Отмщение

– Ты способный. Вон что на баскетболе выделывал!.. До сих пор не можем восполнить утрату. Я тебя уже не зову обратно. Знаю, что не придешь. – вздохнул он, – Право, лично я скучаю по тем временам. И ты ведь скучаешь, я же прав? Это же не получится оспорить?

– Скучаю порой. Мне на сборы особенно нравилось ездить. Жить в квартирках, схожих с общежитием, кушать вредную еду с пацанами, пока вы не видите…

– Видел я все! – засмеялся Александр Романович.

– Но я не жалею, что ушел. – продолжил я, – Я люблю те времена, скучаю по ним, но считаю их пройденным этапом. Я вам благодарен, Александр Романович. Мне кажется, что вы бы спокойно могли тренировать ребят из Москвы и завоевывать с ними славу.

– А мне слава не нужна была. И Москва не нужна. Мне нужны мои здешние парни. И распечатанные на принтере грамоты.

Отчего-то чувство стыда пробрало меня. Я склонил голову. Каким же все-таки особым человеком был наш тренер! Приблизившись к нужному кабинету, Александр Романович громко постучал в дверь, после чего открыл ее, пропустил меня, и, наконец, вошел внутрь сам. Физичка снисходительно осмотрела нас, буркнула: «Туда поставьте», указывая на лаборантскую. Мы послушались, выполнили ее прихоть. Затем она вновь пригляделась к нам и сказала: «Вы бы хоть отличников в помощники брали, Александр Романович. Этого-то куда… Ну, спасибо вам, благодарю». Неприятно было слышать эти слова. Когда тебе тоскливо, то каждое слово с нелицеприятной окраской еще сильнее мажет душу. Александр Романович не растерялся, посмотрел на меня, затем на физичку и ответил: «Этот мальчик искреннее всех отличников. Цените его помощь». Физичка только подняла брови от удивления и принялась дальше подчеркивать что-то в учебнике по астрономии.

– «Все негативное давление, все проблемы – это возможности для роста». Слова Коби Брайанта. Помни это. – сказал Александр Романович, когда мы вышли из кабинета.

А потом ко мне как-то раз подошла Марго – и после мое негативное состояние только усугубилось. Я был тогда вял. И Марго не могла этого не заметить.

– Ты чего такой убитый? Что-то случилось? – с этого начала она разговор.

– Ничего особенного. – улыбнулся я, но улыбка эта была болезненной; мне стало от нее противно, и я поспешил расслабить скулы. – Я приболел. Не обращай внимания.

– Следом за Нелей… – эти слова осколками прорезались в мою кожу.

– Типа того.

– Короче, к сути, ты не обижайся, я очень тебе благодарна, все мы тебе благодарны, весь наш коллектив, но я вчера приняла решение, что если мы поставим вальс всем классом, то это будет провал. Посуди сам, ты все прекрасно видишь, половина не ходит, другая половина не заинтересована… Случится позор, если мы станцуем вот таким составом; поэтому я решила отобрать пять пар, и, так получается, твоя помощь больше не нужна, наших хватит…

Я даже и не знал, как мне реагировать на это. Просто молчал. Мне хотелось уже заплакать, хотя плакал я всегда редко. Я ощутил пустоту. Все, что приносило мне удовольствие, все что я любил – рушилось у меня на глазах. По моему лицу, наверное, было видно мое состояние.

– Ты извини, пожалуйста, ты такой молодец. Больше всех наших пацанов выкладывался. Дай я тебя обниму… – она обняла меня и прижалась, мои руки висели; правую я для приличия положил на ее лопатку. Так мы простояли некоторое время.

Я отстранил от себя привычный мир, перестал общаться с одноклассниками, активничать, дружба моя с Никитой и Саввой ухудшилась, я жил новым миром, вальсом, Нелей, и этот мир меня отверг. Все случившееся начало казаться каким-то пережитым периодом, эпизодом в жизни, даже скорее длинным сном. Я перестал чувствовать себя кем-либо, запутался, затерялся в густом лесу. Если бы я только мог изначально предположить, что все так закончится… Я стал сам по себе. Мне это нужно было. Савва порой пытался со мной поговорить, но я отвечал односложно. Во-первых, отсутствовало само желание, а во-вторых, мне было стыдно перед ним и Никитой. Я не мог просто взять и начать общаться как раньше. Маша Савичева тоже не осталась в стороне; она как-то спросила меня о самочувствии. Я хмыкнул, сказал, что все слишком сложно. С каждым звонком на перемену я вечно убегал из класса. Бродил по коридорам. Я даже нашел для себя укромное место. Оно находилось на втором этаже. Неподалеку от туалета. Подсобка технички. Она обычно была закрытой, но я сумел достать ключ. Не помню, каким образом, то ли договорился, то ли украл. Внутри, на удивление, было не так уж и грязно. Я, среди полок с химическими средствами и швабрами, сидел на табуретке в темноте и размышлял. Так мне было спокойнее.

Помню, трава уже позеленела. Физкультуру проводили на школьном дворе. Было тепло, хотя, казалось бы, только недавно снег растаял. Ну, в наших краях переход от зимы до лета всегда был таким резким. Мои одноклассники наматывали круги по стадиону, а я сидел неподалеку на заросшей поляне, один-одинешенек и смотрел на них. И в один момент взгляд переместился на небо – голубое, ясное. Птицы летели вдалеке. Я тут же вспомнил, как буквально недавно сам рассказывал Неле о смысле жизни, об объемных облаках, что взирают на множество людских поколений. Сколько они видели таких Данилов, Нель?.. Как сложились их жизни? Были ли они счастливы по итогу? В ответ – холодное молчание.

Глава 11

Ангел. На днях они отомстят.

Со временем боль моя начинала притупляться, я потихоньку принимал истину, в которой жил… а затем она выздоровела. Ненароком мои глаза стали встречать Нелю в школьных коридорах. И каждый раз, случайно посмотрев на нее, я окунался в тоску, словно сквозь лед проваливался в прорубь. Она же, видя меня, отводила взгляд, делала вид, будь то не существует никакого Данила и проходила мимо. «…она не стоит твоего внимания… Пустышка» – вспоминались порой мне слова Димы, но потом я задумывался и говорил себе: «Нет. Не пустышка она. Никак не пустышка. Ее нелюбовь ко мне не делает ее хуже или лучше. У нее… свой путь. Она – все еще замечательная девушка с чудесными стремлениями».

И вот однажды на одной из перемен я сидел в подсобке. В этой каморке, похожей на тюремную камеру жил бы сплошной мрак, если бы не одно маленькое окошко. Лучи солнца пробирались чрез него и освещали все помещение. Я, бывало, закрывал это окошко чем попало, мне не нужен был свет, но в тот день делать этого почему-то не стал. Вокруг меня пылилось всякое: и уборочный инвентарь в углу, и полки с химическими средствами, и какие-то плееры из двухтысячных, и просто разнообразный мусор.

И вот, я сидел, всматривался куда-то, то ли на паутину в углу, то ли на липучку для мух, в руках крутил и разглядывал Нелину заколку, размышляя о своем, как вдруг дверь подсобки открылась. Я с испугу тут же резко сунул заколку в карман, затем встал и ножки табуретки, на которой я доселе сидел, мерзко проскрипели по деревянному полу. Мне подумалось, что это зашла техничка раньше времени, но нет, своими напуганными глазами я смотрел на Нелю.

Я, опешив, как-то шепотом нелепо протянул ее имя. Лицо Нели выразило удивление, глаза ее блестели, прыгали. Она стояла в проеме. Молча. Разглядывала меня какое-то время. Я словно видел призрака, видение, человека, что я похоронил в своей жизни, видел перед собой.

– Чего ты хочешь? – я не сдержался, спросил удрученным голосом. – Как ты вообще нашла меня?!

– Господи, как тяжело смотреть на тебя. В кого же ты пре… нет, в кого же я тебя превратила… – она сделала паузу, – Данил, мы можем… можем поговорить?

– Зачем? – мой голос как-то болезненно проскрипел.

– Я вижу, что тебе плохо.

– Все хорошо. – я замотал головой.

– Ничего не хорошо, Данил! Просто, позволь мне сказать, ты тогда все поймешь… Мне больно на тебя смотреть. Пожалуйста. Я хочу помочь тебе!.. Я обязана… Всего один разговор…

Я посмотрел на нее, – и словно в пятку гвоздь вонзился. Сразу отвел взгляд. Она продолжала выпрашивать у меня разговор и в один момент я не выдержал, сломался под давлением:

– Ну, давай! Давай поговорим! – раскинул я руками и рухнул на пол подле табуретки.

Неля медленно подошла и присела на корточки подле меня, стараясь заглянуть в мое лицо, но я вечно отводил его, ведь взгляд ее доставлял боль.

– Как мертвец… Щеки впалые, мешки под глазами… Пожелтевший весь… Ты до чего себя довел?! Даже подтяжки носить перестал! Из-за меня! Я всего лишь девушка!

– Тебе какая разница? Я ангела потерял… Ничего, поживу и свыкнусь. – я закашлял.

– Данил…

– Мы с тобой столько времени провели… Целыми днями общались, – охрипшим голосом перебил я ее, – Знаешь, я и до тебя встречался с девочками, но то, что я называл любовью – было лишь обыкновенной симпатией и давлением со стороны общества… Это же, типа, так круто лет в четырнадцать быть в отношениях… Парни респектуют, девочки больше интересуются. Все же желают скорее вкусить взрослую жизнь! Бред… Представь, я тебя в классе восьмом приметил, дал отчет себе, что ты – мой человек, я думал подойти, но так этого и не сделал, не смог. А потом, спустя почти два года мне удалось стать твоим партнером в вальсе… Везет же иногда… Я о таком даже не мечтал. А еще ведь ты сама первая меня пригласила танцевать! В ту минуту в моей голове зародилась… надежда. Я решил сделать все, чтобы понравиться тебе. Каждый раз, абсолютно каждый, танцуя с тобой, я ощущал себя самым счастливым человеком. Я старался не облажаться, оттачивал движения, наряжался, мне хотелось выглядеть наиболее опрятно, чтобы хоть немного тебе соответствовать. Но я тогда еще не любил. Это чувство открылось позже, и открылось постепенно. Отправным пунктом стал момент, когда я написал тебе. Я почувствовал, что в душе твоей есть нечто особенное, такое, что может стать для меня родным, и я хотел тебя познать; оттого и написал. И не прогадал. Ты стала первой девушкой, с кем мне было так свободно и интересно разговаривать. Честно, я бы хоть вечность с тобой проговорил! Ты пробудила во мне сторону личности, которую я утаивал где-то глубоко в себе, ведь никому эта сторона не нужна была. Все всегда любили простого Данила, активного мальчика-болтуна, который порой себя ведет как дурачок. А ты дала мне почувствовать себя кем-то большим, самим собой. А потом между нами случился тот разговор… я еще застал тебя в классе одну… когда ты рассказала мне о своих переживаниях… Я тогда точно понял, что ты – алмаз. Я понял, что такое любить. Любовь – это не просто, когда ты заикаешься перед девушкой, а твои ладошки потеют… Когда ты такой: «О! Она зачетная и клевая, она мне нравится!». Любовь – это нечто большее. Наверное, это одно из самых высших чувств, которое только может испытать человек. Это сложно описать, но это словно… вечная привязанность, готовность отдать все, всего себя ради другого человека. Это когда ты шляешься по улицам, как пьяный, а ты не выпил ни капли. Ха-ха… А потом еще возвращаешься домой – и грустишь непонятно из-за чего. Это когда ты хочешь видеть любимого человека каждую секунду, а день без ее взгляда или слова, да даже час – сущий ад, какая-то ломка, как у наркоманов. Трясешься весь и сплошь думаешь о ней… Вот моя любовь. И все проблемы перестают быть проблемами, когда любишь. Понимаешь? Ты мне сказала, что я небезразличен тебе. Я возомнил, что все, – счастье близко. Сложил все факторы нашего общения и мне подумалось, что чувства мои – взаимны. Я ошибся. Никакой любви нет. Ты не всего лишь девушка, Неля, понимаешь? Не просто девушка…

Я слегка трясся, будто лежал в остывшей ванне. Губы мои были высушены, а глаза поблескивали и метались из угла в угол.

– Данил… мне так жаль, – сказала она шепотом, – Жаль, что я причинила боль такому хорошему человеку. – она попыталась прислонить голову к моему плечу.

Прозвенел звонок на урок. Я, пряча лицо, тут же небрежно встал и поспешил скорее убраться, но Неля обогнала меня и преградила путь.

– Дай мне сказать, мне нужно это сказать, выслушай меня! – повторяла она, не давая мне пройти.

Мне почему-то казалось, что она станет загонять клишированные штампы о том, что я – хороший друг, что она меня недостойна и проч., и проч.

– Нам на урок надо.

– Неважно. Мы сейчас поговорим.

– Мне идти надо… Хватит…

Я попытался протиснуться и вдруг… шлепок. Я резко ощутил прожигающую боль, волной проходящей по лицу, а ухо мое зазвенело. Это мне прилетела пощечина. Я остолбенел, не сразу поняв произошедшего. Вид у меня был растерянный. Неля сразу же отстранила руку, словно лицо мое было на самом деле вскипевшим чайником. Рот ее приоткрылся от удивления, глаза засверкали, и она кинулась, обняла меня.

– Прости, прости, прости! Что я творю… – воскликнула она.

Я продолжал стоять неподвижно, не зная, что и делать.

– Все покраснело, ужас, прости, Данил, я ужасна!

– Ты не ужасна… – лишь и смог ответить я.

Она повисла у меня на шее: