений. Получил диплом с отличием и был направлен в распоряжение Министерства иностранных дел Белоруссии.