И столик у него такой внушительный, из фальконета не сразу перешибёшь. Есть богатые люди, что за работой обращают тыл к окну, через которое любой умник с арбалетом на подходящем возвышении может метнуть тебе проклятье в спину. Капитан этого странного пристрастия не разделял. Сидел он лицом к двери и спиной к шкафу с ворохом разносортных свитков и подшивок. Тот вполне мог скрывать за собой тайный лаз. А мог и не скрывать, быть просто большой и твёрдой опорой, к которой патриций прижмёт сочный филей, отмахиваясь мечом от разгорячённых просителей и призывая на помощь.
– Мы можем переговорить наедине?
– Отчего нет? – капитан посмотрел на лейтенанта. – Клаус, оставь нас.
– Я прямо за дверью, – отозвался тот.
Лодберт же, снова переводя взгляд на Штифта, громко добавил:
– Я, конечно, не думаю, что вы двое меня попытаетесь прикончить у меня же дома. Но если вдруг такая идея появлялась…
Он чем-то сухо щёлкнул под столом, достал пистолет и громко положил его поверх бумажек.
А потом положил ещё один рядышком.
– У меня тут как раз по заряду на каждого.
– Уверяю, если не договоримся, мы исчезнем, как пришли, – примирительно произнёс старший агент.
По эту сторону взведённого пистолета сидеть малость неуютно. С другой стороны, если контакт с рукой на оружии расслабляется, делается уверенным и договороспособным – пусть хоть весь железом увешается, как кондотьер.
Запоздало Ренато подумал, что «исчезнем» прозвучало очень уж двусмысленно. Если капитан и подумал о том же, то вида не подал. Жестом он предложил обоим шпионам расположиться в креслах перед собой – так и вести беседу, и целиться сподручнее.
– Что кайзеру угодно от покорного слуги вроде меня? Или… – он усмехнулся, – или, полагаю, что угодно Чёрному герцогу?
– Канцлер заинтересован в долгосрочном сотрудничестве, – Ренато обычно не брезговал приглашениями перейти от кайзера к сути. – Но сейчас мне нужна помощь для нашего друга.
Капитан сдвинулся в своём кресле, очевидно, закидывая ногу на ногу, и вольготно откинулся на мягкую спинку – хозяин положения.
– И чем же я могу помочь?
– Поддержать переворот в Грушевом Саду. Силой и голосом в городском совете.
– Переворота, вот как? – кривая улыбка его не оставляла ни на миг. – И как же это, позволь спросить, будет выглядеть? Я во главе Гвардии вламываюсь в Палаццо Даголо, скидываю старого пропойцу с трона и сажаю туда вашего болванчика? Терлингены, Машвицы и мой кузен епископ меня за это на части порвут.
– Уверен, мы придумаем, как можно использовать Ваши ресурсы менее… Не так заметно. Чтобы после Вы могли всё отрицать.
С досадой старший агент ловил каждую длинную и приличную фразочку, что не клеилась у него во рту после месяца в кальварских низах. Скверное дело. Птице его полёта надобно уметь щебетать и по-мужицки, и по-благородному.
Лодберт, впрочем, нисколько не оскорбился. Он наполовину прикрыл яркие глаза, отвёл взгляд к чучелу, лениво почесал выбритый до синевы подбородок.
– Зачем бы мне это делать?
– Разумеется, канцлер и наш друг из Сада подкрепят признательность деньгами.
– Сколько?
Он и бровью не повёл, но это тщетно – слишком уж резво последовал вопрос, чтобы не выдать живейшего интереса.
– В моём распоряжении несколько десятков золотых марок из каждого источника, – уклончиво ответил Штифт; теперь он тоже позволил себе усесться поудобнее. Уж эти-то переговоры вести куда как комфортнее, чем сходку в часовне. – Так мы договоримся? Я готов обсуждать точные суммы – если Вы согласны.
– Что ж…
Потеряв интерес к медведю, капитан снова уставился на старшего агента, покручивая золотой перстень на пальце, и медленно продолжил:
– Я могу открыть для этого вашего друга Арсенал и ненадолго отвернуться. И в нужный день у всех моих ребят вдруг окажется масса дел в разных местах. На шум резни в Саду они поспеют не раньше, чем всё закончится. Я нахожу всё это вполне заслуживающим вознаграждения, скажем, в…
Он сделал небольшую паузу, вытянул губы в трубочку.
– В четыреста золотых имперских марок. Я предпочитаю свежие.
– Ц-ц-ц, – Ренато покачал головой, – за четыре сотни марок наш друг хотел бы, чтобы Ваши ребята там как раз были, пускай и без гербов.
– Гвардия Кальвара ни в каком виде не примет участие в садовой поножовщине, – отрезал патриций. Глаза его на миг вспыхнули, как мертвенно-холодные болотные огоньки. – А меньше, чем за три сотни, к ней и я один руку не приложу.
Штифт почувствовал прикосновение к локтю. Язва качнул головой на группу фамильных портретов в золочёных рамах, украшавших стену по левую руку, и пальцем начертил в воздухе над коленом священный крест.
С верхнего портрета гордо смотрел дородный господин с русыми волосами до плеч, очень похожий разом на Лодберта и Клауса. Слева и внизу от него примостился более моложавый и чеканный лик самого капитана, а справа от него скалил отличные зубы рыхлый мужчинка чуть постарше Паренька, но неизмеримо более благополучный, сытый и порочный. Видимо, молодой герр Манциген – первенец и наследник.
– Ищете подсказок на моём фамильном древе? – насмешливо осведомился патриций.
Штифт облизал губы, оттягивая ответ на пару секунд.
– Я подумал, Ваша милость, Вам будет угодно обналичить только часть признательности канцлера, а остальное приберечь на потом.
– Неужели?
Одна бровь патриция удивлённо изогнулась, в то время как другая почти не двинулась с места. Родись этот человек в семье не аристократа, а свинопаса, мог бы стать знаменитым мимом.
– Мой опыт говорит, что имперские векселя лучше всего немедля обращать в монету. Какие же отложенные выгоды мне сулит эта недостача, а?
– У Вашего сына скандальная репутация. Если о некоторых его проказах станет известно за пределами города, Вам и ему не помешает услуга от канцлера империи.
Шпион шёл прямо к блуждающим огонькам, без страха, но не забывая о заряженных стволах. Капитан положил руку на стол, шумно вздохнув; пальцы его не потянулись к оружию, однако движение говорило о многом. Покосившись на Йохана, он медленно, с расстановкой произнёс:
– Ты, конечно же, мне хочешь намекнуть на проклятую оргию в монастыре Святой Аллерии, на которую его затащил скудоумный засранец Карл Даголо и которую вот этот молодчик наверняка подобрал в первые же пару дней с какого-то длинного бабьего языка.
Язва в знак благодарности за признание заслуг наклонил голову так глубоко, что коснулся подбородком груди.
– Знаешь, сколько на твоём месте сидело умников, которые пытались меня этим шантажировать? Если бы каждый давал мне по сотне марок, я бы уже стал богаче цверга. Венцель позаботился о том, чтобы на эту мозоль мне не наступали.
– Вы знали, что одна из монахинь родила? – напоследок Штифт осторожно ткнул в мозоль тонкой иголочкой.
Капитан не ответил.
– Странно, что от Его преосвященства это укрылось… – Или он просто забыл сказать об этом дорогому кузену? – Тем не менее, плод преступления налицо. К тому же, монастыри находятся вне юрисдикции епископа Вебельского, а архиепископ Аргебуржский в таких вопросах несколько… м-м…
– Несколько свиреп? – любезно подсказал Язва, склонив голову к шефу. Тот кивнул.