Бестеневая лампа

– Что это вы тут рисуете? Убитое колесо мелом обводите? – попытался пошутить Виктор, подойдя поближе. Дед оторвал взгляд от колеса и посмотрел суровым взглядом из-под седых стриженных бровей.

– Это, милок, называется «точки равного биения». Развал-схождение таким вот образом делается на автомобиле.

– Дед, это копейки стоит в сервисе, – развел руками Виктор. – И лежать под машиной не надо, сделают за полчаса идеально.

– Мы тоже не двое суток тут возиться будем, – хрипло отозвался из-под автомобиля Разин.

– Дядя Боря, я уверен, что вы с этим развалом с утра воюете, – кивнул Виктор. – Весь двор знает, что вы машину чините.

– Туда копейку, сюда копейку, – дед встал с колен, оперся на пыльный капот. – А жить за что? Квартира, продукты, опять же бензин. Возьми и сделай сам, а деньги оставь в семье.

Виктор вспомнил, как в прошлый раз, около года назад, дед попытался покрасить водительскую дверь, которую ободрал, объезжая какого-то чудака на букву «м» возле гаражей – и решил благоразумно промолчать. Дверь и по сей день выглядела так, будто к ней приложил руку пятилетний ребенок, но все были вынуждены говорить деду, как здорово у него получилось.

Как-то само собой выходило, что в быту он делал все не очень удачно. Там чуть криво, тут чуть косо; недокрученный шуруп забивался молотком, лавочка на даче немного заваливалась назад, топор слетал с топорища… Он не умел терпеть и сдерживаться в своих порывах – надо было сделать сразу, быстро, без черновиков и обдумываний. Но вот в том, что касается работы – педанта более строгого найти было сложно. Правда, работа осталась в прошлом, два года назад он уволился, потому что руки были уже не те. Держать грузик в гараже или тяпку на даче он мог очень даже неплохо, а оперировать людей – пришла пора с этим закончить…

Владимир Николаевич Озеров был в городе одним из самых уважаемых людей. В прошлом – ведущий хирург госпиталя, прошедший войну. Великая Отечественная помогла ему освоить специальности хирурга, травматолога, гинеколога, нейрохирурга, стоматолога и много кого еще, в силу специфики военного времени. Сегодня он был военным пенсионером, чьим делом стали машина в гараже, картошка на даче и любимый внук Виктор Платонов, что служил в том же самом военном госпитале на должности ординатора гнойной хирургии…

Дед прошел вглубь гаража, взял с крючка на стене пыльную серую тряпку из некогда белоснежной простыни, вытер руки, вернулся, протянул раскрытую ладонь внуку. Виктор пожал сильные пальцы деда и в очередной раз удивился тому, насколько он в форме в свои восемьдесят четыре года. Все, чего ему не хватало для полного счастья – чтобы глаза видели, как в молодости, и спина не болела.

– Чего пришел-то? – спросил дед, прикрываясь ладонью от солнца, бьющего в этот час прямо в гараж.

– Да есть, о чем поговорить, – сказал Виктор и поразился проницательности старика. – Посоветоваться хочу.

И он похлопал рукой по портфелю, откуда выглядывал белый пакет с рентгеновскими снимками. Дед протянул руку.

– Прямо здесь? – спросил Виктор.

– Ну а чего тянуть? Тут такое солнце. Прекрасный негатоскоп получился, – дед настойчиво потряс ладонью.

Виктор пожал плечами, достал пакет, но прежде, чем передать его, сказал:

– Небольшая предыстория. Майор, перелом шейки правого бедра почти два месяца назад. Наши травматологи сделали все, что нужно, фиксатор поставили, в коксит поместили. Через три недели из-под коксита побежал гной. На рубце открылся свищ. Раскрыли, промыли. Конструкцию снимать было рано, но заподозрили сначала металлоз, потом остеомиелит. Гипс сняли, передали его нам. Мы на вытяжение кинули его, ногу разгружаем, со свищом скоро месяц бьемся. Вроде и сращение идет хорошее, но какие-то тени непонятные на рентгене, ощущение, что секвестрируется кусок. Вот снимки две недели назад и сегодняшние…

Он протянул деду пакет. Тот достал снимки, разложил на капоте, посмотрел даты и взял сначала более ранний. Виктор зашел ему за спину, чтобы понять, куда он смотрит и что видит. Дед что-то шептал, наклонял снимок под разными углами, ткнул пальцем в одно место, потом в другое. Положил, взял следующий. С ним провел те же самые процедуры, потом повернулся к Виктору и спросил:

– Кто оперировал?

– Манохин.

– С кем?

– Ассистентом был Петров и кого-то из нейрохирургов приглашали, просто на крючках постоять. Все-таки бедро.

– Манохин… – словно пробуя на вкус, тихо сказал дед. – Толковый парень, еще при мне пришел. Я ему пару раз помогал. Плечо как-то собрали, винтообразный оскольчатый, и голень была, трехлодыжечный. Работает аккуратно, методично, но любит с сестрами потрепаться, анекдоты, шутки-прибаутки…

Он снова поднял последний снимок перед собой, заслоняясь им от солнца. Провел пальцем вдоль силуэта фиксатора в сторону той самой тени, что смущала Виктора, постучал по снимку ногтем.

– Здесь, – сказал он сам себе. Из-за крыла машины поднялся, отряхиваясь, Разин. Он посмотрел на двух хирургов, старого и молодого, потом на снимок, покачал головой:

– Готово, Владимир Николаевич. Теперь резину жрать не будет.

«Будет», – хотел сказать Виктор, но решил воздержаться от комментариев. Дед же на слова Разина не прореагировал никак – он не слышал одним ухом с войны, когда был контужен близко разорвавшимся снарядом. Виктор этот факт всегда помнил и подходил к деду с правильной стороны.

Разин подождал несколько секунд, потом махнул рукой, хлопнул по плечу Алексеева:

– Пойдем, Петрович, видишь, молодой старого эксплуатирует.

Дед услышал, посмотрел на них, рассмеялся:

– Что поделать, глуховат нынче тетерев пошел. Благодарю за помощь, сам бы я, конечно, так быстро не управился.

Виктор закрыл глаза на пару секунд, вздохнул и решил, что по этому поводу тоже высказываться не будет. Дед же подождал, пока они уйдут, посмотрел по сторонам и пальцем поманил внука нагнуться к нему поближе. Когда тот приблизился, он шепнул ему на ухо одно слово, после чего сложил снимки в пакет, протянул его Виктору и кивнул, словно подтверждая только что сказанное.

– Расскажешь потом, – сказал дед. – Я не Нострадамус, но всякое видел. И такое в том числе.

Он протянул руку на полку над входом, снял оттуда замки с ключами, щелкнул выключателем, погасив в гараже свет. Они вышли на улицу, дед с грохотом закрыл двери, лязгнув задвижками и ключами.

– Зайдешь?

– Нет, я домой, пожалуй, – отказался Виктор. – Завтра дежурство. Ну и подумаю, как начальнику преподнести необходимость операции.

– Точно больше ничего сказать не хочешь?

Виктор помолчал, потом добавил:

– Рапорт мой в академию… Пошел псу под хвост. Зубарев вроде как уже подписал даже, а сегодня один дебил другому в отделении челюсть сломал. Завертелось все – ты не представляешь, как…

– Ну почему же не представляю, – дед усмехнулся. – Все-таки армии почти сорок лет отдал. Знаю, что там и как.

– Действительно, – согласился Виктор. – Это я так, не подумав, ляпнул. Короче, крайнего искали недолго. Мне, судя по всему, грозит неполное служебное соответствие. Ну, и попутно рапорт на моих глазах в урну полетел.

– Зубарев-то ваш – правду про него говорят, зверь, – покачал дед головой. – Ты сейчас проследи, чтобы сестру не уволили – с девочками вообще разговор короткий.

– Да бог с ней, с девочкой… – начал было Платонов, но дед не дал ему договорить.

– Ты меня услышал, сукин ты сын? – цыкнул он на внука. – Вы в своей армии контрактом повязаны, а над ней трудовой кодекс висит, которым вертят, как хотят! Твое служебное несоответствие – хрень собачья. Подумаешь, премию не получишь пару раз. А она вылетит из госпиталя, да еще и со статьей какой-нибудь! Знаешь же, что она ни в чем не виновата. Рапорт напишешь снова через год. Срок тебе немалый дали на реабилитацию. Главное, не профукай его бездарно. Еще какие-нибудь новости есть?

– Да вроде нет, – шмыгнул носом, как школьник, Виктор.

– Тогда пока, – дед, не особо стараясь смотреть внуку в глаза, пожал руку на прощание и вошел в подъезд сразу напротив гаражей.

Виктору очень хотелось подняться с ним вместе, выпить по чашке чая, поговорить. Но сегодня лучше было не лезть с разговорами и оставить его одного.

Жил дед один уже три года. Бабушка Виктора умерла вроде бы предсказуемо, но все-таки неожиданно, дед долго горевал, не находил себе места, однако потом как-то собрался с силами и проработал в госпитале еще почти полтора года, заполняя пустоту в сердце пациентами. Вместе они были с женой еще с войны, с сорок второго года, воюя в одном медсанбате, он – командиром операционно-перевязочного взвода, она – медсестрой. Поженились прямо на фронте, дошли до Праги, и потом, в мирное время – сначала Сочи, потом учеба в Москве, а оттуда через всю страну на Курилы, затем Приморье… Помотало по гарнизонам офицерскую семью. Осели в конце пятидесятых в гарнизонном госпитале, что волей министра обороны внезапно разросся, стал окружным, хоть и ненадолго. Дед получил наконец-то звание подполковника, которое ну никак не давалось ему целых шестнадцать лет. Он шутил про это: «У Жюля Верна пятнадцатилетний капитан, а я был шестнадцатилетний майор».

К тому времени дочь, родившаяся сразу после войны, тоже прониклась врачебным искусством до мозга костей и поступила в медицинский институт, продлив династию. А еще через двадцать восемь лет это сделал и Виктор…

Спустя два дня он стоял в операционной над гнойной раной правого бедра со скальпелем в руке и думал о том, что делать, если дед прав. Рыков, положив стерильные руки в перчатках рядом с раной на простыню, терпеливо ждал разреза. Вчера на пятиминутке ему хватило слов Виктора: «Дед считает, что надо раскрыть послеоперационную рану и уйти пониже фиксатора. Там должен быть карман. Не раскроем его – будет течь всю жизнь». Он неоднократно сталкивался с Владимиром Николаевичем на работе – и когда тот был еще на гражданской ставке, и после его выхода на пенсию, когда опытного хирурга приглашали для консультаций. Поэтому – раз Озеров сказал, значит, надо выполнять.